Кристиан протянул письмо Грейс, словно позволяя и ей прочесть его. Она не пошевелилась, чтобы взять письмо, а продолжала безучастно смотреть перед собой. Кристиан молча сложил листок и положил в карман. Когда же он снова взглянул на Грейс, то его поразило, что она больше не смотрела неизвестно куда. А глядела на него. И хотя тьма и пустота в её глазах не исчезли, всё же это была перемена.

— Грейс?

— Почему ты это делаешь?

Голос её звучал резко и был совсем не похож на её голос.

— Почему ты день за днём являешься сюда и говоришь всё это?

Он пристально смотрел на неё, не зная, как ответить.

— Я прихожу, чтобы напомнить, вокруг тебя всё ещё существует мир, Грейс, мир, который продолжает жить день за днём. Я прихожу, потому что всё ещё существует жизнь.

Ничего не сказав в ответ, крепко обхватив себя руками, Грейс встала и собралась уже уйти, оставляя его, дабы он не нарушал её равнодушия и жалости к себе.

Неожиданно на него обрушилось отчаяние от ощущения бессилия, что он не может ничего сделать для неё, для Элеанор. Кристиан встал, пересёк двор, подошёл к жене, взял за руку и насильно развернул к себе лицом.

— Отпусти меня, Кристиан!

— Ты выслушаешь меня хоть раз вместо того, чтобы притворяться слепой и не желающей знать о моём существовании! Я сидел сложа руки и наблюдал, как ты медленно разрушаешь себя, словно ты единственная, кто потерял дитя. Я тоже потерял его, Грейс, и так же, как и ты, каждой своей частичкой чувствую ту же ужасную боль. Временами даже худшую боль, поскольку живу с чувством вины, зная, что будь я здесь, с тобой, а не сбежал бы исправлять ошибки прошлого своей семьи, то мой ребёнок всё ещё рос бы внутри тебя.

Кристиан на секунду замолчал, стараясь обуздать свои чувства. Когда он вновь заговорил, голос его звучал гораздо спокойнее:

— Я твой муж, Грейс. Мой долг защищать тебя и наших детей. Но я не исполнил этот долг, так же как потерял Элеанор. Если тебе нужно обвинять кого-нибудь за испытываемую сейчас боль, если желаешь корить кого-то за потерю нашего ребёнка, тогда обвиняй меня. Обрати свою ненависть с себя на меня. Но, ради Бога, прекрати измываться над собой!

Грейс лишь смотрела сквозь него невидящим взглядом.

Потерпев поражение, Кристиан отпустил её и, отвернувшись, направился к замку, не в силах больше терпеть страдания. Достигнув двери, он заметил, что на него смотрит Дейдре. Он не заговорил с ней, только, проходя мимо, мельком бросил на неё взгляд.

— Вы хорошо поступили, — произнесла она, заведя короткий разговор с ним уже в дверях. — Теперь-то она думать начнёт.

Кристиан глубоко и медленно вздохнул:

— Что в этом хорошего, Дейдре?

Дейдре улыбнулась ему, взяла за руку и повела в замок:

— Подождите и увидите, милорд. Подождите и увидите.


Как-то два дня спустя утром Грейс сидела у окна спальни и удивлялась, почему внизу во дворе никого нет. В этот час, когда обычно в поместье вовсю суетился народ, занимаясь повседневными делами, ещё не появился ни один человек. Куда бы она ни бросила взгляд — на конюшни, на простирающиеся широкие поля — всё вымерло. Куда же все подевались?

Она встала, прошла через комнату и, приоткрыв дверь, выглянула в коридор. Была среда, когда они всегда снимают простыни с кроватей для стирки и выбивают ковры, но поблизости не наблюдалось ни Флоры, ни Дейдре. Грейс вдруг поняла, что не видит и Лизу. Сегодня утром та не принесла Грейс на завтрак чай с овсяными лепешками.

Легкое беспокойство зашевелилось в душе. Грейс тихо выскользнула в коридор и стала медленно спускаться по ступеням. На секунду она прислушалась, не раздастся ли снизу какой шум. Тишина. Из кухни не доносилось ни громыхания, ни приглушённых голосов. Ничего. Она спустилась уже до середины лестницы, но всё ещё ничего не слышала, кроме тишины.

Сойдя на последнюю ступеньку, Грейс оглядела просторный пустой холл и поняла: должно быть, происходит что-то весьма нехорошее. Как могло множество людей исчезнуть так, что она и не заметила? Почти также, будто она гуляла во сне.

Идя к лестнице, ведущей к комнатам слуг, Грейс померещилось, что она слышит какой-то звук, слабый плач, который, кажется, доносился со стороны кухни. Она заглянула в дверной проём и снова услышала тот же звук, теперь уже громче. Заинтересовавшись, она ступила в помещение, которое, по своему обыкновению, встретило гостеприимным теплом, запах выпечки витал, там, где посреди стола всегда стояла в ожидании корзина с овсяными лепешками, а над очагом вечно кипел чайник. Но на сей раз не было ни чайника, ни огня в очаге. Всю утварь до последней тарелки и чашки убрали в шкаф.

Снова раздался плач, и Грейс повернулась туда, где на своем месте у очага стояла люлька. Она почувствовала, как у неё вдруг стеснило грудь и задрожали колени. Грейс осторожно подошла, заглянула внутрь: там на спине лежал маленький Йен Маклин, вытягиваясь и суча крошечными ножками и ручками.

