Аластер предположил, что собаку могла укусить гадюка, и они на самом деле нашли след от укуса на левой передней лапе. Шотландец предсказал, что животное, скорее всего, умрёт, но Грейс решила бороться за жизнь борзой. Она взяла пса к себе и вместе с Дейдре, с помощью приготовленной той припарки из коры рябины, выхаживала страдальца всю ночь, и на следующий день лихорадка прошла.

Увидев Дабхара сейчас, никто бы не поверил, что это тот же самый пёс. Он заметно поправился и теперь мог бегать быстрее ветра. Они назвали его Дабхаром, гэльским словом, означающим «тень», ибо он стал тенью подле своей хозяйки, следуя за Грейс хвостом из комнаты в комнату, когда она бродила по замку. Она спасла ему жизнь, и теперь пёс полностью посвятил себя служению ей.

Перебирая пальцами жёсткую шерсть Дабхара, Грейс взглянула из окна вниз, во двор замка, на людей, топтавшихся у ворот. Совсем как Дабхар, эти люди пришли в Скайнигэл в надежде на спасение.

Большинство из них были арендаторами из других поместий, они пришли к древним каменным башням Скайнигэла, узнав о госпоже, которую в окру́ге прозвали Aingeal na Gaidhealthachd, Ангелом шотландского Севера. Быстро разнеслась молва, что хозяйка Скайнигэла поклялась никогда не допустить ни единого выселения на своих землях. Люди приходили большими группами в поисках крова, еды, одежды и толики сочувствия. Некоторые из них уже готовились к отъезду в Новую Шотландию или Америку и просто искали безопасного места для ночлега на те дни, что оставались до отплытия из Аллапула[57] корабля, который перевезёт их через океан. Другие собирались отправиться дальше на юг — в Глазго или к самым границам Шотландии. Грейс не могла отказать ни одному из них, и поэтому посвящала всё своё время подготовке вынужденных переселенцев к новой жизни.

После восстания шотландцев в 1745 году был издан указ под названием «Акт о разоружении» погрузивший горцев в «серое время», как говорили тогда. Под угрозой изгнания были запрещены разноцветная шотландская клетка, которую горцы с гордостью носили на протяжении веков, преподавание гэльского языка, и даже игра на волынке. Хотя этот указ сорок лет спустя был отменён, но он успел причинить немало вреда целому поколению шотландцев. Как только Грейс узнала об этом указе и его окончательной отмене, то сразу же, с помощью Аластера, Лизы и Дейдре, принялась изготавливать клетчатую материю. Цветную краску создавали с помощью соков различных растений, которые можно было найти в Скайнигэле: чудный тёмно-зелёный цвет получался из вереска, срезанного в тенистом местечке буквально перед цветением, насыщенный красный — из кротала, серого лишайника, который соскребали с холмов, покрытых зарослями вереска, а чёрный — из старой коры и желудей растущих в горах дубов. Из этой ткани шилась одежда для горцев-беженцев, чтобы у них всегда оставалась память о Скайнигэле и их шотландском наследии, где бы они ни находились: в других краях Шотландии ли, в Новом ли свете.

Так как большинство горцев говорили только на гэльском, Грейс вместе с Лизой, Аластером и Дейдре начала учить их английскому языку и немного чтению, письму и арифметике. В большом зале разложили тюфяки, набитые вереском и утёсником, для тех, у кого не было дома и родных, которые могли бы приютить их, и когда эта комната была полностью заселена, принялись точно так же оборудовать и другие помещения. Многие местные арендаторы тоже стали селить беженцев в своих домах, подражая доброй воле своей госпожи.

В свою очередь те, кто просил пристанища, по мере сил вносили свой вклад в дела поместья. В то время как женщины ткали и шили новую одежду для нуждающихся в ней, мужчины пасли коров и овец в полях и помогали в ремонте замка или домиков арендаторов по всему поместью. За несколько недель, что Грейс жила в Скайнигэле, покинутое имение, запущенное и обветшалое, превратилось в маленькую, толково управляющуюся общину.

Но Грейс понимала, что общине нужны постоянные источники для роста и процветания, а запасы пополнялись недостаточно быстро. Грейс до сих пор ещё не получила ответа на послание, отправленное мистеру Дженнеру, в котором она просила дополнительные средства. По её расчётам Дженнер должен был получить письмо почти месяц назад, что давало ему достаточно времени на ответ. По прошествии пары недель она написала снова, а затем отправила и третье письмо, беспокоясь, что первые два не дошли до адресата. Средства быстро кончались. Пытаясь держать в замке достаточное количество еды и самых необходимых вещей, они уже потратили бульшую часть денег, которые когда-то дала внучке Нонни.

Всего неделю назад Грейс перебирала драгоценности в своей маленькой шкатулке, пытаясь решить, какие из них она сможет продать, когда в следующий раз Макфи или Макги отправится за припасами в Аллапул. В конечном счёте она рассудила, что может расстаться почти со всеми украшениями, кроме двух: часов с выгравированной надписью, которые она нашла в свой первый день в Скайнигэле, и ещё одной вещи — её обручального кольца.


