Представляю, какими глазами она бы на меня посмотрела: «Тебя же просили не связываться с Уайером! Опять ты все испортил!»

О господи, только бы она догадалась, что я не по своей воле уехал из Шанхая! Какое-то беспросветное невезение: стоило нам с Ниной помириться и все опять обрушилось в тартарары.

2

Вот уже третий день «Святая Мария» плывет по Восточно-Китайскому морю, и мы с Фернандо коротаем время за картами.

Мне не на что жить в Кантоне, и Дон предложил мне работу переводчика. В провинции Гуандун находятся десятки военных специалистов из России, и Фернандо мечтает подружиться с ними и получить заказы на поставки для армии Сунь Ятсена. Но для меня противна сама мысль о том, чтобы участвовать в подготовке гражданской войны.

Дон Фернандо не обращает внимание на мои протесты. «Куда ты от меня денешься?» — посмеивается он и тут же предлагает:

— Слушай, а может, тебе еще немецкий выучить? Раз ты такой способный к языкам, у тебя дело пойдет. Мне страсть как нужен переводчик с немецкого!

По словам Дона, Германия принимает самое активное участие в кантонских делах. Во время Мировой войны немцев выгнали из Китая, и они решили наверстать свое с помощью Сунь Ятсена.

Берлин тайком продает ему военное имущество: немецкие суда завозят его в соседние порты, а Дон контрабандой переправляет товар в Кантон. Раньше он все оформлял как дипломатическую почту, но после смерти Лабуды эта лазейка закрылась.

Помнится, Иржи говорил, что получил пулеметы от немцев, но пока мне не удалось выяснить никаких подробностей. Несмотря на наш уговор, Фернандо наотрез отказался отвечать на мои вопросы:

— Мы с тобой квиты. Ты ж за проезд не платишь? Вот и сиди — помалкивай!

Мне остается рассчитывать только на природную болтливость Дона.

По ночам мы спим на верхней палубе, и мне снятся Нина и Китти. Я просыпаюсь, как от электрического разряда, и долго смотрю на небо, наполовину загороженное тюками и ящиками. Звезд так много, что они напоминают светящийся ливень, застывший над миром. Прекрасные видения и оптические иллюзии — это все, что у меня осталось.

3

Когда мы проходили мимо острова Формоза, наш пароход попал в тайфун. Каждые пять минут мы ныряли в кипящую бездну, переборки трещали, а над зеленоватыми волнами плясал неопадающий туман из мелких брызг — словно толпа морских демонов.

Как мы дотащились до Гонконга, я и сам не знаю — пароход дышал на ладан. С нашим грузом нельзя было становиться в док, и мы застряли на рейде, ожидая, пока Дон Фернандо договорится с нужными людьми в городе.

От нечего делать я разглядывал в бинокль поросшие лесом скалы, бесчисленные острова и вереницы кораблей, ждущих очереди на разгрузку. Жара стояла такая страшная, что воздух напоминал горячий кисель. Мне казалось, что от влажности отсыревает не только белье, но и кожа и волосы.

Как мне хотелось съездить в Гонконг и отправить Нине телеграмму! Но Дон и слышать не хотел об этом: он боялся, что я проболтаюсь о его грузе и таможенники арестуют «Святую Марию». Чтобы я не нанял лодочника и не сбежал, он велел отобрать у меня все деньги, в том числе те, что я выиграл у него в карты. Бандит — он и есть бандит.

Наконец пароход починили, но Фернандо не торопился с отправкой. По слухам кантонские купцы окончательно рассорилась с Сунь Ятсеном, и Дон подумал, что чем больше будет накаляться обстановка, тем выше поднимется цена на оружие.

Мы снялись с якоря только когда в гавань вошел советский пароход «Воровской». Большевики тоже снабжают Сунь Ятсена контрабандой: по документам они везут рояли, а вскроешь упаковку — там станковые пулеметы или патроны россыпью.

Дон подумал, что нам надо попасть в Кантон раньше конкурентов, и, прицепив к корме мексиканский флаг, мы двинулись вверх по Жемчужной реке.

Я всегда полагал, что южный Китай — это царство джунглей. Ничего подобного! Леса вдоль берегов давно вырублены, а земля расчерчена на квадраты рисовых полей. Над тростниковыми зарослями носятся стаи птиц; круторогие буйволы провожают пароходы удивленными взглядами, а мальчишки-погонщики прыгают по их горбатым спинам, как по торчащим из воды камням.

Не доплыв до Кантона, «Святая Мария» остановилась у острова Вампу, где находится военная академия, готовящая офицеров для армии Сунь Ятсена.

После долгой переклички на кантонском языке, в котором я не понимаю ни слова, нам разрешили сойти на берег.

— Мне надо встретиться кое с кем из русских, — сказал Дон Фернандо. — Ты будешь переводить.

Я сказал, что никуда не пойду, пока он не вернет мне деньги, и скрепя сердце Дон отсчитал мне сто долларов в гонконгской валюте:

— Подавись, зануда! Кажется, я зря спас тебя от Уайера.

