Эльвира Барякина - Белый Шанхай

— Даниэль приходил сюда?

Нина перепугалась и начала объяснять, что она знать его не желает. Раздался стук в дверь и на пороге появился сам мистер Бернар, легок на помине.

Надо ли объяснять, какие у нас были лица? Нина первой пришла в себя и принялась выпроваживать незваного гостя:

— Уходите отсюда!

Я видел, какими глазами Даниэль смотрел на нас: моя жена разбила ему сердце.

— Вы слышали выстрелы? — начал он. — На Нанкин-роуд полицейские разогнали демонстрацию; Эдну ранили, и она потеряла сознание…

— Я велю шоферу, чтобы он доставил вас в больницу, — отозвалась Нина.

Она буквально вытолкала его на улицу и захлопнула дверь.

— Надо узнать, что с Эдной, — сказал я, но Нина встала у меня на пути:

— Не ходи туда! Прислуга все сделает без нас. Ты что, не понимаешь, что вы сейчас переубиваете друг друга?

Я видел в окно, как Нинин автомобиль выкатил из ворот: Даниэль посадил в него Эдну и Аду, и они уехали.

— Мне лучше уйти и не навлекать на вас с Китти беду, — сказал я. — Мистер Бернар постарается убрать меня с дороги, да и Уайер вряд ли забыл о моих прегрешениях.

Но Нина была уверена, что у нас есть в запасе один день. Полиции сейчас не до нас, а Даниэль понимает, что я уже все рассказал своей жене и с этим ничего нельзя поделать.

Мне мучительно хотелось выпытать у Нины о ее связях с Бернаром, но я решил помалкивать: эти подробности не принесут нам ничего хорошего. Нам надо начать все заново, с чистого листа, и я предложил хотя бы поиграть в счастливую семью.

В детстве не имеет значения, кем ты являешься на самом деле: любой мальчишка может стать отважным героем, а любая девочка — прекрасной принцессой. Если они согласны видеть друг друга в новом свете, то получают несказанное удовольствие от игры.

До самого вечера мы пировали, возились с Китти, танцевали и целовались. Наши жизни стремительно прорастали друг в друга, и это потрясло меня до глубины души. Самые обыденные дела, вроде совместного умывания или просьбы подать мыло за душевую занавеску, приобретали особый смысл. Кто бы мог подумать, что я имею на это право!

Сейчас полдвенадцатого ночи, по телу разливается разнеженная усталость, но я не могу уснуть. Я сижу в Нининой спальне за туалетным столиком и, сдвинув в сторону щетки и пузырьки с духами, пишу новый дневник. «Доходы и расходы» сгинули в недрах китайской почты, но я не жалею об этом: надо забыть о некоторых подробностях своей биографии.

Мне хочется постоянно оглядываться на жену, чтобы проверить: Нина здесь, со мной, и мне ничего не приснилось. Она спит, и москитная сетка колеблется вокруг нее, как разводы тумана. Сердце мое поет благодарственные гимны, и мне ужасно жаль, что я не могу поднять трубку телефона, позвонить Богу и поблагодарить его за доброту.

Блокнот «Для эскизов»

30 мая на Нанкин-роуд погибли тринадцать студентов и еще несколько десятков получили ранения. На следующий день китайские профсоюзы объявили всеобщую забастовку, и теперь в иностранных концессиях нет ни телефонной связи, ни газет, ни водопроводной воды.

Хозяева гаражей не продают иностранцам бензин, трамваи не ходят, а рикши отказывались возить белых седоков. Верно, этим и объясняется то, что пока нас с Ниной никто не тронул: головорезы Уайера наверняка бастуют, а Даниэлю Бернару лень ходить пешком по жаре.

У Нины появилась новая идея: учредить агентство телохранителей и нанять бывших белогвардейцев, чтобы они охраняли и нас, и клиентов. Спрос на такие услуги немалый: сейчас все, у кого есть деньги, боятся погромщиков. В особо трудном положении находятся богатеи, приехавшие из разоренных войной провинций: в Шанхае у них нет ни друзей, ни родственников, полиция бастует, а нанимать китайцев небезопасно — твои охранники запросто могут оказаться членами банды.

Русские в такой ситуации — это идеальный вариант: они не говорят на местном диалекте и не могут иметь связей с преступными сообществами. У них есть боевой опыт; кроме того, они, намучившись от безработицы, относятся к своим обязанностям с большим рвением.

Нина уже кое-что понимает в коммерции, и со знанием дела рисует схемы и подсчитывает, сколько денег потребуется для аренды помещения и обучения людей. А я наблюдаю за ней и думаю, что открытие собственной фирмы — это такое же творчество, как литература, живопись или изобретательство. Как бы ни ругали большевики коммерсантов, но это те самые люди, которые создают из хаоса рабочие места, продукты и услуги, и не будь их, мы бы не знали не только паровозов и телеграфа, но даже пуговиц.