Почуяв её присутствие, он издал вопль.

Грейс оглядела кухню, удивляясь, чего ради младенца оставили без присмотра.

— Дейдре? — позвала она, но в ответ — ни звука. «Что, если он голоден, — подумала она. — Что, если ему нужно сменить пелёнку?»

Грейс оставила кухню и вышла во двор поискать хоть кого-нибудь, кто смог бы ей объяснить, что происходит. Позади в кухне плач Йена всё усиливался.

— Дейдре! — позвала она. — Шонак!

На её призывы никто не откликнулся. За спиной у неё Йен заходился в плаче, доходя уже до визга.

— Есть здесь кто-нибудь? — огласила криком Грейс башни замка, но никто не откликнулся. В груди тяжело застучало сердце от страха, что случилось воистину нечто ужасное. Поняв, что никто не явится, Грейс поспешила обратно в кухню. Йен неистово вопил, его крошечное личико покраснело. На мгновение Грейс охватила паника — она не имела ни малейшего представления, что же делать. Со всё возрастающим страхом она думала, что ведь ей почти не доводилось иметь дела с малышами.

— Дейдре, пожалуйста, — голос срывался от ужаса. — Где ты? Помоги мне. Пожалуйста!

Она наклонилась над люлькой, надеясь утихомирить младенца:

— Ш-ш-ш, всё хорошо, Йен. Я уверена, что твоя мамочка или тётя Дейдре скоро придут.

Пожалуйста, пусть они побыстрее вернутся.

Но Йен только всё громче плакал, и вскоре его одолела сильная икота вперемежку с криками.

И тут, окончательно запаниковав, Грейс сделала то единственное, что смогла придумать. Она наклонилась и взяла малыша на руки. Лишь только Йен почувствовал тепло её тела, как тут же затих. Грейс медленно стала покачивать его, как это делала столько раз Шонак.

К тому времени, когда возвратился Кристиан, Грейс наконец-то поняла, что он сотворил. Долгие недели с тех пор, как потеряла дитя, Грейс не могла смотреть на детские личики без того, чтобы в животе не образовался болезненный ком. Если бы ей довелось проходить мимо колыбели Йена, она бы повернула в другую сторону, только бы не оказаться близко к нему. Она целенаправленно избегала большого зала, где обычно играли ребятишки, пользуясь южной лестницей, чтобы подняться в свою спальню.

Именно потому Кристиан намеренно оставил её наедине с Йеном, зная, что ей придётся забыть о своей отрешённости, чтобы позаботиться о ребёнке. Грейс не рассердилась на то, что сделал Кристиан, она так ему и сказала, когда он осторожно вошёл в кухню, где она как раз укладывала спящего младенца в люльку.

Когда Грейс увидела мужа, разглядела тревогу на его лице, ей осталось только корить себя за то, что так вела себя с ним:

— Прости, Кристиан. Я так ужасно обращалась с тобой и…

— Ш-ш-ш.

Он привлёк её к себе и зарылся лицом в её волосы.

— Для меня такое облегчение увидеть, что затея Дейдре оправдала себя. Она утверждала, что ей довелось испытать то же самое, чтобы примириться с собственной подобной потерей. Всё же я боялся, что ты обидишься на меня за то, что позволил это устроить.

Грейс помотала головой:

— Как я могу обижаться на тебя, ведь ты вернул мне то, что, я думала, потеряла навечно? Я могу только благодарить тебя за то, что ты сделал. Тем самым ты вернул мне мою душу.

Кристиан ощутил, как внутри поднимается и захлёстывает шквал чувств — счастье, облегчение — и впервые за месяц он улыбался, глядя в глаза женщине, которую любил больше жизни, вознося благодарность небесам, всем святым и даже Клиодне за то, что вернули ему жену.

— Нет, Грейс, это ты вернула мне душу.

Медленно наклонился и накрыл её губы своими.

Эпилог



Лето клонилось к осени, окрашивая Шотландию всполохами оранжевого и золотого цветов. По традиции празднование дня урожая с музыкой и танцами должно было начаться в сумерки, после завершения дневных забот, когда животных накормили и устроили в стойлах на ночлег.

Ещё раньше этим утром, на утёсе, возвышавшемся над озером, солнце осветило первыми лучами церемонию, которая навеки связывала Эндрю и Лизу, а так же Аластера и Флору, брачными узами. На счастье невесты принесли охапки белого вереска в своих свадебных букетах, и когда завершился обмен клятвами, молодые мужья кинулись срывать первый поцелуй у новоиспеченных жен.

Позднее, на обратном пути в замок, каждый житель Скайнигэла добавил камень в пирамиду, сооружённую в честь этого достопамятного дня. Кристиан и Грейс, лэрд и его леди, положили первые два камня, идя за новобрачными, их примеру последовали другие. Когда последний камень положил один из ребятишек, которого Кристиан поднял на руки, чтобы мальчонка мог дотянуться до пирамиды, та уже возвышалась почти на восемь футов. Собрание провозгласило Nis! Nis! Nis![74] — и солнце прорвалось сквозь туман, а высоко в вышине воспарили птицы Клиодны, выводя свою легендарную песню.