– Забавно, не правда ли? Тебе нравится труба?

Джулиана молча уставилась на нее, однако выражение ее глаз говорило красноречивее любых слов.

– Тогда она твоя.

Довольно долго Джулиана сидела неподвижно. Затем она сделала то, чего от нее никто не ждал.

Она улыбнулась.

Это не было широкой ухмылкой до ушей, но скорее робкой, неуверенной улыбкой человека, которому слишком долго не случалось давать воли чувствам. Элинор подумала про себя, что она охотно отдала бы сумму, равную стоимости ста подзорных труб, лишь бы снова увидеть хоть на миг это выражение счастья на нежном личике Джулианы.

– Посмотри сюда. - Элинор вытянула вперед руку, наблюдая за тем, как Джулиана снова поднесла к глазу окуляр. Сама она расположилась поудобнее на скамье, наслаждаясь прикосновением свежего прохладного морского воздуха к щекам и приятным ощущением свободного парения над волнами. И тут взгляд Элинор случайно упал на лорда Данвина, сидевшего по другую сторону от них.

Он любовался Джулианой и улыбкой на ее губах, не замечая на себе безмолвного взора гувернантки. В его глазах, обращенных к дочери, было столько нежности, столько невыразимой тоски, что Элинор могла догадаться о его чувствах столь же безошибочно, как если бы они представляли собой нечто осязаемое. Его лицо отнюдь не было лицом человека, который равнодушен к собственному ребенку. Лорд Данвин любил Джулиану со всей нежностью и обожанием, свойственными настоящему отцу, но по какой-то непонятной причине не хотел, чтобы об этом знали другие. И после всего увиденного у Элинор стало еще на один мучительный вопрос больше.

Почему? Почему он так упорно скрывает свою привязанность к дочери от посторонних глаз, словно боится, что кто-нибудь догадается о его подлинных чувствах?

Глава 8

Обратный путь из Обана был небогат событиями - обычное спокойное плавание, отмеченное разве что великолепным закатом, представлявшим собой настоящее буйство розовых, пурпурных и оранжевых красок, мерцавших и переливавшихся над сонными серыми водами залива, которые поблескивали подобно стеклу в угасающем свете дня.

Вид острова Трелей, когда они к нему приблизились - живописная картина из туманов и разных оттенков света, - показался Элинор самым прекрасным, захватывающим дух зрелищем, какое только было доступно воображению. Охваченная благоговейным трепетом, она стояла на палубе, пока ялик медленно скользил по темным волнам, приближаясь к молу.

Возвращение из города заняло чуть ли не вдвое больше времени, чем поездка туда, и они добрались до Данвина уже после наступления темноты. Там их ждал простой ужин из больших овсяных лепешек, сыра и нарезанной на ломтики жареной курицы, которую Майри великодушно догадалась приготовить к их возвращению. Кухарка расспросила их о прогулке, выразила свой восторг по поводу новой подзорной трубы Джулианы, а затем доложила Гэбриелу обо всем, что произошло в замке за время его отсутствия.

Вскоре после ужина последствия дневных хлопот начали сказываться. Все разошлись по своим комнатам раньше обычного, почти сразу после того, как часы пробили девять, и, как и накануне, уложив Джулиану спать и выпив чашку чая в обществе Майри, Элинор поднялась к себе лишь для того, чтобы обнаружить, что Джулиана опять покинула свою спальню. Девочка спала, свернувшись клубочком, на постели матери, и девушке пришлось пристроиться рядом с ней.

На следующий день, рано утром, они вместе съели легкий завтрак из овсяных лепешек и чая, сидя за столиком в согретой теплом очага кухне, пока Майри суетилась вокруг, начиная подготовку к Дню святого Михаила.

Этот праздник покровителя морей отмечался в самом конце сентября и совпадал с концом жатвы, когда по обычаю вносилась арендная плата и люди молитвами выражали свою благодарность небесам за обильный урожай. Две замужние дочери Майри, Алис и Сорха, только этим утром прибыли с Большой земли, чтобы помочь матери в приготовлениях к торжеству. Пока они проверяли, хватит ли на кухне муки и прочих продуктов для «Струан Мехейл» - традиционного праздничного кулича, который должен был стать главным блюдом пира, - Майри, усевшись рядом с Элинор и Джулианой, рассказывала им во всех подробностях об этом священном дне.

– Все до единого жители острова принимают участие в празднике, который начинается в воскресенье перед Днем святого Михаила, - пояснила она. - В этот день, который мы называем «Донах куран», все женщины и девушки острова, независимо от возраста, выходят в поля собирать урожай моркови. Таков древний обычай здесь, на Гебридах. Вы и малышка тоже должны пойти вместе с нами.

Элинор с радостью согласилась.

Держалась по-прежнему сухая погода, поэтому сразу после завтрака Элинор проследила за тем, чтобы Джулиана оделась потеплее в шерстяное платье и чулки, так как на улице было довольно холодно. Затем она затянула потуже ремешки своих новых броганов, и они вдвоем отправились в сторону скалистых холмов за пределами замка, чтобы полюбоваться островом через новую подзорную трубу Джулианы.

