Эльвира Барякина - Белый Шанхай

А Нина Васильевна к Тамаре больше не приходила.

Коллор похлопотал, и Аде разрешили увидеться с Феликсом. На свидание она пошла с Митей. Ночью ей приснился сон, что ее не выпустили из тюрьмы и посадили за соучастие. Защитник из Мити никакой, но с ним все же было спокойнее.

Тюремная ограда, скорбная очередь перед зарешеченным окном, солдаты, колючая проволока. Ада шла со сдавленным сердцем; когда ворота закрылись за ней – вздрогнула всем телом.

Ее отвели в комнату с синими стенами. Охранник, пожилой коротконосый ирландец, смотрел на Аду, будто она ему страшно надоела.

– Сидите здесь, – буркнул он и вышел в коридор.

– У него зуб болит, – тихо сказал Митя.

Ада в раздражении повернулась к нему:

– Ты-то откуда знаешь?

Охранник вернулся, и следом за ним в синюю комнату шагнул Феликс. Он был худ, небрит, запястья и лодыжки скованы цепью.

– Ада?

Она не выдержала, бросилась к нему, но охранник схватил ее за руку:

– Нельзя, мисс! Садитесь за стол и говорите. А слуга ваш пусть вон там, на лавке, дожидается.

Аду колотил озноб.

– Как вы? – проговорил Феликс. Кандалы его звенели при каждом движении.

– Говорить по-английски! – рявкнул ирландец. – У вас одна минута.

Но Феликс не обратил на него внимания:

– Вот холера… У него всю неделю зуб ноет, так он проходу никому не дает. Вы за меня, Ада, не беспокойтесь, у меня все хорошо…

– Да как же? Они убьют вас!

– Тогда надо перебить всю полицию и весь Муниципальный совет в придачу.

Голос у Феликса был спокойный, а в глазах – затравленная тоска. Ада смотрела на его руки с черными полосками на запястьях.

– Они вас в кандалах держат?

Он усмехнулся:

– Когда как.

Все было очень-очень плохо, но воины не жалуются. Слезы потекли по щекам Ады.

– Я сам совершил то, что совершил, и сам буду за все отвечать, – глухо сказал Феликс. – Вам вряд ли позволят навестить меня еще раз. Если у вас будет в чем-то нужда, попросите помощи у Коллора или Умберто – он итальянец, но тоже ничего себе парень.

– А вы? Ведь с вами могут…

– Я не дам им убить меня! – Феликс хотел утереть ей слезы, но цепь не позволила. – Идите домой и ни о чем не беспокойтесь. И вот еще что… – Он замолчал, будто искал, но не мог подобрать нужные слова. – Спасибо, что пришли ко мне.

– Я дождусь вас, – дрожащим голосом проговорила Ада.

Она перекрестила его и, вскочив из-за стола, обняла и поцеловала в губы.

– Нельзя! – закричал тюремщик. Все это время он был словно в забытьи, а сейчас очнулся. – Все, свидание окончено! Арестованный, назад!

Выйдя за ограду, Ада остановилась, пытаясь отдышаться. Солнце, облака, небо такое, что утонуть можно… А Феликс там – в тюрьме…

– У охранника больше не будут болеть зубы, – тихо сказал Митя.

– Что?

– Я сделал так, чтобы зубы его не болели, – повторил он. – Ему было очень больно, так нельзя.

– А мне? А нам? – Отчаяние с новой силой нахлынуло на Аду, и она уже не понимала, что говорит. – Ты об охраннике заботишься, а о нас ты подумал? Разве Феликсу не было больно?

– Нет, – покачал головой Митя. – Он был счастлив, увидев тебя.

– Правда?

– Правда.

Извечное утешение – книжные лавки на Фучоу-роуд.

Ада хитрила: делала вид, что рассматривает новинки и выбирает, что купить, а на самом деле торопливо читала. Ворованное счастье, третий сорт, но книги у Ады кончались слишком быстро – никаких денег не напасешься.

Мистер Даглас, желтоглазый приказчик, любил повторять, что его магазин – не библиотека. Он следил за посетителями через круглые зеркала под потолком. Если какой-нибудь прохвост попадался на нелегальном чтении, его тут же выгоняли на улицу. Попасться мистеру Дагласу было очень страшно.

Но Ада была умелым конспиратором. Она потихоньку утащила с полки «Джентльмены предпочитают блондинок» и прикрыла их «Справочником коневода». Потом бочком, бочком передвинулась в угол, где пылились мемуары. Если спрятаться за тумбочку, то мистеру Дагласу ничего не будет видно.

Ада попятилась и больно ударилась о стремянку. Подняла глаза. На верхней ступеньке стояла Нина Васильевна Купина. Белое платье с цветным платком вместо пояса, резной испанский гребень на затылке.

Она посмотрела на Аду сверху вниз:

– Добрый вечер.

Ада беззвучно поздоровалась. Смущение опять одолело ее: она не знала, то ли уйти, то ли о чем-то заговорить. И вдруг вспомнила женщину, бывшую в доме Нины Васильевны, – ту самую, супругу известного адвоката. Вот кто мог помочь Феликсу!

– Как хорошо, что я вас встретила! – воскликнула Ада. – Мой жених попал в беду, ему нужен защитник, юрист. Познакомьте меня с мужем Тамары Олман! Ведь он хороший адвокат, правда?

