– У тебя очень красивая кукла, Джулиана.

Джулиана даже не попыталась ответить, упорно не отводя глаз от окна, и только грудь ее едва заметно поднималась и опускалась.

– Знаешь, - продолжала Элинор, - в детстве у меня была точно такая же кукла. Ее звали королевой Анной, но я предпочитала называть ее Френсис в честь моей матери, потому что она была очень похожа на…

Следующих своих слов Элинор уже не помнила, потому что Джулиана неожиданно обернулась и посмотрела в ее сторону. Ее губы не шевелились, однако глаза были полны такой пронзительной тоски, что по телу Элинор пробежал озноб, не имевший ничего общего с ненастной погодой.

Подобно любимой игрушке ее детских лет, эта кукла явно была для Джулианы связью с матерью, которую она потеряла. Принимая во внимание возраст куклы, не исключено даже, что та принадлежала когда-то самой леди Данвин, прежде чем перейти к ее единственной дочери. Пока Элинор сидела тут, глядя в страдальческие глаза ребенка, на один скоротечный миг в ее сознании снова всплыли воспоминания о ее собственной матери, воспоминания, которые она упорно гнала от себя с тех пор, как несколько недель назад покинула замок Скайнегол.

Как же ей сейчас ее не хватало! Ибо, сколько Элинор помнила себя, Френсис, леди Найтон, всегда была для нее не только матерью, но и самой близкой подругой. Френсис делила со своей дочерью все, начиная от сказок, которые она читала ей перед сном, вплоть до затейливых па бальных танцев, которым она ее обучала. И сейчас, стоило Элинор закрыть глаза, как она чувствовала знакомое ласковое прикосновение материнских рук, когда та расчесывала ей волосы после ванны - это она не доверяла никому другому, даже когда Элинор стала совсем взрослой. Девушка с теплотой вспоминала любовь матери к полевым цветам и те долгие часы прогулок с Элинор по сельским полям, когда мать рассказывала ей о каждом попадавшемся им на пути цветке забавные истории. Ей вспомнились их доверительные беседы, разговоры о великолепных балах и пышных приемах лондонского света. Они долго и тщательно готовились к первому сезону Элинор, обсудив все до мелочей, вплоть до цвета каждой пары бальных туфель, и даже, как с легкой грустью вспоминала теперь Элинор, что она почувствует, когда ее поцелует какой-нибудь блестящий молодой кавалер, который в один прекрасный день сделает ее своей женой.

– Тебе покажется, будто мир перестал вращаться и все вокруг исчезло в мерцающем серебристом облаке, - сказала ей Френсис в тот далекий день, когда Элинор спросила ее об этом.

Они вместе совершали ежедневную прогулку в Гайд-парке, что уже вошло у матери и дочери в привычку. Стояла весна, желтые нарциссы и оранжевые крокусы были в полном цвету, и Френсис смотрела на нее с нежной улыбкой на губах.

– Когда ты впервые целуешь возлюбленного, на одно ослепительное мгновение у тебя захватывает дух. Представь себя стоящей в самой середине радуги, дорогая моя девочка. Твое сердце вдруг обретает крылья, и с этих пор вся твоя жизнь становится совершенно иной.

Теперь, глядя в невинное лицо ребенка, которому уже никогда больше не суждено увидеть свою родную мать, поговорить с ней, поделиться с ней сокровенными мыслями, Элинор вдруг почувствовала острое желание протянуть руку Джулиане, хоть немного утешить ее в бесконечном горе.

– Джулиана, я…

Однако все кончилось, еще не успев начаться, когда в дверях показался Фергус.

– Вам пора спускаться вниз к ужину, - произнес он, бросив искоса взгляд на Джулиану, которая сидела рядом с Элинор.

Элинор испустила глубокий вздох и кивнула:

– Благодарю вас, Фергус.

Она выждала, пока слуга покинет комнату, после чего снова вернулась к окну. Однако момент был упущен. Джулиана, казалось, еще больше ушла в себя, выражение ее темных глаз снова стало печальным и отсутствующим. Не желая слишком давить на нее, Элинор поднялась с места.

– Похоже, нас с тобой уже ждут в столовой, Джулиана. Я не уверена, что смогу самостоятельно спуститься вниз. Не могла бы ты проводить меня?

Джулиана в ответ лишь взглянула на нее, однако минуту спустя все же поднялась с сиденья и направилась к двери. Элинор молча следовала за Джулианой через нескончаемую череду коридоров верхнего этажа, и только шорох их юбок да еще непрекращающийся стук дождя во внутреннем дворе замка нарушали тишину. Она пыталась найти какую-нибудь тему для разговора, какие-нибудь чудодейственные слова, пробиться сквозь стену молчания, которой бедная девочка отгородилась от окружающего мира, и найти путь к ее сердцу, однако решила не прерывать раздумий Джулианы. В конце концов, она только что приехала сюда, а Джулиане нужно было приспособиться к перемене в ее жизни. Впереди у них было достаточно времени, чтобы узнать друг друга получше.

