Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Ада сама не знала, как так получилось, что она вскрыла чужой пакет — ей было любопытно, что Клим послал своей жене.

Это оказался его дневник, и то, что Ада прочитала в нем, довело ее до слез: Клим называл ее «лишней девушкой» и «озлобленным подростком».

Эх, как было бы здорово, если б хозяин действительно влюбился в Аду — она бы разом утерла нос и Климу, и его драгоценной супруге! Нина наверняка позеленела бы от зависти, узнав, что мистер Бернар променял ее на прелестную юную библиотекаршу!

Конечно ж, Аде не хотелось обижать Эдну, но ведь хозяева и так не ладили между собой. Что плохого будет в том, если двое из трех несчастных людей обретут любовь?

Эта мысль окончательно успокоила Аду, и она решила ждать подходящего случая.

Даниэль сразу догадался, что кантонским другом мисс Маршалл мог быть только Клим Рогов: ведь именно он привел к ним новую библиотекаршу. Даниэлю не давал покоя вопрос: когда Клим отправил свое письмо — до или после их встречи на аэродроме?

В течение нескольких дней он наблюдал за Адой и вскоре заметил, что она начала приходить на службу с подкрашенными губами. Стоило Даниэлю выйти из своих комнат, как Ада тоже выбиралась из библиотеки и делала все, чтобы обратить на себя внимание:

— Мистер Бернар, а вы видели новый каталог из книжного магазина?

Или:

— А вы читали Эдмунда Гуссерля? Он написал «Идеи к чистой фено… фениморо…» А, вспомнила! «Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии». Вам, наверное, понравится — вы любите такое…

Из озорства Даниэль начал поддразнивать бедное дитя: встретившись с Адой, он томно щурил глаза, а потом резко отворачивался, словно был не в силах смотреть на такую красоту. Заливаясь краской, Ада убегала к себе.

Однажды, когда она ушла обедать, Даниэль заглянул в библиотеку и обнаружил на столе промокашку, сплошь изрисованную сердцами, голубями и инициалами «Д. Б.»

Эдна отправилась на собрание благотворительниц и разрешила прислуге уйти домой пораньше. Даниэль видел из окна, как Ада, размахивая сумкой, выскочила за ворота и зашагала по улице.

— Подайте автомобиль, — приказал он Сэму.

Даниэль нагнал Аду на перекрестке. Она хотела зайти в овощную лавку, но ее окружила стайка нищих китайчат лет шести-семи.

— Нет мамы, нет папы, нет виски с содой, — канючили они и протягивали ей грязные ладошки.

Прижимая сумку к груди, Ада пятилась в испуге.

— А ну брысь! — гаркнул Даниэль на китайчат и несколько раз нажал на клаксон. Ребятишки кинулись врассыпную.

— Садитесь! — велел он Аде, и она поспешно юркнула в машину. — Что вы, даже с маленькими детьми справиться не можете?

— Я этих беспризорников до смерти боюсь! — отозвалась она. — Они могут укусить, а у них, между прочим, в слюне бешенство содержится. Чего вы смеетесь? Об этом в газете писали!

Даниэль действительно не мог сдержать улыбки. В этой девочке немыслимым образом сочетались отчаянная трусость забитого зверька и уверенность в собственном уме и неотразимости.

— Хотите, я подвезу вас до дома? — предложил Даниэль.

Ада оторопела:

— Что, правда? Ой, да не стоит! Чего вы зря бензин будете жечь?

Даниэль все-таки выпытал у нее адрес и повел машину в сторону Французской концессии.

Всю дорогу Ада сидела притихшая и взволнованная, как школьница, неожиданно получившая высший балл.

— Эдна сказала, что вы зарабатываете двенадцать долларов в неделю, — произнес Даниэль, когда они остановились у ворот Дома Надежды. — Как вы можете жить на такие деньги?

Ада мучительно покраснела:

— Ну… мне не хватает, конечно… Наверное, меня скоро выгонят отсюда.

— Покажите мне ваши счета, — попросил Даниэль.

Он поднялся вслед за ней в скромную, но чистенькую квартиру, пахнущую крепким запахом увядших цветов, и Ада вынесла ему целую пачку грозных посланий от домовладельца.

Даниэль бегло просмотрел их.

— Неужели у вас нет ни друзей, ни родственников, готовых помочь вам?

— А кому я нужна? — насупилась Ада. — Раньше у меня был сосед, Клим Рогов, но он уехал в Кантон.

У Даниэля екнуло сердце: значит, он правильно угадал!

— Я знаю, что Рогов прислал вам кое-какие бумаги. Можно на них взглянуть?

Ада изменилась в лице.

— А… а зачем они вам? Вы ж по-русски не понимаете.

— Я веду дела на юге, и мне важно знать, что там происходит. — Даниэль вынул из бумажника десять долларов. — Это ваш гонорар за услуги переводчика.

— Я не могу — это частный дневник! — запротестовала Ада. — Клим послал его не мне, а Нине Купиной!

— А она тут при чем?

