Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Вскоре Левкин добавил ей мучений:

— Вам привет от Даниэля! — шепнул он во время очередного свидания. — Мы с ним недавно встретились, и он попросил передать, что желает вам удачи.

Нина ахнула:

— Клим знает, что он тут?

— Да, они вместе приходили в наше полпредство. Кажется, они большие друзья.

Нина уже не знала, что и думать.

Наконец начались судебные заседания — тоскливые, как уроки бездарного учителя.

В недавно отремонтированном гулком зале никого не было, кроме участников процесса, писцов и конвоя — все происходило за закрытыми дверями.

Перед каждым заседанием Левкин напоминал подсудимым:

— Главное, держите себя в руках, а мы с китайскими коллегами все устроим!

— Встать, суд идет, — без всякого выражения шелестел переводчик.

Старый судья в вышитом халате и шелковой шапочке казался Нине не человеком, а духом, медленно плывущим над полом.

— Садитесь.

Подсудимых допрашивали по очереди:

— Назовите свое имя. Сколько лет вы прожили в Китае?

Слушал ли Хо Цун показания русских «белых дьяволов»? Понял ли хоть слово из того, что говорили ему адвокаты? Нина напряженно вглядывалась в его восковое лицо: в какой-то миг ей померещилось, что у судьи вовсе нет глаз и между набрякшими веками находятся не черные зрачки, а пустота. Он вообще был полый изнутри и на кресле сидела только морщинистая оболочка, обряженная в шелка.

Было совершенно непонятно, как Хо Цун относится к подсудимым. Однажды он сказал Фане через переводчика, что ее муж — недобрый человек:

— Из документов, изъятых в вашем полпредстве, известно, что Михаил Бородин называл доктора Сунь Ятсена «много воображающим о себе простаком». Это очень нехорошо — осуждать господина за его спиной.

Фаня заерзала на скамье, и Нине показалось, что она сейчас ляпнет что-нибудь ужасное. Но та, слава богу, ответила, как ее научил Левкин:

— Я всего лишь женщина и не вмешиваюсь в дела моего мужа.

Саму Нину долго расспрашивали об аэроплане: откуда он взялся и кому она собралась его передать.

— Меня оклеветали! — страстно говорила она. — Вызовите сюда людей, которые подписали протокол об обыске — пусть они докажут, что это мой аэроплан!

Судья произнес что-то и переводчик замотал головой:

— Это для вас невыгодно — иначе рассмотрение дела затянется еще на несколько недель.

Нина беспомощно оглянулась на адвокатов. Что судья имел в виду? Он хотел побыстрее разделаться с нею? Или вправду желал ей добра?

Защитники говорили и говорили по-китайски: о чем — бог весть.

Если Хо Цун все-таки велит казнить подсудимых, что с ними сделают? Нина много раз видела во сне, как ее ведут сквозь бранящуюся толпу, а она шарит взглядом по чужим лицам и не может найти Клима. Зовет его так, что срывает голос от крика, а Клим не отзывается…

Судья объявил перерыв. Все встали, он вышел, и конвойные повели измученных подсудимых из зала.

— Хо Цун вроде прислушивался к Ма Дэчжэну, — шепнул Нине один из дипкурьеров.

Она безучастно кивнула: ей так и не удалось запомнить, кто из китайских адвокатов был Ма, а кто Го.

В ночь перед последним заседанием Нина не спала. «Я себя доведу…» — повторяла она, но именно этого и хотелось: уснуть и не проснуться. Впрочем, ждать осталось недолго.

Она проводила ладонями по шее: сзади — там где под волосами была ямка, которую так любил целовать Клим; спереди — по дергающемуся от судорожных рыданий горлу. Вот тут пройдется лезвие кривого китайского меча, и все, что было тобой — такое живое, теплое и драгоценное, — за одну секунду превратится в кровавые останки, до которых страшно дотронуться.

Еще ни разу в жизни, даже во время войны, Нина не испытывала такого отчаянного страха смерти.

Когда-то в детстве она видела олененка со сломанными задними ногами: охотники нашли его в лесу и принесли показать ребятишкам. Нина помнила, какими глазами он смотрел на нее — весь трясущийся от животного ужаса, со слипшейся шерсткой на грязной сопливой мордочке.

Потом сосед принес маме кусок еще теплого мяса с налипшими рыжими шерстинками:

— На, побалуй ребятишек!

Теперь Нина чувствовала себя таким же беззащитным, переломанным и заранее обреченным существом, которого следует прирезать хотя бы из милосердия.

Снова душный зал, наполненный солнцем и невыветрившимся запахом краски. Хо Цун читал вступительную часть приговора; переводчик, зевая, пересказывал его слова.

Нина не сводила тяжелого взгляда с судьи. «Они сейчас будут меня убивать…»

Хо Цун ударил печатью по бумаге, сказал что-то — тихо и бесстрастно. Вот оно…

Переводчик поскреб щеку.

— Судья Хо Цун от имени Республики провозглашает вас… невиновными.