Из- за дождя ночная тьма спустилась на землю раньше обычного, и Элинор пришлось взять с собой свечу, чтобы осветить путь. Ее слабое пламя мерцало и подпрыгивало, пока они шли по коридорам. Их тени серебрились на дорогих аррасских гобеленах, украшавших стены.

Когда Элинор и Джулиана добрались до столовой, лорд Данвин уже находился там, восседая во главе длинного полированного дубового стола. Комната была просторной и богато обставленной, однако внимание Элинор привлекло не фамильное серебро, поблескивавшее в пламени свечей, и даже не украшенные великолепной резьбой мраморные камины. Первое, что бросилось в глаза Элинор, едва они с Джулианой переступили порог, - это то, что, помимо хозяйского, на столе стоял всего один прибор.

– Добрый вечер, милорд, - жизнерадостно обратилась к нему Элинор, делая вид, что ничего не заметила. - Я прошу у вас прощения за опоздание. Мы с Джулианой только что познакомились в детской и совершенно забыли о времени.

Виконт поднял глаза от рюмки с бургундским.

– Моя дочь обычно не ест в столовой, мисс Харт.

От его резкого тона в комнате повеяло холодом, который не мог изгнать даже огонь, пылавший в камине. Элинор перевела взгляд с виконта на Джулиану, стоявшую рядом с ней. Девочка потупила голову и уставилась на носки своих туфель, выглядывающие из-под панталон, с таким видом, словно ее только что отчитали за какой-нибудь проступок. После минуты молчания она развернулась и направилась к выходу, однако Элинор остановила ее, положив руку ей на плечо.

– Позвольте мне спросить у вас, милорд, - произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно дружелюбнее, - где же в таком случае Джулиана обедает?

Виконт, нахмурившись, взглянул на нее.

– У себя в детской.

Заявление Данвина не особенно удивило Элинор. Слишком многие представители высшей знати предпочитали жить обособленно от своих детей, наведываясь к ним лишь раз в неделю в особо выделенные для этого часы, да еще в крайних случаях, все остальное время предоставляя заботиться о них другим. Однако, учитывая уединенность их жилища и немоту Джулианы, Элинор полагала, что девочке следовало больше общаться.

– Прошу прощения, милорд, но даже если не принимать во внимание то, что, пока пищу доставят к ней наверх, она успеет остыть, как вы можете быть уверены, что ваша дочь получает достаточное питание?

– Это уже забота моих слуг.

Его видимое равнодушие заставило Элинор нахмуриться.

– При всем должном уважении, милорд, должна заметить, что мне известно немало домов, где слуги предпочитают оставлять мясо и пирожные себе, а детей кормить жидкой размазней. Неужели вы считаете это разумным?

По выражению лица виконта Элинор без труда могла догадаться, что этот человек не привык к тому, чтобы с ним спорили, а тем более особа, недавно поступившая к нему на службу. Его холодные глаза темно-серого оттенка были устремлены прямо на нее.

– Все мои домочадцы, мисс Харт, доказали мне свою преданность за долгие годы службы, и эта преданность распространяется и на членов моей семьи. Надеюсь, мне не надо напоминать вам, что отныне вы относитесь к числу тех самых слуг, которых вы без всяких на то оснований оскорбили?

Его слова, явно рассчитанные на то, чтобы ее запугать, не возымели желаемого действия, ибо, как бы он ни старался скрыть свои подлинные чувства под покровом безразличия, Элинор разглядела в них нечто совсем иное. За внешней черствостью лорд Данвин явно что-то скрывал - но вот что?

Может быть, причина заключалась в немоте Джулианы? Не являлась ли она изъяном в его глазах? Элинор знала много семей среди высшей знати, которые именно так и думали. Самый незначительный порок, малейший недостаток в речи легко становились причиной для тревоги в обществе, где безупречность считалась единственным идеалом. Те, кто достиг этого идеала, вовсю похвалялись этим, тогда как те, кому это сделать не удалось, всячески пытались скрыть то, что делало их неповторимыми, из страха подвергнуться осуждению.

– Милорд, если Джулиане предстоит появляться в изысканном обществе, ей придется научиться надлежащим манерам поведения во время обеда. Если вы принимаете пищу в разных углах дома, едва ли вы можете быть уверены в том, что она знает, как правильно держать в руках вилку, не говоря уже о том, чтобы без лишнего шума пить бульон из чашки. В обществе, где каждый человек находится под неусыпным надзором, репутация леди может изрядно пострадать из-за неумения вести себя за столом. Единственный способ для Джулианы постичь эту науку и не теряться в присутствии других людей - это ежедневно учиться этому на собственном опыте.

Гэбриелу понадобилось несколько минут, чтобы понять, что он смотрит в упор на новую гувернантку, не промолвив в ответ ни слова. Эта женщина, появившаяся словно ниоткуда и едва доходившая ему до подбородка, с ее сверкающими зелеными глазами и густыми темными волосами цвета собольего меха, только что шутя бросила ему вызов, на что не осмелились бы многие из знакомых ему мужчин.

Неужели она и в самом деле не понимала, кто он такой? Что у большинства людей ноги подкашивались от страха при одной мысли о том, чтобы предстать перед ним - Дьяволом из замка Данвин?