Когда они заняли свои места посреди небольшой группы прихожан, Элинор заметила, сколько удивления и даже любопытства вызвало появление Гэбриела. От ее внимания не ускользнул и его настороженный вид, когда он встал рядом с людьми, чьим законным господином являлся, но которых слишком долго избегал. Однако очень скоро, убедившись, что никаких протестов или обидных замечаний с их стороны не последует, Гэбриел начал понемногу расслабляться.

Те, кто хорошо знал Гэбриела, вроде Майри или Дональда Макнила, казались приятно удивленными тем, что он наконец решил присоединиться к ним в это утро. Остальные же, те, кто редко видел своего господина или вообще с ним лично не встречался, смотрели на него так, словно не знали, как им следует себя вести в подобных случаях. Пожалуй, решила про себя Элинор, им и впрямь трудно думать о человеке, неожиданно объявившемся среди них, как о воплощении дьявола. И только Шеймус Маклин не скрывал своего презрения, сердито поглядывая на Гэбриела с того места, где он стоял в окружении членов своей семьи.

Гэбриел и Элинор потихоньку пристроились рядом с Майри и Джулианой, когда священник начал свою речь на гэльском языке, призывая благословение Божие на сей день и на плоды урожая, вознося молитвы за процветание острова и здоровье всех его обитателей во главе с их господином. Как если бы сами небеса сознавали всю важность этого события, порыв солоноватого морского бриза, внезапно подувший с вершины холма, развеял последние остатки тумана под ними, открывая взорам суровую красоту древней холмистой равнины, пока мелодичный голос священника уносился ветром вдаль, подобно ангельскому пению.

Служба окончилась, однако никто из присутствующих и не думал расходиться. Все взоры были обращены на них, словно чего-то ожидая, и Элинор поняла, что именно Гэбриелу как хозяину Трелея полагалось возглавить шествие вокруг кладбища, служившего местом последнего упокоения для тех, кто уже не был частью острова, - традиция, которой он слишком долго пренебрегал.

Виконт перевел взгляд на Элинор, думая о том же, однако явно не горя желанием оказаться в центре всеобщего внимания, когда он только-только появился из мрака многолетней безвестности. Девушка ободряюще улыбнулась ему, наблюдая за тем, как он подходит к ожидавшему его священнику. Однако даже после того, как он выступил вперед, все еще медлил, глядя на сей раз в ее сторону.

– Вы и мисс Джулиана должны следовать за хозяином, - тихо прошептала ей Майри. - Хозяин всегда идет вместе со своей семьей. Так того требует обычай.

Элинор кивнула и, взяв за руку Джулиану, медленно направилась следом за виконтом. За ней потянулись остальные. Они молча обошли один раз старинное кладбище, на котором за несколько столетий появилось множество каменных крестов и надгробных плит, после чего рассеялись, чтобы каждая семья по отдельности могла принести свою скромную дань умершим родным и близким. Утро праздника святого Михаила считалось временем поминовения усопших, когда каждый заново обращался к своим корням, осознавая с особой силой, кто он и откуда, что давало этим людям то чувство гордости и уверенности, которое самой Элинор не суждено испытать. Некоторые из них читали вслух молитвы, другие клали на могилы кусочки кулича или хлеба. Девушка сама не заметила, как оказалась стоящей на коленях перед надгробиями тех, чьи семьи уже не жили на острове, выдергивая сорняки и смахивая разбросанные по поверхности сухие листья и веточки.

Она собиралась спуститься вниз по склону, когда почувствовала, что Джулиана высвободила из ее руки свою ладошку и зашагала прочь одна.

– Джулиана?

Однако девочка продолжала путь, проследовав через поляну туда, где чуть ближе к вершине холма на огороженном участке кладбища были похоронены предки нынешнего владельца Данвина. Элинор не стала ее останавливать и только молча следовала за ней. На ее глазах Джулиана остановилась перед покрытым изящной резьбой каменным крестом, символически отмечавшим место последнего упокоения ее матери, после чего со всей нежностью и простодушием ребенка осторожно положила у его подножия единственную маргаритку, которую сорвала по дороге. Элинор была настолько тронута этим жестом, что на глаза ее навернулись слезы, и она даже не заметила, как к ним кто-то приблизился.

– Только человек, у которого осталось мало совести, может стоять перед могилами тех, кого он сам же туда и положил, - раздался над самым ее ухом полный злобы и горечи голос Шеймуса Маклина, словно туча, угрожавшая заслонить собой солнце.

Элинор провела рукой по заплаканным глазам и в гневе обернулась, оказавшись с ним лицом к лицу:

– Еще меньше совести проявляет человек, который способен пренебречь святостью этого дня, лишь бы утолить свою жажду мести.

Оба они довольно долго смотрела друг на друга в упор, пока к ним не приблизился отец Шеймуса. Старик взял сына под руку, собираясь его увести:

– Пойдем, мой мальчик. Все равно ничего хорошего из этого не выйдет.

Шеймус выдернул руку.