Фаня и Нина плакали, дипкурьеры обнимались и восторженно орали. Кто-то схватил Нину за плечо, и она изумилась, увидев напряженное, смертельно бледное лицо Левкина.

— Уходим! — зло прошипел он. — И поторапливайтесь, если хотите жить!

Хо Цун решил, что двести тысяч долларов — это сумма, достаточная для того, чтобы уйти на покой и обеспечить себя до конца дней.

Клим договорился, что половину денег судья получит до оглашения приговора, а половину — после, и ждал его в мастерской по ремонту газовых фонарей, которую большевики использовали в качестве конспиративной квартиры. Она находилась в двух шагах от здания суда, и сразу после заседания Хо Цун должен был прийти туда и забрать сверток со ста тысячами.

Клим бродил между ящиками с инструментами, маялся и то и дело поглядывал на часы. Не верилось, что если все пойдет, как надо, он скоро увидит Нину — ее должны были освободить в зале суда и сразу отправить в советское полпредство.

Как они встретятся? Что скажут друг другу?

За день перед оглашением приговора Левкин сказал Климу:

— Товарищ Нина просила не поминать ее лихом. Или нет: как-то она по-другому выразилась… Не покидать ее? Или не забывать ее? Ох, черт, — я уже не помню!

Клим знал, что Даниэль тоже что-то передавал Нине через Левкина. Когда-то ему казалось, что он готов с гордым видом отойти в сторону и не впутываться в их отношения, но сейчас при одной мысли об этом у него сжимались кулаки: «Нина — моя. Теперь точно никому не отдам! Надо будет — вообще увезу ее из Китая».

Одиннадцать утра… Судья уже должен был объявить приговор. Клим подошел к стеклянной двери с надписью «Закрыто» и хотел выглянуть наружу, но мастер-ремонтник, старый польский коммунист по имени Янек, остановил его:

— Сидите тут!

Время текло так медленно, что Климу казалось — его часы встали. Сердце судорожно вздрагивало каждый раз, когда на двери мелькала тень прохожего.

Ничего-ничего, все будет в порядке… Главное — не терять головы и действовать по плану.

Даниэль обещал пригнать автомобиль и привезти пропуск в Посольский квартал, чтобы судья мог укрыться у немецких дипломатов. Но машины пока тоже не было.

А вдруг Даниэль обманет? Что если он решил избавиться от соперника и намекнул полицейским, где они смогут поймать взяточника-судью и большевистского агента Клима Рогова?

Наконец послышались шаги и костлявый палец заколотил в стекло. Клим метнулся к двери и впустил Хо Цуна, уже переодевшегося в европейский костюм и шляпу.

— Где деньги? — спросил судья и, получив сверток, вывалил пачки долларов на верстак.

— Вы отпустили подсудимых? — в тревоге произнес Клим.

Судья кивнул и принялся считать купюры.

От навалившейся радости и облегчения Климу хотелось обнять старика.

— Спасибо, — тихо сказал он, но Хо Цун не обратил на него внимание.

Время шло, а Даниэля все не было. Хо Цун сбился со счета и начал заново перебирать купюры.

— Быстрее! — торопил его Янек, поглядывал сквозь жалюзи на улицу. — Если нет машины, уходите так, пешком!

Внезапно его лицо посерело.

— Вот и приехали…

Клим бросился к окну и увидел вдалеке полицейских.

— Здесь есть черный ход?

У Янека задрожала челюсть.

— Да, но он выходит на подъездную аллею, а там тупик с выходом лишь на главную улицу.

Клим ругнулся и перевел взгляд на судью: тот стоял, прижав к груди пачки денег.

— Полиция меня ищет?

— А кого еще? — угрюмо отозвался Клим. — Соседи, кажется, видели вас: вон они на нашу мастерскую показывают!

Он заметил у стены ряд ржавых газовых фонарей.

— Карбид! Они ведь на карбиде работают, правда?

Судья испуганно взглянул на него:

— Что?

Клим отодвинул его в сторону и скинул на пол крышку с железного ящика, на котором была намалевана химическая формула: CaC2.

— Янек, мне нужна какая-нибудь емкость: фляга, графин — все что угодно! Нам надо шугнуть полицейских!

Мастер сразу все понял и вытащил из-под стола пару пивных бутылок. Клим натолкал туда осколков карбида, залил их водой, потряс и, выскочив на улицу, оставил обе бутылки на тротуаре.

Китайцы кинулись к нему, и Клим едва успел забежать внутрь мастерской. Подряд грохнули два взрыва, витрина разлетелась, и полицейские с воплями бросились врассыпную.

— Они перебьют нас! — взвыл судья.

— Еще бутылки есть? — рявкнул Клим.

Послышался рев мотора, и в подъездную аллею влетел черный автомобиль.

— Ну где вы там? — крикнул Даниэль. — Быстро в машину!

Клим, судья и Янек повалились на сидения. Раздалось несколько выстрелов, но было уже поздно: автомобиль свернул в кривой переулок и понесся прочь, подпрыгивая на ухабах.