Когда они поднялись на вершину первого холма, Элинор обернулась, и тут ей показалось, что она заметила в одном из окон замка чью-то фигуру. Разумеется, с такого большого расстояния она не могла видеть, что лорд Данвин смотрит им вслед из окна своего кабинета, и уж подавно не могла разглядеть хмурую складку у него на лбу. Его опять преследовали воспоминания о том, как три года назад точно так же две женщины отправились на прогулку, после которой вернулась только одна.

Солнце, обласкав островитян утренним теплом, скрылось за пестрой грядой осенних облаков, пронизывающий ледяной ветер, дувший со стороны залива, слегка приподнимал полы плащей. Элинор в тот день надела свое самое теплое платье из пепельного бархата с облегающим лифом, застегивавшимся спереди на пуговицы, и длинными рукавами, доходившими до запястий. Хотя ее новые шерстяные чулки неплохо защищали от холода, девушка взяла еще по паре для каждой из них, на тот случай, если они начнут замерзать.

Спустя каких-нибудь полчаса волосы Элинор, которые она этим утром так старательно уложила в шиньон, начали распускаться. Прошла еще четверть часа, и Элинор прекратила бесплодные попытки собрать непокорные пряди в пучок. Она вынула шпильки, поддерживавшие ее прическу, и пышные локоны в беспорядке рассыпались по плечам.

Так они продвигались все дальше и дальше, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться каким-нибудь пятном на горизонте - бесчисленными рыбацкими лодками, буревестником, низко парившим над волнами в поисках добычи, или высунувшейся из воды круглой головой любопытного серого тюленя, который, похоже, следовал за ними повсюду, куда бы они ни направлялись. Джулиана то и дело подносила к глазам трубу, чтобы посмотреть на животное, а Элинор между тем весело болтала с ней, обращая внимание девочки на полевые цветы, которые даже в это позднее время года в изобилии попадались им на пути. Они собирали пахучий ясменник и другие травы, которыми пользовалась Майри, чтобы придать свежесть постельному белью, складывая их в плетеную корзину, которую кухарка дала им перед уходом.

Пока они шли по крутому берегу залива и узкой лесистой долине внизу, им встретились некоторые арендаторы, жившие на Трелее. Весь остров находился в собственности лорда Данвина, и те, кто жил за пределами поместья, занимали землю, поделенную на отдельные небольшие участки или фермерские хозяйства. Чаще всего выращенного на этих участках арендаторам не хватало даже на то, чтобы прокормить себя, поэтому им приходилось пополнять свои скудные доходы, занимаясь побочными промыслами, например, рыболовством, переработкой бурых водорослей на золу, вязанием, или же оказывая другие услуги, как Дональд Макнил, доставлявший на Трелей почту, а также перевозивший людей и грузы между островом и Большой землей.

Те фермы, мимо которых им пришлось проходить, располагались поодиночке, а не скопом, как это обычно бывает в английских деревнях, и состояли, как правило, из крытой соломой хижины и обнесенного изгородью загона, где держали овец и коз. Материалы для хижин добывались тут же, на острове, и нагроможденные друг на друга вокруг земляного пола камни разных форм и размеров образовывали стены под плотно устланной соломой крышей. У некоторых из местных жителей в доме имелся грубой работы камин, или лум, с трубой, откуда выходил дым от постоянно горевшего в очаге торфа. В остальных хижинах дым висел над головами, медленно пробиваясь через мелкие щели и отверстия в соломе и покрывая стропила изнутри черной сажей.

В то время как многие сочли бы подобные нищенские условия жизни достойными сожаления, обитатели этих хижин, насколько могла заметить Элинор, были веселыми, жизнерадостными людьми. Все они вели себя при встрече с поразительной сердечностью и радушием, дружелюбно улыбаясь и махая им вслед, а многие даже отрывались от работы на полях, чтобы приветствовать их на своем родном языке. Стоило им ненароком оказаться возле какого-нибудь домика, как их тут же приглашали зайти, чтобы подкрепиться парным молоком, чаем, а иногда даже виски - словом, всем, чем были богаты хозяева. И каждый из них относился к Джулиане с уважением, подобающим дочери их лэрда, называя ее «малышка Макфи». Если то обстоятельство, что девочка была нема, и вызывало у них неловкость, то они никак этого не показывали. Даже о лорде Данвине они отзывались не иначе, как о добром и великодушном хозяине, настоящем предводителе клана, заботящемся о благе своих людей. Насколько же отличалось их отношение от того, с которым пришлось столкнуться всего день назад на Большой земле!

Именно тогда, во время их пребывания в доме Дональда Макнила, того самого лодочника, доставившего их накануне в Обан, Элинор довелось многое узнать об истории самого острова и о его таинственном, нелюдимом хозяине.

Она сидела за прочным дубовым столом, наслаждаясь теплом от чашки только что приготовленного чая, пока старший сын Дональда, представленный им как «Дональд-младший», взял с собой Джулиану, чтобы девочка могла посмотреть, как он загоняет овец с пастбища. Жена Дональда, Шиона, помешивала аппетитно пахнувшую похлебку, булькающую в металлическом котелке над очагом, а их младший сын, едва начавший ходить и получивший от родителей прозвище «малыш Дональд», с довольным видом играл у ног отца с клубком шерсти. Как объяснили ей Макнилы, на острове существовала давняя традиция называть новорожденного сына в честь отца и деда, чтобы их славные имена передавались из поколения в поколение.