Эльвира Барякина - Белый Шанхай

На самом деле логика очень простая: офицеров Генштаба и купцов первой гильдии возмущает сам факт, что Стерлинг ведет переговоры не с ними, а с дамочкой, которая неизвестно откуда взялась, и непонятно, кого представляет. И уж совсем оскорбительно то, что они в лучшем случае водят таксомоторы, а Нина не только обзавелась собственной фирмой, да еще и преуспела.

Большинство русских понятия не имеет, почему Муниципальный Совет пригласил их на работу. А те, кто знают, что за этим стояла Нина, поблагодарили ее один раз и на этом все закончилось. Только дураки и завистники не оставляют ее в покое. Они не ведают, через что Нина прошла и сколько она работала для того, чтобы у нее хоть что-то начало получаться. Они осуждают ее уже за то, что она — одна из очень немногих — сумела войти в высшее общество Шанхая. Ведь если такая женщина делает добро своим соотечественникам, то только для того, чтобы обмануть и ограбить!

Слава богу, Нине некогда спорить и оправдываться. Ей надо решать тысячи вопросов: ее бойцам нужны клиенты, форма и оружие, а на каждый чих надо получать официальное разрешение.

Нине очень повезло с полковником Лазаревым, который согласился руководить ее бойцами. Это блестящий командир и организатор, и он пользуется непререкаемым авторитетом среди белогвардейцев. Я съездил посмотреть, как он обучает будущих телохранителей, — это незабываемое зрелище!

В заброшенном фабричном цеху с высокими потолками собираются несколько десятков мужчин — они садятся в круг и внимают тощему кривоносому офицеру, похожему на взъерошенного беркута.

— Если риск высок, клиент не должен выезжать из дому без сопровождения двух бронированных автомобилей с охраной, — объясняет Лазарев новичкам. — Когда клиент прибывает на место, телохранители выстраиваются в шеренгу и образуют живой коридор — от автомобиля до крыльца. Особо следует опасаться членов Зеленой банды и других преступных групп. Бандиты любят тайные знаки и всевозможные ритуалы — это их слабое место. Будьте особо внимательны, если человек заламывает шляпу на одну сторону или закатывает рукава халата и выставляет манжеты. Вы должны примечать все: как люди обмахиваются веерами и как двигают папиросу на губе. Любая мелочь может оказаться условным сигналом для бандитов.

Все это описывается не только словами, но и жестами и гримасами, так что перед слушателями разворачивается целое представление.

Сотрудники Нининой фирмы не хотят признавать, что ими руководит женщина, и постоянно подчеркивают, что их командир — это полковник Лазарев и никто иной. Нина однажды призналась, что они подсмеиваются над ней и даже придумали для нее кличку «Бой-дама».

Она не знает, как к этому относиться. Не обращать внимания? Уволить охальников? Неуверенность в своих силах так давит на нее, что порой Нина перегибает палку, стараясь добиться уважения, — и только зря мучает себя и других.

Ей хочется поделиться своими переживаниями с подругами, но Тамара думает, что даме вообще не пристало зарабатывать деньги, а Бинбин обижается на Нину, потому что та совсем забросила издательство и почти не появляется там.

Календари висят на Нининой шее, как камень.

— Я столько времени пыталась возделывать неплодородную почву, а ее сколько ни поливай — ничего не вырастет, — жалуется она.

Но «поливать» все равно приходится: если Нина уволит художников — на что они будут кормить свои семьи?

Она слишком много взвалила на себя, ей тяжело, и единственный выход, какой она видит, — это передать мне часть своего груза. Но дело в том, что я не хочу заниматься коммерцией.

Мы с Ниной заранее договорились, что не станем заставлять друг друга делать то, что нам не интересно. Журналистика по определению — не особо доходное ремесло, и Нина знает, что для меня это больной вопрос: мне довольно трудно объяснить себе и другим, почему моя жена зарабатывает больше, чем я. Нина старается не задевать эту тему, но я вижу, что в глубине души она считает свои дела более важными: ее раздражает, что я трачу время на «всякие глупости», вместо того, чтобы ехать с ней в контору.

Однажды у Нины все-таки вырвалось: «А вот Даниэль помогал мне!» Сказав это, она испугалась и долго просила прощения за бестактность.

Я ответил, что у меня хватает ума не обижаться на случайные оговорки.

На самом деле не хватает.

Насколько я знаю, Даниэль уехал из Шанхая сразу после начала забастовки, но меня охватывает мрачная тоска каждый раз, когда я слышу это имя. Мистер Бернар стал для меня символом всех бед, какие только могут свалиться нам на голову: предательства, болезни и смерти.

Когда Даниэль снова уехал, Эдна даже обрадовалась: отныне ей не надо было гадать, где и с кем он пропадает.

Правда, теперь ей каждый день приходилось встречаться с отцом, которого отправили в отпуск «до выяснения обстоятельств». Ему хотелось сочувствия и внимания, и его визиты выматывали Эдне все нервы.

