Эльвира Барякина - Белый Шанхай

— Что случилось?!

Навстречу ему бежал начальник тюрьмы.

— Не выходите на улицу! — вопил он. Глаза его были полны ужаса. — Солдаты НРА ворвались в город!

Каждый день в Шанхай прибывали все новые и новые суда с подкреплениями, и в заведении Марты гульба шла круглосуточно. Хозяйка вычисляла наиболее состоятельных гостей и «по секрету» сообщала им, что ночью в в «Гавану» приходит девушка в маске — платья все заграничные, из Европы, в ушах — бриллианты. А как танцует — умереть можно!

— И кто она? — заинтересованно спрашивал клиент.

— Аристократка! Даму из общества всегда по манерам видно. Она, представьте, сама выбирает себе мужчину.

— Неужели?

— Истинная правда! И уж если выберет — тому счастье. Танцует с ним, заказывает шампанского, а потом они уходят наверх… У богатых, знаете ли, свои причуды. Она никому не говорит своего имени, и мы зовем ее Мессалина — как римскую императрицу, которая из озорства переодевалась в проститутку.

Клиенты были уверены, что мадам нарочно придумала эту историю, но все равно приходили посмотреть на девушку в маске. Она появлялась в полночь: бледная, с кроваво-красными губами и в платье с разрезом до середины бедра. За ней следовал негр в тюрбане и с кривой саблей в ножнах.

Оркестр замолкал, и все взгляды устремлялись на Мессалину. Наконец она протягивала руку растерявшемуся счастливчику:

— Добрый вечер!

Марта ревниво оберегала тайну Мессалины: такси-гёрл и обслуге строго-настрого запрещалось знакомиться с ней. Клиентов тоже предупреждали: если кто попытается сорвать с нее маску — тому голова с плеч. Когда незнакомка запиралась с клиентом в номере, у дверей вставал ее телохранитель с обнаженной саблей в руках.

Перед рассветом Мессалина исчезала, а Марта запирала в сейф мятые купюры. Внезапный отъезд Бэтти принес ей немалые убытки, и она больше не хотела рисковать. Девушка в маске — это было гениальное изобретение: если она выскочит замуж или, не дай бог, вскроет себе вены, ее всегда можно заменить другой барышней.

Когда НРА приблизилась к Шанхаю, красногвардейцы подняли мятеж и заняли районы вокруг Северного вокзала. Губернатор бежал, дорога на город была открыта, однако солдаты Чан Кайши почему-то не спешили на помощь восставшим.

В «Гаване» всю ночь обсуждали тайные намерения южан, но разобраться что к чему было невозможно.

Наконец гости разошлись, и Марта с Адой отправились наверх, в хозяйский кабинет. Марта включила настольную лампу и принялась отсчитывать Аде гонорар:

— Двадцать, тридцать, сорок…

Пухлые руки ловко раскладывали купюры портретами вверх.

— Я не понимаю, о чем думают наши мужчины, — ворчала хозяйка. — В городе восстание, враг у ворот, зато половина иностранных офицеров гуляла сегодня по борделям. Я, конечно, ничего не имею против, но…

Она не договорила: послышался мощный раскат, и во всем квартале зазвенели стекла.

— Это бронепоезд «Великая стена»! — ахнула Марта, с тревогой глядя в окно. — Он сейчас ходит в районе Северного вокзала.

Побледневшая Ада сгребла деньги в сумку и торопливо застегнула пальто.

— Мне надо идти!

— Куда? Вернись! — крикнула ей вслед Марта, но та уже выскочила из дома.

Несмотря на ранний час, улица была запружена народом. Свистели полицейские, мимо мчали пожарные машины. Полнеба загораживало огромное облако дыма.

Ада заметила свободную коляску рикши.

— Мне надо к Северному вокзалу!

Кули покачал головой:

— У вокзала стреляют — туда даже военные не суются.

Ада кинулась к прохожему, ведущему за руль велосипед.

— Продайте мне его! Сколько вы хотите?

Заплатив за ржавую рухлядь пятьдесят долларов, она — как была в нарядном платье, меховом жакете и ботинках на каблуках — села в седло и помчалась вдоль по улице.

Командование велело передвинуть бронепоезд в направлении Нанкина, но оказалось, что в десяти милях от города пути разобраны, а насыпь срыта.

«Великой стене» пришлось дать задний ход, и когда красногвардейцы обстреляли ее, полковник Котляров приказал ответить артиллерийским огнем. Тяжелые орудия разнесли сотни лачуг, а начавшийся пожар довершил дело. Вскоре вдоль железнодорожного полотна остались лишь обгорелые руины.

Вернувшись на Северный вокзал, Котляров созвал офицеров в штабной вагон:

— В китайском городе резня и грабеж. Красногвардейцы захватили полицейские участки и оцепили кварталы вокруг вокзала. Подкреплений не будет, а отступать нам некуда: пути разобраны и спереди, и сзади.

