Клим рассказал ей, что на кожевенных предприятиях дети растягивают шкурки для просушки — каждую надо было прибить к доске десятком гвоздиков, чтобы кожа не покоробилась. Работа не самая трудная, но ею приходилось заниматься по двенадцать-пятнадцать часов в сутки без выходных. При этом ребенок постоянно глотал известковую пыль и дышал испарениями.

Детям полагалось по семь долларов в месяц, однако мало кто получал жалованье целиком — мастера штрафовали их за любую мелочь. Глазеешь по сторонам в рабочее время — минус пять центов, сбегал до ветру без разрешения — минус двадцать центов, громко плачешь — минус доллар.

Хозяин раньше нанимал сирот из приюта при католическом монастыре, но время от времени монахи приезжали и проверяли, как обращаются с их воспитанниками, и потом начинались нудные разбирательства с религиозными комитетами и обществом «Защитим детей».

— Теперь хозяин берет только деревенских ребятишек, — сказал Клим. — Их родителям врут, что за время обучения детям дадут шестьдесят долларов и три смены одежды, а на самом деле их будут обирать и бить. Мало кто из них дотянет до двадцати лет, а те, кто выживут, превратятся в темных, затравленных и жестокосердных взрослых.

— Как же вы там работаете? — спросила потрясенная Эдна.

Клим пожал плечами:

— Как и все.

Шофер подвез его до авеню Жоффр.

— Мне еще надо наведаться на шелкопрядильную и спичечную фабрики и посмотреть, что там происходит, — сказала Эдна. — Хотите поехать со мной?

Клим покачал головой.

— Миссис Бернар, я работаю с шести утра.

— Я буду платить вам! Сколько вы хотите — пять долларов? Десять?

Для Клима пять долларов были недельным заработком, а для Эдны — мелочью, о которой даже не стоило думать. Она выдала ему аванс, и они договорились встретиться завтра в девять утра на том же месте.

4

Отец Эдны был комиссаром полиции и весьма влиятельным человеком. Она ходила в лучшую школу в городе, увлекалась верховой ездой, автомобилями и парусным спортом и до совершеннолетия вовсе не задумывалась об общественных проблемах. Но после окончания колледжа в Великобритании Эдна вернулась в Шанхай другим человеком: друзья-студенты заразили ее мечтой о построении нового мира, в котором каждый будет иметь право на достойную жизнь.

Она решила, что ее призвание — быть журналисткой, и принялась писать статьи на злободневные темы. Однако белое население Шанхая было куда консервативнее лондонских студентов, и тут нельзя было в открытую призывать к социальной справедливости.

Колонистам казалось, что они установили систему, которая удерживает страну от кровавого хаоса, и любое отступление от нее приведет к беде. Отдай правосудие в руки китайцев — и они начнут применять свои дикие обычаи к белым людям. Верни Пекину контроль над таможней и финансами — и безмозглые генералы тут же погубят экономику страны. О равноправии речь вовсе не шла: европейцы были абсолютно убеждены в неполноценности людей со смуглой кожей и раскосыми глазами. Доказательства тому были очевидны: Европа смогла породить современную мощную цивилизацию, а Азия не смогла.

Эдна понимала, что расизм — это та преграда, которая делает бессмысленными все переговоры между белыми и китайцами. Причем речь шла не столько о расистских законах, сколько об убеждениях и обычаях. Никто не мог заставить британских джентльменов принять китайцев в Шанхайский клуб. Детям в привилегированных школах невозможно было приказать: «Играйте с маленьким Сяо!» Ведь они сызмальства приучались к мысли, что миром должны править белые люди, а китайцы пусть будут счастливы, если их берут в услужение.

Граждане Великих Держав получали гораздо больше, чем стоил их труд, и это считалось в порядке вещей. Начальство зарабатывало по восемьсот долларов в месяц, аренда усадьбы обходилась в двести долларов, а слуги работали за еду. В среднем доходы англичанина в Шанхае были в два раза больше, чем в Лондоне, а расходы — в два раза меньше, и при этом иностранцы не платили налоги в китайскую казну, а их товары облагались чуть ли не самыми низкими таможенными пошлинами в мире.

Белые считали, что они имеют полное право на эти привилегии: ведь только ради них они покинули родной дом и привезли свои знания и умения в чужую страну с невыносимым климатом, озлобленным населением и жуткой антисанитарией. Особый статус — это то, что привлекало белую молодежь в Азию. Если в метрополии ты был одним из бесчисленных трудолюбивых, но легко заменяемых клерков, то, устроившись на работу в Китае, ты сразу становился небожителем.

В последнее время среди китайцев начали распространятся радикальные идеи: горячие головы требовали отмены неравноправных договоров и изгнания «белых дьяволов». Но кто даст Китаю кредиты, если в нем не будет иностранных банков? Что ждет фабрики, если исчезнут инженеры, бухгалтера, юристы и управляющие? Весь экспорт держался на иностранцах, а если их выгнать, кому и как страна будет продавать свои товары?

