Вечная тоска по аристократизму снедала буржуа с потными ладошками, и Даниэля приняли как любимца публики – чтобы восхищаться, подражать и ставить в пример бездельникам-сыновьям. Людям всегда нужны кумиры, особенно те из них, кто умеет сочетать изящество наездника, эксцентричность богатого чудака и деловую хватку бизнесмена.

Как человек умный, Даниэль понимал, что ненависть к врагам – это верный путь к саморазрушению. Как человек злопамятный, он все же ненавидел их. На балах в честь дня рождения Георга V или взятия Бастилии он смотрел на расфранченных «коллег» и «друзей»: этот голосовал за высылку немцев на заседании Муниципального совета, этот уворовал половину денег, выделенных на питание депортируемых, этот наложил лапу на счета Немецкого банка…

Иногда его просили рассказать, как он, чех, «страдал под австрийским игом». Даниэль говорил скупо и неохотно, и общество сделало вывод, что в юности мистер Бернар натерпелся от угнетателей.

Если маску носить годами, она врастает в кожу. Даниэль говорил не то, что думал, и делал не то, что говорил.

Первой отчаянной попыткой выйти из этого заколдованного круга была женитьба на Эдне.

Второй – инстинктивное сближение с Ниной Купиной.

Третьей – любовь к Аде Маршалл.


Разоренная войной и репарациями Германия нуждалась в союзниках. Таким союзником стал недавний враг – Советская Россия. У русских после войны остались две-три сотни устаревших аэропланов, около шестидесяти разбитых танков и сотня бронеавтомобилей: с таким арсеналом не повоюешь против империалистов. А у немцев были патенты, технологии и инженеры.

На советской территории один за другим открывались засекреченные военные заводы с немецкими специалистами во главе. Оружие продавалось по всему миру: Даниэль наладил его поставки в Китай.

Бесценную помощь ему оказал Лемуан: это был человек редкостного таланта – он понимал внутреннюю природу техники и людей. Кроме того, он обладал удивительной храбростью и живучестью – качествами, которые всегда восхищали Даниэля.

Поль Мари и он были настолько разными людьми, насколько это вообще возможно, но тем не менее они стали друзьями. Их роднило то, что оба были отщепенцами без прошлого.

Когда в Кантоне партия Гоминьдан приступила к созданию Народной революционной армии, Даниэль с Лемуаном поняли, что настало время перемен: грядет большая война. Большевики щедро финансировали закупки немецкого оружия, но при условии, что китайским милитаристам, против которых затевался Северный поход, ничего не достанется.

Руководство заводов Круппа согласилось и потребовало от Даниэля, чтобы он по возможности помогал коммунистам: не потому, что оно разделяло идеологию Советов, а потому, что у них был общий враг – победители.

С помощью Лемуана Даниэль скупал на черном рынке старое оружие и передавал его подпольщикам. По иронии судьбы большая его часть шла с кораблей белогвардейцев. Советский консул попросил Даниэля решить проблему с «Монгугаем». Организованные белые отряды были как бельмо в глазу у большевиков – их надо было уничтожить любым способом: создать невыносимые условия, не дать договориться с иностранными властями, а лучше всего – отправить назад в Россию.

Даниэль сделал все что мог. Хью Уайер нередко просил его помочь с устройством финансовых дел в Европе: старик мог испепелять взглядом своих дуболомов-полицейских, но в налогах и банковских процентах он был не силен. В качестве ответной любезности он делал так, чтобы полиция не замечала ни Лемуана, ни Соколова, ни других полезных людей. Если требовалось, Хью отправлял в отпуск излишне ретивых детективов или вовсе смещал их с должности.

Капитан Уайер приводил Даниэля в изумление: столько пылкости на политических собраниях – «Вышвырнем коммунистов из Китая!», «Мы должны размозжить голову красной гидре!», – а как доходило до личного интереса, у Хью возникали провалы в памяти. Он считал, что от него не зависит ход истории: большого зла не будет, если он чуть-чуть поможет революционерам, наркоторговцам или контрабандистам. Хью полагал, что он не несет ответственности ни за что.

Даниэль устал от людей, которые не заслуживали ничего, кроме презрения. Все, что его окружало, было переполнено фальшью: фальшивые друзья, фальшивые убеждения, фальшивая любовь, успех, сила. Фальшивый смысл.

Иногда ему казалось, что единственное бескорыстное существо рядом с ним – это печальный бассет Муха.

– Доктор Сунь Ятсен помер, и вместо него теперь генерал Чан Кайши, – говорил Даниэлю Лемуан. – Давай все бросим и поедем к нему на службу. Он примет нас с распростертыми объятиями.

Даниэль сомневался. Его останавливала не столько перспектива погибнуть на туземной войне, сколько привычки денди и страх потерять финансовую свободу.

– Поехали! – настаивал Лемуан. – Здесь нас ничто не держит, а там мы еще покуролесим на прощание. Будем совершать подвиги – разве ты не об этом мечтал всю жизнь?

Поль Мари не интересовался ни идеологией, ни справедливостью. Он любил азарт, опасность, первобытную игру, в которой мужчина в состоянии быть мужчиной.

Он заражал Даниэля своим безрассудством.