Пора подумать, что я буду делать, когда моя жена начнет зарабатывать больше меня. Я мерю успех тиражами, а Нина — прибылью, поэтому если мы будем делать свою работу хорошо, меня ждет слава, а ее — богатство, и угнаться за ней я точно не смогу. Ну что ж, будем считать, что я долго заботился о Нине, как садовник о любимой розе, и в один прекрасный день она расцвела.

Возвращаясь в Шанхай, я готовился к долгой безработице, но забастовка сыграла мне на руку: спрос на новости из Китая взлетел до небес и я устроился корреспондентом агентства «Рейтер».

Раньше вести из Китая не особо волновали мировую общественность, но сейчас как никогда видно, насколько мы все связаны друг с другом. Всеобщая забастовка в Шанхае привела не только к падению биржевых котировок: где-нибудь на нью-йоркской чулочной фабрике не получили шелковую пряжу, в парижские универмаги не завезли фарфор, в Италии простаивают доки, а в английских кантри-клубах нет привычного чая… и так далее до бесконечности. Теперь мир ждет объяснений — что же у нас случилось.

Работа у меня непростая: китайцы не очень-то охотно разговаривают с белыми журналистами, а то и вовсе прогоняют нас со своих митингов — мы же «все равно все переврем». От полицейских нам тоже достается: для разгона манифестаций они применяют конные отряды и пожарные шланги, так что я уже несколько раз возвращался домой в синяках и мокрый с ног до головы.

Белый Шанхай затаился и ощетинился, как загнанный в угол дикобраз: была объявлена мобилизация волонтерского полка, а с иностранных кораблей высажены военные моряки. Китайцы видят в этом не меры по защите, а приготовления к оккупации, и страсти только накаляются.

Капитан Уайер стал для шанхайцев символом несправедливости, жестокости и лихоимства, и именно его считают главным виновником событий 30 мая (хотя в ту субботу он охотился на уток и узнал о случившемся только на следующий день).

Кажется я не зря потратил столько сил, прославляя Уайера. Брошенные мной семена дали обильные всходы, и теперь капитан превратился в самого ненавидимого человека в Шанхае: весь город оклеен самодельными плакатами «Смерть комиссару полиции!».

Я не жажду крови Уайера — все-таки он приходится Эдне отцом. Пусть просто уезжает — чтобы духу его тут не было.

Полиция наотрез отказалась признавать свою вину в гибели студентов: мол, во всем виноваты подстрекатели, которые подбили толпу напасть на участок.

Джонни Коллор и другие убежденные расисты считают, что с китайцами вообще нельзя садиться за стол переговоров.

— Вы поймите: они хотят выгнать нас из страны! — витийствует он. — Если сегодня мы уступим им, то завтра они потребуют национализации наших домов и предприятий. Коммунисты и националисты из партии Гоминьдан играют на самых низменных чувствах толпы и настраивают ее против нас. Мы каждый день получаем сводки о том, что творится на собраниях рабочих: они жаждут крови — моей и вашей!

В головах расистов не укладывается идея равноправия. В их мире кто-то обязательно должен быть господином, а кто-то рабом, кто-то агрессором, а кто-то жертвой. В китайском лагере происходит то же самое, и выход из ситуации пока не проглядывается.

Жить интересно, трудно и страшновато.

Все политические волнения последних десятилетий — это битва за Мечту. Раньше, когда богатство зависело от наличия земли, крестьянин не претендовал на многое и был доволен, если у него имелась соломенная крыша над головой и горсть риса на ужин. Он понимал, что ему никогда не стать помещиком, и мог надеяться на перемены только в загробном мире.

А сейчас сословные предрассудки рушатся на глазах, мировая экономика развивается с невиданной скоростью, и молодежь уже не хочет жить так, как их деды и бабки.

В силу географического положения, плотности и пестроты населения Шанхай превратился в полигон, на котором отрабатывается будущее человечества. Как мы будем договариваться друг с другом? Что нам делать с отжившими порядками, которые тянут нас назад? Как нам построить справедливое общество? Как погасить взаимную ненависть и страх?

Думаю, мы наломаем немало дров, прежде чем добьемся хоть каких-то результатов. Джонни, без сомнения, прав, когда говорит, что темные крестьянские парни вместе с оковами стряхнут с себя остатки миролюбия. Они убьют и ограбят любого белого, считая, что это и есть борьба за свободу Китая. Им совершенно без разницы, кто окажется перед ними — я, капитан Уайер или монашки, раздающие суп голодным сиротам.

Увы, в этом конфликте я не могу принять ничью сторону и потому считаю «своими» только жену, дочь и нескольких добрых знакомых.

Похоже, Нинина идея насчет телохранителей пришлась как нельзя кстати.

По Международному поселению кочуют слухи о том, что рабочие забивают камнями иностранных мастеров и грабят лавки китайцев, заподозренных в сотрудничестве с «белыми дьяволами». На волне всеобщего страха перед погромщиками Нина сразу получила официальное разрешение на охранное агентство и набрала три десятка белогвардейцев, живущих на авеню Жоффр.