Внезапно услышав шорох за спиной, Грейс отвернулась от окна и увидела Лизу, которая входила в спальню хозяйки с охапкой свежевыстиранного белья.

— Я уж было начала думать, что вы будете спать целый день, — сказала горничная, доставая из кипы белья чистое платье, сорочку и чулки для Грейс.

Грейс покачала головой.

— Не знаю, что со мной, Лиза, но я постоянно чувствую усталость. Я просто не могу встать с кровати так же рано, как обычно.

Лиза приподняла бровь:

— Вы очень много работаете, миледи. Для дамы вашего положения негоже выполнять такую тяжелую работу.

— И чем ты прикажешь мне заниматься? Стоять и смотреться в зеркало, когда дел вокруг непочатый край?

Грейс взяла гребень и принялась расчёсывать свои спутанные локоны.

— Я думаю, что ваша усталость каким-то образом связана со всей этой работой, которую вы на себя взвалили, — заметила горничная. — Но возможно, свою лепту вносит и то, что вы в тягости.

Гребень с громким стуком упал на пол. Дабхар резко сел, не понимая причины, по которой его потревожили. Грейс повернулась к Лизе и уставилась на неё в потрясенном молчании.

— О, миледи, а вы не знали? — И сразу же продолжила: — Ну, конечно же, нет. Никто вам никогда не говорил про женщин, детишек и всё такое. Но, само собой, вы заметили, что у вас не было месячных с тех пор, как мы приехали в Шотландию.

Грейс покачала головой и прошептала так тихо, что сама едва себя услышала:

— У меня уже было такое, что кровь не шла, и я не была…не была…

Грейс почувствовала, что её сознание затуманивается, как если бы она собралась лишиться чувств. Она ни разу в жизни не теряла сознания, но подумала, что если для обморока можно было бы подобрать подходящий момент, то он настал. Она оперлась на туалетный столик и стала ждать, пока головокружение отступит.

Лиза немедленно оставила одежду и бросилась к хозяйке, чтобы помочь ей присесть на край кровати. Она взяла руку Грейс в свою ладонь:

— О, простите меня, миледи, я думала, что вам всё известно, и вы просто не хотели никому говорить из-за всех этих неприятностей между вами и его светлостью…

Кристиан. Боже милостивый! Грейс закрыла глаза, стараясь справиться с новой волной дурноты, от которой теперь уж она точно лишится чувств. Лиза сжала её руку и похлопала по ней:

— Миледи, я могу и ошибаться. Просто я решила так, потому что месячные у вас больше не приходят, и корсет стал облегать слишком туго… Я же горничная, как никак, и поэтому всегда замечаю такие вещи…

Грейс взглянула на свои груди, внезапно заметив под тонкой тканью ночной сорочки, какими полными они стали.

— У вас иногда болят…они? — спросила Лиза.

Грейс прикусила губу, глядя на горничную, и кивнула.

— И я заметила, что вам сейчас куда чаще, чем обычно требуется облегчиться. Мама мне однажды сказала, что это потому, что ребёнок растёт и давит изнутри.

Однако Грейс затрясла головой, отрицая эту мысль.

— Но ведь мы покинули Лондон уже достаточно давно. Разве живот уже не должен был бы быть виден?

Грейс окинула себя взглядом и положила руку на живот. Она заметила, что немного раздалась в талии, но списала это на овсяное печенье, которым её усердно потчевала Дейдре. Только подумать, овсяное печенье тут ни при чём, а всё дело в маленьком человечке, возможно, растущем внутри неё…

— По некоторым женщинам и не скажешь, что они уже давно носят дитя. С вами всё хорошо, миледи? Вы расстроены? Вас растревожили эти новости о малыше?

Грейс посмотрела на Лизу. Сперва мысль о младенце совершенно точно напугала её, потому что она не знала ничего о воспитании детей, кроме тех скудных обрывков сведений, которые вынесла из жизни в Ледисторпе. Но теперь, немного поразмыслив и придя в себя после первого потрясения, Грейс вдруг поняла, что её наполняет странное тепло, и улыбнулась.

— Нет, Лиза, новость о ребёнке меня ни в коем случае не расстраивает. На самом деле, она делает меня очень и очень счастливой.

Лиза расплылась в улыбке:

— О, мне так полегчало от ваших слов! С малюткой здесь будет очень весело, в Скайнигэле будет расти следующее поколение!

— Ты полюбила эту груду камней, да, Лиза? — поддела Грейс, вспомнив о плохом настроении своей горничной по приезде в замок.

— Это такое место, к которому прикипаешь, — вздохнула Лиза, покачивая головой. — Но только из-за того, сколько сил вы вложили в него, миледи. Я не была знакома с вашей бабушкой, но знаю, что если бы она была здесь и видела, сколько вы тут всего сделали, то очень бы вами гордилась.

— Спасибо, Лиза.

Девушка широко улыбнулась:

— А когда малютка подрастёт, можно мне научить её отличному удару в челюсть?

— Лиза! Девочки не должны учиться драться!