— Главная задача современной журналистики — искать и находить компромиссы, — говорила Эдна Климу. — Если наши расы не будут делать шаги навстречу друг другу, дело кончится войной. Белое общество вовсю превозносит технический прогресс, но наотрез отказывается от прогресса социального. Мы лишаем китайцев человеческих черт — ведь только так можно убедить себя, что расизм имеет право на существование. Кто будет горевать по раздавленному таракану? Никто. Точно так же никто не переживает из-за китайского ребенка, подхватившего чахотку на фабрике. В своей статье я хочу показать, что он тоже достоин сочувствия.

Увы, китайцы не особо стремились помогать Эдне. Они видели в ней либо хитрую злодейку, которая только притворяется добренькой, либо чудачку, сующуюся не в свое дело. Рассказывать о своих бедах они не собирались — а то ляпнешь что-нибудь, и хозяин тут же тебя уволит.

Эдна считала, что ей невероятно повезло с Климом: во-первых, он разделял ее убеждения, во-вторых, умел находить общий язык с китайцами, а в-третьих, он был наблюдателен и умудрялся подмечать детали, которые придавали репортажу особый колорит. Когда статья о китайских детях была опубликована, Эдна получила полторы сотни читательских откликов — для нее это был небывалый урожай!

5

В качестве нового редакционного задания Эдне поручили написать статью о беженцах, и в течение нескольких дней они с Климом ходили по рынкам и трущобам и разговаривали с русскими иммигрантами. Чуда не случилось, и большинство из них действительно стали обитателями городского дна. Особенно тяжело было инвалидам войны и одиноким женщинам с маленькими детьми: они могли рассчитывать только на подаяние.

Как ни старались вожди эмиграции сплотить русских между собой, у них ничего не вышло, и отсутствие взаимовыручки только усугубляло положение беженцев.

Китайцы, приезжающие в Шанхай, были связаны друг с другом семейными связями, и те, кто прибыл раньше, помогали новеньким устроиться. А русские приплыли в Китай почти одновременно и потому были вынуждены сражаться друг с другом за работу, дешевое жилье и внимание благотворителей. Все беженцы были из разных мест и сословий, и даже политические идеалы у них были самые разные — от монархизма до социализма. Но, пожалуй, самой большой бедой было то, что люди упали духом. Если для китайцев переезд в большой город был шансом добиться успеха, то для русских Шанхай стал местом каторги, на которую они попали по несправедливому приговору судьбы.

Написав статью, Эдна отправила за Климом машину, чтобы он приехал к ней домой и проверил — не напутала ли она в деталях?

Ее автомобиль вызвал среди обитателей Дома Надежды большой переполох.

— Кем же вы теперь работаете? — спросила Ада, выскочив вслед за Климом на улицу.

— Экскурсоводом, — подмигнул он ей и, сев на заднее сидение «Бьюика», уехал.

Посовещавшись, соседи решили, что Клим занялся торговлей опиумом. Как еще объяснить тот факт, что буквально за три дня он справил себе полный гардероб — от шляпы до парусиновых ботинок? Теперь у него даже носки имелись: девчонка-прачка всему дому об этом рассказала.

6

Особняк Эдны представлял из себя немыслимую мешанину стилей. У ворот, украшенных рыцарскими гербами, скучал привратник в китайском халате; над балконом с витыми перилами высилась радиоантенна, а венецианские окна были завешены бамбуковыми жалюзи. Когда их поднимали, с улицы можно было разглядеть вентиляторы под расписным потолком с купидонами.

Все это приводило в ужас мистера Бернара, большого эстета и знатока искусств, но он постоянно был в разъездах, и Эдна обставляла дом по собственному вкусу.

Машина подвезла Клима к заднему крыльцу.

— Идите на кухню, — сказал шофер. — Мисси сейчас вас примет.

В кухне Бернаров можно было готовить не на семью из двух человек, а на целую роту. Полки ломились от дорогой посуды, в клетках попискивали цыплята, а громадный стол был заставлен корзинами с яблоками, зелеными помело и связками ярко-желтых бананов.

Старый повар по имени Юнь встретил Клима неласково и велел ему посидеть на табурете в углу — подальше от съестных припасов. Он считал, что белый человек, явившийся в гости без галстука, трости и слуги, не заслуживает почтения.

Громыхая шлепанцами, прибежала Эдна.

— Мисси совсем с ума сошла, — сказал Юнь нарочито громко. — Водит всякую рвань и только дом срамит.

— Молчи лучше! — отмахнулась Эдна. — Кто вчера без разрешения дал соседям мое столовое серебро?

Юнь прикрыл глаза и нудным голосом, как маленькой, принялся объяснять:

— Соседи должны помогать друг другу. У судьи Джексона был парадный обед, а ваше серебро красивее, чем ихнее.