— Они еще в России поженились. Но она его сроду не ценила — впрочем, и остальных мужчин тоже.

Даниэль достал сигареты, но сколько ни чиркал зажигалкой, не мог прикурить — палец все время срывался с кнопки. Ада услужливо поднесла ему спичку.

— Я правильно понял, что вы не отдали Нине дневник? — спросил Даниэль, глубоко затянувшись.

— Мне было некогда — я целыми днями на службе.

Он отсчитал Аде еще сорок долларов:

— Этого хватит, чтобы расплатиться с вашими долгами. Переведите мне то, что написал Клим.

Ада посмотрела на деньги, потом на Даниэля и, чуть не плача, кивнула:

— Хорошо.

Ада сидела у открытого окна и, путаясь в словах, переводила записи из небольшой книжки с потертыми углами.

Дневник Клима Рогова ошеломил Даниэля. Теперь ему стали понятны намеки, которые делали знакомые: оказывается, у Нины родилась дочка, и весь белый Шанхай решил, что ее отцом является мистер Бернар.

Он то и дело стискивал до боли челюсти и кулаки, с шумом выдыхал воздух, пытаясь расслабиться, но через минуту мышечное напряжение возвращалось.

Это была жгучая, удушливая ревность, от которой не было спасения. Кого он ревновал? Женщину, которую сам решил оставить? И к кому? К беспаспортному неудачнику?

Добравшись до очередного объяснения в любви, Ада поднимала на Даниэля глаза:

— Вам, наверное, это неинтересно?

Но каждый раз он криво усмехался:

— Продолжайте.

Слава богу, Клим не упомянул ни о товарище Кригере, ни о кантонском аэродроме. Дочитав дневник до конца, Ада хотела спрятать его в стол, но Даниэль не позволил ей:

— Дайте сюда!

Ада молча протянула ему записную книжку.

— Я увеличу вам жалованье, чтобы вы могли платить за квартиру, — пообещал он и, сухо распрощавшись, вышел на улицу.

Во дворе филиппинки развешивали белье, а из раскрытого окна доносилось неумелое пиликанье на скрипке.

Даниэль физически ощущал дурноту — будто его отравили. Он не помнил, как сел в автомобиль, добрался до дома и заперся в своем кабинете.

Оказывается, женщина-лисичка, сводившая его с ума, была беременна от другого… Даниэль то негодовал, проклиная себя и Нину, то смеялся хриплым смехом, то листал дневник Клима, усеянный мелкими славянскими закорючками.

Ох, надо было сразу пристрелить этого сукина сына!

В тот же вечер Даниэль отправил в Кантон телеграмму с требованием выяснить, куда подевался Рогов.

Он и сам не знал, почему в нем вдруг вспыхнула столь сильная ревность к Климу, — завидовать-то было нечему! И все же он ощущал себя горбатым уродом, случайно подглядевшим, как вдохновенный танцор ведет в танго прекрасную даму.

Мистер Бернар добивался чужих целей ради весьма абстрактных идеалов. Неведомые люди в Берлине решали, где и с кем он окажется на следующий день, и что для него возможно и невозможно.

Жизнь Клима Рогова не была отягчена особым смыслом, но зато в ней были головокружительные взлеты и падения, невероятная полнота чувств и страстный роман с женщиной, о которой Даниэль мог только мечтать.

Климу было о чем писать в дневнике!

А мистер Бернар — при всем своем богатстве и личной значимости — не имел права распоряжаться ни своим временем, ни своим сердцем. Все, что он мог себе позволить, — это девиц, дававших себя тискать в обмен на несколько долларов. Они уходили, и что оставалось?

Пустота.

Дон Фернандо прислал Даниэлю ответ: Рогов попал вместе с ним под обстрел и ему на голову свалилась статуя богини Гуаньинь. Небесные силы явно решили помочь Даниэлю.

Теперь он уже не понимал, как можно было уступить Нину другому. На что он ее променял? На службу у Сунь Ятсена? На брак с Эдной? Неужели она и ее папаша стоили этого?

Тогда, в 1923 году, Даниэлю надо было под любым предлогом увезти Нину с собой. Ведь она была готова любить его — он знал это наверняка. Нина была беременна? Ну и что? Сделали бы аборт.

Даниэлю казалось, что он упустил шанс, выпадающий раз в жизни. Ему было тридцать восемь лет, впереди его ждала туземная война и, возможно, нелепая гибель, а он до сих пор не испытал даже бледного подобия любви, которая выпала на долю Клима Рогова.

Нина предстала перед ним в новом свете. Раньше он видел в ней сказочную женщину-лисичку — не вполне реальную и втайне враждебную ему. Мечтать о ней не имело смысла, потому что у нее все было «невзаправду»; церемониться с ней тоже не стоило — у оборотней не может быть человеческих чувств. Но оказалось, что Даниэль все это придумал в порядке самозащиты — лишь бы не увязнуть в отношениях, которые могли стать для него слишком важными.

Он добился своего и не увяз — и что?