Народную революционную армию муштровали русские и немецкие инструкторы. Даниэль присутствовал на учениях: результаты были поразительными. Чан Кайши удалось создать самую боеспособную армию в Китае: если хватит денег и патронов, он должен был победить. Но и то и другое приходилось ввозить из-за границы.

Чан Кайши понимал, что его политическое будущее всецело зависит от союзников. Его армии остро не хватало людей, разбирающихся в современной боевой технике, в особенности в аэропланах. Советским инструкторам он не доверял: эти люди сражались не за него, не за освобождение Китая, а за мировую революцию, а по сути, за власть Москвы. Пока их цели совпадали, но они в любой момент могли разменять Чан Кайши на более удобную фигуру. Вот почему он стремился, чтобы среди его советников были люди, далекие от большевиков. Вот почему он сам предложил Даниэлю поступить к нему на службу.

– Мне требуется человек, который будет заведовать техническим обеспечением нашей авиации. Если у вас есть на примете толковые механики-иностранцы, дайте мне знать.

– Едем! – взмолился Лемуан, когда Даниэль рассказал ему о предложении генерала.

Трудно было решиться. Во время последней встречи с Ниной Даниэль смотрел на нее: вот и все, кончится это наваждение. Но так будет лучше им обоим: лисичка кицунэ никогда не поедет с ним на войну, она любит свою теплую нору и бережет пушистый хвост. Она никогда не поймет, что заставило его сорваться с места и присоединиться к армии, которая воюет за чуждые ему идеалы.

Ада бы поняла. Даниэль знал, что сможет ей все объяснить. Славная девочка, тонкий росток. Они нуждались друг в друге – так он думал, возвращаясь в Шанхай. Предвкушал, как изумит ее, выведет из затхлой комнатушки и покажет весь мир – во всем его прекрасном безумии.

Но она не захотела его дождаться.


Возможно, Нина что-то напутала или нарочно солгала.

С бьющимся сердцем Даниэль сел за руль, помчался по улице. Голуби в испуге разлетались из-под колес. Добравшись до «Дома надежды», он выскочил, не заглушив двигателя, кинулся во двор, к лестнице. Нос к носу столкнулся с Адой – она несла таз мокрого белья.

Она быстро юркнула назад, на улицу. В два хищных прыжка Даниэль нагнал ее, схватил за руку:

– Это правда, да? Он тебя прямо здесь, в этом сарае, лапает?

Удар мокрой тряпкой пришелся по лицу. Ада, гибкая и неожиданно сильная, отпихнула Даниэля:

– Не смейте за мной таскаться! Я вам ничего не обещала. Еще сунетесь, я позову полицию.

Любовника своего позовет… Чтобы приехал разбираться – засучивал рукава и напирал грудью.

2

Сидеть перед камином, смотреть неподвижным взглядом на огонь и подкладывать все новые и новые поленья – как жертвоприношение. Муха пытался подластиться, робко стучал хвостом по ковру. Дурак, ты-то что можешь сделать? Ада выбрала себе молодого поджарого полицейского с уголовным прошлым и будущим. Женатый торговец чаем ее не вдохновил.

Вошла супруга:

– У тебя натоплено, как в аду.

О, Эдна, Эдна, красноголовая женщина, чтоб тебе провалиться… Впрочем, что это изменит? Ты была послана в этот мир, чтобы отмечать собою ошибки Даниэля Бернара, как красный учительский карандаш.

Она встала, скрестила руки на груди:

– Даниэль, что с тобой происходит?

Он засмеялся. Муха вскочил, припал на передние лапы и хрипло, испуганно залаял.

– Эдна, прости… Я дурак, я сам ничего не понимаю… И ты тоже не поймешь. – Он встал, поднял с пола шляпу. – Я как-нибудь расскажу тебе все. Сейчас мне надо идти. Муха, за мной!


Через час он был в доме нового комиссара полиции. Тот выслушал историю о русском детективе, продающем опиум при содействии таможни.

– Здесь дерьмо три года надо разгребать, – проворчал он в прокуренные усы. – Ну ничего: я их живо приструню.

От комиссара Даниэль направился к Лемуану.

Поль Мари встретил его в столовой. Прелестная картина: интерьеры Art Nouveau,[60] инвалидное кресло, помесь трона и танкетки, и безногий контрабандист, поедающий апельсиновый джем.

– Я уезжаю в Кантон, – сказал Даниэль. – Ты со мной?

Лемуан облизал ложку:

– Ну что ж, едем в Кантон. Здесь по нам горевать никто не будет.

3

За Хуанпу, на другой стороне, отгородили двор. Все утро полицейские на катере перевозили туда ящики с конфискованным опиумом – чтобы сжечь.

На берегу собралась толпа любопытных кули – полицейские из оцепления едва сдерживали их:

– Не напирай! Не напирай!

Сидя на корме, Феликс наблюдал, как грузчики затаскивали на палубу последнюю партию. Вместо двенадцати ящиков опиума сожгут мастику. А зелье пойдет Феликсу Родионову – в оплату за слепоту и немоту.

Он томился от нехорошего предчувствия: в прошлый раз его обманули – самому подсунули два ящика с мастикой. Долго извинялись, сказали, что ошибка вышла. Кто-нибудь из грузчиков упер. За всем нужно самому следить.