Дону Фернандо уже доводилось бывать на острове Вампу, и он повел меня по плацам, на которых занимались маленькие смуглокожие кадеты. На вид им было лет пятнадцать-семнадцать, и в своих форменных шортах, рубахах с короткими рукавами, сандалиях и красных галстуках эти вояки напоминали безобидных бойскаутов.

В голове не укладывалось: неужели этих мальчишек отправят в бой? Впрочем, давно известно, что подростки — это самые преданные солдаты. Взрослые и опытные бойцы не бросаются в атаку ради идеи, а соплякам всегда кажется, что они могут перевернуть мир, если захотят.

Военными инструкторами на Вампу служат командиры Красной армии и бывшие немецкие офицеры. Кадеты учатся ходить строем и стрелять по соломенным мишеням, а в классных комнатах проходят занятия по марксизму, национализму и шапкозакидательству. Что еще нужно для превращения полуграмотного парнишки в идеальное пушечное мясо?


Оказалось, что мы прибыли на остров как нельзя кстати. После очередной стычки с Торговой палатой Сунь Ятсен перебрался на Вампу, и принялся готовиться к контрнаступлению. Узнав, что Фернандо привез оружие, начальник академии, Чан Кайши, срочно вызвал его к себе, а я остался ждать в теньке под банановым деревом. Там меня нашел молодой человек по имени Назар, присланный из Москвы на стажировку в большевистскую англоязычную газету «Народная трибуна».

Русские моментально узнают друг друга на чужбине: даже если ты много лет провел за границей, в твоем лице и повадках остаются верные приметы «нашего человека». Механизм этого узнавания для меня загадка: так, верно, птицы схожих видов интуитивно чувствуют, кто свой, а кто чужой.

Назару девятнадцать лет; он светловолос, розовощек и подвижен, как ягненок. Я сказал ему, что являюсь корреспондентом газеты «Ежедневные новости», и Назар почему-то решил, что это советское издание.

— Нам повезло, что мы оказались тут! — воскликнул он. — Сейчас Кантон — это главная арена борьбы с мировым капиталом!

Когда Назар сказал, что он живет не на Вампу, а в городе, и за ним скоро пришлют моторную лодку, я напросился поехать с ним. Во-первых, мне надо было добраться до телеграфа и отправить весточку Нине, а во-вторых, я все-таки решил сбежать от самодура Фернандо.


Кантон поразил меня. Его трущобы раскинулись не на земле, а на лодках, заполонивших многочисленные каналы и заводи. В Шанхае я видел живущих на сампанах людей, но местные плавучие деревни — это явление другого порядка: по словам Назара в них обитает около двухсот тысяч человек. В реке стирают, из нее берут воду для питья, а на речное дно спускают покойников — даже тех, кто умер от инфекционных болезней.

Бесконечные вереницы плоскодонок с полукруглыми навесами из тростника заполняют все пространство речных заводей, и по ним ходят, как по улицам. Здесь же сидят рыбаки с сетями и удочками, здесь же бродят куры, привязанные за лапу бечевкой. Маленьких детей тоже привязывают за ногу, чтобы не свалились в воду, а роль спасательного жилета выполняет сухое полено, прицепленное к спине.

Назар подвез меня к острову Шамянь, на котором располагается иностранная концессия и телеграф, но я не смог туда пробраться. Стоило мне заговорить с солдатами, охранявшими мост, как на меня наставили револьвер:

— Русский? Коммунист? Проваливай отсюда!

В связи с последними событиями Шамянь перешла на осадное положение, и тех, кто говорит с русским или немецким акцентом, сразу записывают во враги.

Искать другую телеграфную контору было поздно, и выяснив, что мне некуда идти, добрый Назар пригласил меня к себе — в общежитие советских служащих.

До места мы добрались в паланкинах. Назар долго извинялся за вынужденную эксплуатацию трудящихся, но солнце уже село, а ходить пешком по ночному Кантону небезопасно. Тут настолько велика ненависть к «белым дьяволам», что русским и немцам приходится носить на рукавах кусок материи со специальным иероглифом, чтобы сразу было понятно, что мы свои. Днем еще можно рассчитывать на эти повязки, а в темноте кто ж их увидит?

Мы сели в будки с резными решетками на окнах, носильщики подхватили нас и побежали, грохоча деревянными сандалиями по мостовой.

Переулки в Кантоне так узки, что в некоторых местах можно раскинуть руки и достать от стены до стены. Меня не покидало чувство, что мы попали в катакомбы, из которых нельзя выбраться.

Наконец нас доставили на тихую улочку, где в трехэтажном здании с балюстрадой находилось советское общежитие.

Назар жил в комнате, все убранство которой составляли портрет Ленина, расписной китайский шкафчик и циновки с голубыми фарфоровыми кирпичами в изголовье. Назар сказал, что это местная разновидность подушек — они приятно холодят затылок.

Ванная тоже произвела на меня большое впечатление — это был глиняный чан в половину моего роста, но настолько узкий, что мыться в нем можно только стоя.

Назар выдал мне кусок черного липкого мыла и средство от паразитов «Лизол».