Офицеры склонились над китайской картой, где поверх иероглифов были написаны русские названия предместий.

— Днем красногвардейцы вряд ли осмелятся атаковать, — сказал Феликс Родионов. — А ночью устроят тут ад с припеком и будут ждать, пока у нас кончатся боеприпасы.

Котляров оглядел офицеров.

— Какие еще будут мнения?

Все загомонили: кто-то предлагал послать за помощью к иностранцам, кто-то — вступить в переговоры с командованием НРА.

— Сдаваться в плен — это идти на верную смерть, — отозвался Котляров. — Как стемнеет, будем отходить в направлении иностранных концессий.

Он промокнул лоб рукавом и на вспотевшей коже остался черный след от копоти.

— Борисов, вам сформировать группу добровольцев, которая будет прикрывать отход.

— Слушаю, господин полковник!

— Пирогов, всем выдать паек на два дня и провести инструктаж. Родионов, вы должны добраться до Международного поселения и договориться, чтобы наших бойцов пустили за баррикады.

— Слушаю, господин полковник!

Феликс вышел из вагона и ступил на платформу, обшитую тяжелой корабельной броней. Солдаты из пулеметного расчета поднялись ему навстречу.

— Разрешите обратиться, господин капитан! Что говорят-то?

— Будем пробиваться к союзникам, — буркнул Феликс.

Пахло гарью. Хлопья пепла летали в воздухе, как черные снежинки.

По платформе загрохотали сапоги, и к Феликсу подбежал отец Серафим.

— К тебе Ада приехала!

— Кто?!

— Она ждет тебя — там, на перроне.

Феликс выскочил из вагона и сразу увидел ее, стоящую в компании двух стрелков.

— Жив! — взвизгнула Ада и бросилась ему на шею. — Родной мой!

Он обнял ее трясущимися руками.

— Ой, дура! — горестно вздохнул отец Серафим. — Ты зачем сюда приехала?

— Я смотрю — она на велосипеде по перрону едет, — возбужденно рассказывал часовой. — Думал, шпионка какая, хотел ее подстрелить, а потом слышу — она по-русски кричит.

Феликс растерянно перебирал пальчики Ады.

— Что же мне теперь с вами делать?

— Я не могла без вас… — повторяла Ада.

Вокруг столпились солдаты.

— Уйдите все! Не стойте над душой! — взмолился Феликс.

Как быть? Отправить Аду назад через горящие, наводненные мародерами кварталы?

Совсем близко загрохотал пулемет.

— В укрытие! — крикнул Феликс и, схватив Аду за руку, втянул ее в вагон.

Тяжело дыша, они сели на тюки с песком, наваленные вдоль стены. Бронепоезд дернулся и, гремя, покатил по рельсам.

— Почему вы раньше не писали мне? — всхлипывала Ада. — Я так ждала! Так ждала!

Феликс обнял ее.

— Я человек военный: меня могли прихлопнуть в любой момент. Чего, думаю, вас зря беспокоить? А не убили бы, я б к вам вернулся.

Душа Феликса разрывалась от жалости к Аде, к себе и к боевым товарищам, которые непременно погибнут в ближайшие несколько часов. За что они боролись? Кому нужна их смерть?

Ответа не было.

Весь день бронепоезд передвигался по оставшемуся отрезку путей и обстреливал развалины, в которых засели красногвардейцы. Когда стемнело, Котляров приказал Феликсу готовиться к высадке:

— Ну, с богом! Скажите англичанам, что нас шестьдесят четыре человека и среди нас есть опытные артиллеристы, пулеметчики и военные инженеры. Мы можем влиться в состав Русского волонтерского полка и защищать иностранные концессии.

Машинист сбавил скорость, и Феликс с Адой выпрыгнули из вагона.

Скатившись вниз по насыпи, Ада вскрикнула: что-то холодное полоснуло ее по руке. Феликс зажал ей рот:

— Тихо!

Они побежали прочь от железной дороги. Под ногами хрустело битое стекло, из-за дыма было трудно дышать, а сквозь подошвы ботинок чувствовался жар тлеющих углей.

Несколько раз Феликс и Ада натыкались на неведомые отряды: кто это были — красногвардейцы, полицейские или солдаты губернатора, понять было невозможно.

— Если нас арестуют, будем говорить, что мы заблудились в китайском городе, — шепнул Феликс Аде и, помолчав, добавил: — Вы… то есть ты… пойдешь за меня?

Ада сжала его руку.

— Да! Мы поедем в Америку…

Феликс растрогано смотрел на ее лицо, освещенное пламенем пожара.

— Потом… все потом… — проговорил он и быстро поцеловал Аду в щеку.

Холодный дождь — лучший полицейский на свете. Всю ночь гремела стрельба, но к утру все стихло, и на улицах не осталось никого, кроме патрульных и очередей у газетных стендов, где вывешивали списки убитых.

Кто победил? Чем кончилось дело? — никто не знал. На мостовой валялась серая форма губернаторских солдат и красные повязки палачей.