— Русские коммунисты хотят свергнуть законную власть в Шанхае и подбивают китайцев на бунт! — бушевал он, распаляясь все больше и больше. — В Шанхае полно оружия, и, как только представится возможность, коммунисты поднимут восстание. Я предупреждал об этом Стерлинга, но он ничего не желает слушать!

Между тем полицейские, поддержавшие забастовку, рассказали газетчикам о том, как капитан Уайер получал взятки от контрабандистов и отдавал распоряжения не досматривать склады с оружием из Советской России.

Что Эдна могла сказать? «Папа, ты сам во всем виноват»? Но отец никогда и ни в чем не считал себя виновным. Ему казалось, что он олицетворяет прогресс, Британскую Империю и благочестие, а выступать против него могут только дикари и коммунисты-богохульники. Если же ему указывали на факты, то он либо отметал их, либо вспоминал, как мистер Х. или Y. поступали еще хуже. Эту линию самообороны не могли пробить ни логика, ни здравый смысл, ни призывы иметь совесть.

Вскоре Уайера вызвали в Муниципальный Совет на закрытое заседание, посвященное событиям 30 мая. В зале сидели высшие чиновники, богатейшие коммерсанты и наиболее доверенные журналисты иностранных газет. Китайцев туда, разумеется, не пустили.

— Мои враги нарочно подстроили бойню на Нанкин-роуд! — кричал с трибуны Уайер. — Они подкупили демонстрантов, раздав им по пять долларов на брата. Они готовы пойти на все, лишь бы скомпрометировать меня и подточить нашу оборону. Но люди белой расы никогда не уйдут из Китая! Мы построили здесь цивилизацию, и мы не позволим уличным хулиганам диктовать нам свою волю!

Эдна думала, что ее отца поднимут на смех: о да, студенты пошли умирать за пять долларов! Но к ее удивлению речь капитана вызвала бурные аплодисменты: Уайер был совсем не одинок в своих воззрениях. Страх перед огромным, враждебно настроенным Китаем вытворял с колонистами странные фокусы. Им хотелось верить в собственную неуязвимость и исключительность, и они упорно отказывались признавать, что мир изменился, и жить так, как раньше, уже не получится.

Поднявшись на трибуну, Стерлинг поблагодарил капитана Уайера за безупречную службу.

— С забастовкой будет покончено в самое ближайшее время, — пообещал он собравшимся. — Шанхайская промышленность работает на нашем электричестве, и мы отключим энергию всем фабрикантам, которые финансируют забастовщиков. Если они выступают против европейской цивилизации, пусть попробуют обойтись без наших технических достижений.

Речь Стерлинга была встречена с еще большим восторгом. Чиновники и коммерсанты хлопали друг друга по плечам, хохотали и грозились перевешать на фонарях всех организаторов забастовки. А Эдна с горечью думала о том, что в Шанхае к власти пришли совсем уж незатейливые люди — без чувства прошлого и будущего, без горизонтов и без миссии. Сама система была устроена таким образом, что наверх пробивались только те, кто не имел принципов и считал насилие идеальным решением любого вопроса. Разумеется, люди с более тонкой душевной организацией не могли сработаться с ними и уходили в другие сферы, а законодательство, вооруженные силы и казна оставались в руках тех, кто не отличался особой политической мудростью.

Шанхайских правителей ни в коем случае нельзя было назвать глупцами — они прекрасно справлялись с делами, которые не требовали сложных расчетов и исторического предвидения. Они были тактиками, а не стратегами, но в силу должностей принимали именно стратегические решения, медленно, но верно вымывая почву у себя из-под ног.

Уайер был уверен, что после выступления в Муниципальном Совете его снова призовут на службу, но спустя неделю тот самый Стерлинг, который так горячо восторгался заслугами капитана, объявил прессе, что скоро в Международном поселении появится новый комиссар полиции. Уайер же выйдет в отставку и вернется в метрополию.

Взбешенный капитан примчался к Эдне:

— Этот негодяй даже дату прощального обеда назначил, не спросив меня! — заорал он, ворвавшись в кабинет к дочери. — Я знаю, это его Нина Купина настраивает против истинных патриотов Британии! Она втерлась в доверие к Стерлингу, и теперь эта русская дрянь ему дороже, чем все мы вместе взятые!

Эдна нехотя оторвалась от книги.

— Ты прекрасно знаешь, что мисс Купина тут ни при чем.

Лицо Уайера перекосилось.

— О, так ты защищаешь ее?! А как ты посмотришь на эти снимки?

Он вытащил из планшета пачку фотографий и бросил их на письменный стол.

— Я показал их Стерлингу, но его не волнует, что творит эта мерзавка. Может, тебе тоже все равно?

Эдна покосилась на карточки, на которых были изображены Даниэль и его любовница, и бросила всю пачку в мусорную корзину.