– Хороший адвокат стоит денег, – холодно отозвалась Нина Васильевна.

– У меня есть деньги! Вернее, не деньги, а аэроплан. Я отдам его, если вы поможете спасти Феликса!

Что бы Нина ни предпринимала, она оставалась в одиночестве. Люди всегда сбивались в стаи за ее спиной; она подозревала, что дело кончится именно этим, если она познакомит Клима с Тамарой. Так и вышло.

Клим занимался радио, дружил с Тамарой и любил Китти. А Нина была для него чем-то вроде безвредного привидения, к которому все давно привыкли.

Он не хотел разбираться в их отношениях – возможно, потому, что опасался услышать в свой адрес нечто справедливое и нелицеприятное.

– Дорогая моя, мы ведь все друг о друге уже выяснили.

Он все чаще обращался к ней с ироничным «дорогая моя». Он не верил ни единому ее слову.

Нина вернулась из учебного лагеря злой и расстроенной. Каждый раз, когда она входила в увешанную картами штаб-квартиру Лазарева, у нее было чувство, что она неуместна там, как дамский пистолетик на войне. Все люди, толпившиеся у полковника, были ее служащими, но они стеснялись этого и предпочитали считать своим командиром кого угодно, но не хозяйку фирмы. Она не сомневалась, что за глаза над ней смеются, вероятно, даже придумали ей оскорбительную кличку.

Нине хотелось пожаловаться, обнять кого-нибудь, почувствовать свою нужность. Из спальни доносились веселые голоса Китти и Клима.

Подушки валялись на полу, покрывало было смято, на кровати разыгрывалась нешуточная борьба.

– Китти, иди к маме! – позвала Нина.

Но та даже не обернулась. Запыхавшаяся, красная, с горящими глазами, она нападала на Клима, а он с хохотом защищался.

Нина взяла Китти на руки, но та принялась дрыгать ногами и вопить:

– Пусти, пусти меня!

– Оставь ее в покое, – сказал Клим.

– Что значит «оставь»? Смотри, что вы наделали: перья по всей комнате летают!

Клим с Китти переглянулись, как заговорщики, и прыснули.

– Малыш, пойдем, тебе есть пора.

Китти вдруг извернулась и больно укусила Нину за палец.

– Ах ты, дрянь! Да я тебя сейчас отшлепаю!

Китти сама испугалась содеянного и с ревом бросилась к Климу. Он обнял ее, как будто это ей нужно было сочувствовать.

– Это твоя вина! – набросилась на него Нина. – Пока ты не появился, у нас с Китти были прекрасные отношения. Ты все портишь, к чему прикасаешься! Ты украл у меня друзей…

Клим смерил ее взглядом:

– Нет, дорогая моя. Просто никто не хочет дружить с человеком, которого заботят лишь деньги и собственное величие.

– Я кормлю десятки человек! Я тебя…

– …нашла на помойке, – подсказал Клим. – Беда в том, что тебе ничего не стоит предать. Ты требуешь, чтобы тебя ценили за милости. Ты и рада бы предложить что-то еще, да в карманах пусто.

Нина хотела его ударить, но он перехватил ее руку.

– Мама! – завизжала Китти. – Мама, я не буду тебя кусать! Я не буду! Не буду! Не обижай папу! – Она начала колотить себя по щекам.

Клим прижал ее к себе:

– Ну что ты, маленькая? Перестань.

– Я не люблю себя! Я плохая! Мама из-за меня…

Клим свирепо посмотрел на Нину, поднялся и вместе с Китти вышел из комнаты.

Нина захлопнула дверь. Долго сидела в кресле. Плакала, брела в уборную умываться, опять плакала. Клим был прав: она предательница.

Она сломала ему жизнь – а ведь когда-то он так любил ее!

Она сломала жизнь Даниэлю – он уехал из Шанхая навсегда. «Теперь ты довольна?»

Она сломала жизнь Аде. Наверняка Феликса посадили по наводке Даниэля – слишком уж очевидно совпадение.

Надо помочь им: сама заварила кашу – сама расхлебывай.

– Давайте женим вашего Феликса на мексиканке, – сказал Олман, когда Нина объяснила ему ситуацию. – Он получит право экстерриториальности, и я осужу его на отбывание наказания в Мексике. А там пусть сам разбирается: дает взятку капитану или прыгает за борт и доплывает до ближайшего острова. У вас есть знакомая незамужняя мексиканка?

– Найдем, – отозвалась Нина.

Бэтти лежала на диване и курила. Ада исподлобья глядела на нее:

– Его убьют, понимаешь?

Бэтти села, поправила растрепавшиеся волосы. Без привычной краски лицо ее было похоже на эскиз с едва прорисованными контурами. Она была единственной надеждой Ады: у Бэтти имелся мексиканский паспорт.

– Я дам тебе двести три доллара, – проговорила Ада едва слышно.

Это все, что у нее осталось. Аэроплан забрала Нина – ей пришлось еще заплатить долги охране на летном поле. А куда делся планшет Феликса с деньгами – неизвестно. Впрочем, Ада ни о чем не жалела.

– Дурная ты, – усмехнулась Бэтти. – Так втрескалась в своего Феликса, что готова отдать его другой?

– Феликс нужен мне живым – только это имеет значение.

– Ну хорошо, хорошо… Мне без разницы.

Ада выдохнула с облегчением. Бэтти была все той же – доброй и великодушной.