Вскоре они остановились перед величественным особняком напротив Гайд-парка. Мерцающий свет пробивался из каждого окна, тускло освещая одетые в переливающийся атлас фигуры, спешащие по пешеходной дорожке к парадному входу. Их карета остановилась, тут же один лакей открыл двери и опустил подножку, в то время как другой, предложив Грейс руку, помог ей выйти на дорожку, где её уже ждал муж. Кристиан предложил ей руку, и в молчании они направились к лестнице.

Оказавшись в доме, Грейс подождала, пока Кристиан, а потом леди Фрэнсис и Элеанор сняли свои плащи. Она помнила слова Лизы о том, как Кристиан будет удивлён её платьем. Все уже повернули в сторону бального зала, очевидно забыв про неё. Грейс быстро расстегнула мантилью, с улыбкой передав её лакею. Она присоединилась к остальным наверху лестницы как раз тогда, когда лакей объявил об их прибытии.

— Милорды и леди, маркиз и маркиза Найтон, леди Найтон и леди Элеанор Уиклифф.

Казалось, что целое море лиц повернулось в их сторону. Грейс посмотрела на Кристиана, стоящего возле неё, и увидела, что он вовсе не смотрит на переполненный бальный зал. Вместо этого он уставился на неё, как будто не узнавая. Хмурое выражение исчезло, сменившись полным удивлением.

«Сельская мышь, действительно!» — подумала Грейс, исполнившись уверенности. Лиза была права. Ему действительно понравилось платье. Она улыбнулась и спросила:

— Всё хорошо, милорд?

Но Кристиан не ответил. Он был слишком увлечён созерцанием её груди.

Глава 14

— Ну, право же, Кристиан, не мог бы ты постараться немного менее очевидно проявлять свой интерес?

Замечание Элеанор вывело Кристиана из довольно долгого бездумного оцепенения, и он осознал, что стоит перед бальной залой, в которой собралось почти всё светское общество Лондона, и откровенно глазеет на груди своей жены. Но, боже милостивый! они были прекрасны. По прошествии нескольких недель после брачной ночи он уже забыл, насколько они восхитительны. Даже сейчас ему было трудно отвести взгляд. Он был очарован, совершенно ошеломлён и, что ещё хуже, начал чувствовать растущее возбуждение у себя штанах.


Вот посмешище! Что, чёрт возьми, с ним происходит? Что сталось с его выдержкой, которую он так упорно сохранял все последние недели с тех пор, как вернулся в Лондон? И превыше всего, каким образом его серая мышка-жена неожиданно исчезла, а на её месте оказался этот земной ангел?

Кристиан почувствовал внезапное желание сбросить свой фрак и прикрыть жену, чтобы спрятать от вожделеющих взглядов всех присутствующих мужчин. Или увести её в ближайшую комнату и выяснить, насколько ещё нужно спустить лиф платья, чтобы полностью обнажить грудь. Но в чём он был точно уверен, так это в том, что добровольное воздержание, несомненно, убьёт его.

Кристиан заметил, что Грейс смотрит на него: неуверенность, ожидание и надежда явственно отражались во взгляде блестящих голубых глаз. Он мог читать её мысли так же ясно, как если бы она высказывала их вслух. Именно для него она надела это платье и уложила волосы. Всё, чтобы порадовать его. Почему, чёрт возьми, она так очевидно преклонялась перед ним? Ведь он, в сущности, бросил её сразу, как только они приехали в город, никогда не пересекал порога её спальни и не вступал в разговор более существенный, нежели о погоде. Он пытался быть суровым, надеясь преподнести ей порцию здоровой действительности, чтобы умерить романтическое томление, навеянное романами и сравнением плотской любви со вдеванием нитки в иголку.

И вот теперь он увидел, что его усилия ничуть не увенчались успехом.

Кристиан не хотел, чтобы перед ним преклонялись. Он не заслуживал этого. И, конечно же, не хотел быть женатым на женщине, которая играла на последней оставшейся у него благородной черте, а именно: восхищении, которое он испытывал перед теми, кто ещё сохранял чистоту и невинность среди всей порочности этого мира. Благодаря этой же самой черте, Кристиан был всецело предан своей сестре, поэтому старался сделать всё возможное, чтобы сберечь в ней эту чистоту. И сейчас, что само по себе невероятно, он осознал, что его жена тоже обладает этим редким даром, а поэтому не любить её почти невозможно.

Он знал, что был несправедлив к Грейс, игнорируя и избегая её, как он поступал последние две недели. Но у него просто не было выбора. Если бы он не сделал всё возможное, чтобы держаться подальше от неё, то попросту растворился бы в ней, в её доброте и невинности. Он, возможно, начал бы поиски того, что давным-давно забросил — надежды — даже если и знал, что надежда эта для него потеряна уже навсегда. Причиной такой его уверенности послужило событие, случившееся одним холодным весенним утром двадцать лет назад.

Тем не менее, Кристиан понимал, что сегодня вечером Грейс приложила немалые усилия, чтобы выглядеть наилучшим образом, когда будет представлена обществу как его жена. Она не хотела, чтобы он стыдился её перед пэрами[24]. И самое меньшее, что он мог сделать — это быть признательным за её хлопоты.