– Нет, папа, она должна знать. - Он снова обернулся к Элинор, глаза его возбужденно сверкали. - Послушай меня, девушка. Этот человек - сущий дьявол во плоти. Я пытался предостеречь ту, другую леди, однако не успел. Он наверняка заманит тебя в свою ловушку, как раньше заманил ее. Это видно по его глазам. Только взгляни на них, какие они темные - как бездна ада. В них нет жизни. Лучше уезжай отсюда, уезжай, пока не поздно.

Элинор в каменном молчании уставилась на собеседника. Маклин с горькой улыбкой на губах покачал головой:

– Посмотри на эти кресты и надгробия. Видишь, сколько их тут? Все эти люди нашли свою смерть от рук Макфи. Улики говорят сами за себя, девушка. Я не хочу, чтобы ты стала одной из тех, кто пал жертвой этого Богом забытого клана. Говорю тебе, скройся, пока еще есть время.

Не желая больше выслушивать злобные намеки Маклина, Элинор отвернулась от него и направилась вверх по склону, чтобы присоединиться к Джулиане. Но пока она медленно пробиралась между высеченными из камня крестами и сильно пострадавшими от времени и непогоды надгробными плитами, которыми был усеян склон холма, Элинор против воли то и дело бросала взгляды по сторонам, читая написанные на них имена и даты. Здесь были Лиза Макфи, скончавшаяся в возрасте семи лет и десяти месяцев в конце шестнадцатого столетия; Изабель, новорожденная дочь Александра Макфи; Меркад Макфи, который родился в 1710 году и умер, не оставив наследника, в 1733 году. И наконец, последняя, лучше других сохранившаяся надпись гласила: «Джорджиана Макфи, леди Данвин, покинула этот уединенный остров в 1817 году».

Их тут и впрямь было так много, что сразу становилось ясно, почему это обстоятельство трудно было отнести только на счет несчастных случаев. И тем не менее, глядя на Гэбриела, стоявшего чуть поодаль от нее и беседовавшего со священником, Элинор не могла поверить в правоту ужасных обвинений Маклина. Должно было существовать какое-то иное объяснение тем бедам, которые преследовали этот остров и его обитателей. Но вот какое?

Тут Элинор почувствовала, как кто-то потянул ее за рукав, и, обернувшись, увидела кроткие темные глаза Джулианы, смотревшей на нее снизу вверх. Ответ на все мучившие ее вопросы заключался в этой малышке, которую страх заставил отгородиться от всего мира стеной молчания. Только Джулиана знала правду о том, что произошло в тот роковой день с ее матерью, поскольку именно она видела Джорджиа-ну последней перед тем, как та исчезла. Где-то здесь должен был находиться ключ к разгадке. И Элинор дала себе слово во что бы то ни стало его найти.

Глава 12

После утренних возвышенных обрядов настроение резко изменилось. Как луна уступает место солнцу, так и недавнее чувство умиротворенной грусти сменилось оживлением и весельем, присущими любому торжеству.

Зима на островах наступала быстро, и обитатели Трелея в этом году могли радоваться обильному урожаю, который поможет им продержаться самые скудные месяцы. Праздник святого Михаила был для них днем воздаяния за недели и месяцы изнурительного труда, днем благодарности за сезон изобилия и процветания в то время, как многие другие районы северной Шотландии и западного побережья страдали от расчисток пахотной земли под пастбища, постоянно возраставшей арендной платы и прочих экономических неурядиц.

На лужайке, поросшей сочной мягкой травой, клевером и одуванчиками, которая спускалась от самого замка к берегу, для детей были устроены всевозможные игры и забавы, пока взрослые принимали участие в давно уже ставших неотъемлемой частью праздника скачках.

Вскоре после утренней церемонии Гэбриел удалился к себе и до сих пор так и не появлялся. Элинор оставалось только надеяться, что он не раздумал принимать участие в остальных развлечениях. Конечно, не в ее власти было заставить его остаться, однако в глубине души она надеялась, что его воодушевил прием, оказанный ему жителями острова, многие из которых даже подходили к нему в то утро на холме с пожеланиями удачи.

Для проведения скачек, или ода, выбрали узкую песчаную полосу, тянувшуюся вдоль неровной береговой линии от места старта, находившегося прямо под величественными стенами замка, до каменного мола, служившего жителям острова пристанью, - всего около четверти мили сильно пересеченной местности, изобиловавшей всевозможными естественными преградами, начиная от покосившихся со временем стоячих камней и кончая плотными комьями морских водорослей и разбросанными там и сям кусочками древесины, вынесенными на берег приливом.

Пока все спускались по холму к прибрежной полосе, где уже начали собираться наездники, Элинор окинула взглядом толпу, заслонив рукой глаза, чтобы лучше рассмотреть лица присутствующих. Однако она не обнаружила среди них Гэбриела.

Заметив, куда обращен ее взгляд, Майри поравнялась с нею и обхватила ее рукой за талию.

– Если вам угодно знать мое мнение, дитя мое, - произнесла она со своей обычной мудростью, - уже одно то, что вы убедили его покинуть замок и присоединиться к нам утром, можно считать чудом. Будьте довольны тем, что вам удалось добиться хотя бы этого. Хозяин слишком долго избегал любого общества, и ему понадобится некоторое время, чтобы почувствовать себя здесь свободно.