— Вы выглядите сегодня прекрасно, Грейс, — сказал он. Это утверждение было слишком бледным в сравнении с картиной, которую она являла перед ним. Её платье, сшитое из ткани необыкновенного оттенка зелёного, подчеркивало цвет её глаз, а его покрой погружал окружающих в атмосферу греховного соблазна из-за того, каким образом лиф облегал её грудь и насколько искушающе покачивались юбки при ходьбе. Причёска Грейс оставляла полностью открытым лицо, а локоны, выпущенные сзади из короны волос каскадом из крошечных золотых колечек, при движении будто бы танцевали у её шеи, а некоторые из них свободно спадали на виски и уши. До сих пор он даже не осознавал, какая тонкая и соблазнительная у неё шея и насколько пленительна впадинка её горла.

От его внимания лицо Грейс осветилось лучезарной улыбкой:

— Спасибо, Кристиан. Я рада, что вам понравилось.

Кристиан с усилием отвёл от неё взгляд и положил её руку на свою. Они вместе начали пробираться сквозь толпу, принимая поздравления и пожелания счастливого брака от различных людей, с которыми сталкивались. Кристиан представлял Грейс своим знакомым, но при этом у него не вызывало восторга то, что многие мужчины открыто любовались прелестями его жены, доступными взору из-за низкого декольте её платья. Какая ирония, подумал он про себя, они хотят прикоснуться к ней и не могут, а он мог позволить себе больше, чем кто бы то ни было, и не делал этого. Однажды он уже совершил ошибку, в первую брачную ночь, и сейчас весь был поглощён ожиданием, стала ли та ошибка роковой и привела ли к зачатию ребёнка.

Они прошли через весь зал и встали в дальнем углу около пальм в кадках. Неожиданно через приглушённый шум толпы прорвался голос:

— Мои глаза, должно быть, обманывают меня. Неужели здесь самый распущенный маркиз Англии?

Кристиан повернулся, и его лицо внезапно озарила широкая улыбка.

— Ноа, — сказал он, пожимая руку своему лучшему другу, лорду Ноа Иденхоллу. — Я не знал, что ты сегодня будешь здесь. Когда вы приехали в город? Почему не заехали в Найтон-Хаус?

Кристиан впервые видел своего друга с той последней встречи в прошлом сезоне, когда Ноа оставил Лондон после своей свадьбы с дамой, которая была столь же умна, сколь и прекрасна: обладательница волос цвета ночи и глаз с поволокой, леди Августа была знаменитым астрономом и последней любимицей светского общества. Глядя на неё, никогда не подумаешь, что эту маленькую девицу в очках скоро запишут в учебники истории. Ей приписывали ошеломляющее астрономическое открытие прошлого года. А ещё она была беременна — что Кристиан с радостью приметил.

— Мы только вчера приехали, — сказал Ноа. — Августа хотела закончить с лордом Эвертоном одну общую работу, а у меня были дела с братом. И, конечно же, Катриона никогда не простила бы нас, если бы мы пропустили бал, который она с таким трудом организовала. Вообрази моё удивление, когда я приехал и услышал, что ты женился.

Кристиан кивнул:

— Мы немного припозднились сегодня и не увидели Катриону с Робертом среди встречающих.

— Неужели я слышу своё имя из уст только что женившегося лорда Найтона?

Хозяин вечера, Роберт Иденхолл, герцог Девонбрук, вышел вперёд, словно только того и ждал, чтобы присоединиться к ним. Высокий и темноволосый, где бы ни появлялся, он представлял собой внушительную фигуру. Но с другой стороны таков обычно любой мужчина, на долю которого выпали жестокие испытания. Рядом с ним стояла его жена, прекрасная герцогиня Катриона — шотландка с медными волосами, она была ещё одной знаменитостью в светском обществе. Исключительно из-за неё этот зал был таким заполненным: никто в Лондоне не пропустил бы торжество, устроенное пресловутой герцогиней Девонбрук.

Катриона с любовью поцеловала Кристиана в щёку и прилюдно обняла его, не обращая внимания на риск помять своё прекрасное платье, отделанное клетчатой шерстяной материей.

— Мы услышали новость, как только приехали в город. Мои поздравления, Кристиан. Я так рада, что ты смог сегодня прийти. Полагаю, эта очаровательная барышня, чью руку ты держишь, новоиспеченная леди Найтон?

Кристиан кивнул.

— Грейс, позвольте мне представить вам герцога и герцогиню Девонбрук, хозяев сегодняшнего вечера. А это брат герцога, лорд Ноа Иденхолл и его жена леди Августа.

Грейс робко улыбнулась приветствующему её квартету:

— Рада познакомиться с вами.

Как Кристиан и ожидал, Катриона с Августой мгновенно окружили Грейс. Любая опасность общественного неодобрения по отношению к ней исчезла, поскольку они взяли её под свою защиту. И это было основной причиной, почему он предпочёл именно это событие, чтобы ввести свою жену в общество.

— Леди Найтон, — сказала Катриона, — у вас просто потрясающее платье. Его сшила мадам Дэлфин?