Как только Кристиан вошёл в неё, то для него уже не существовало ничего, кроме ощущения её тесноты вокруг него. Она была такой тугой, такой восхитительной, что Кристиан, не в силах сдерживать ритм своего тела, простонал её имя, крепко зажмурив глаза, в то время как его бедра двигались, пронзая её глубже и глубже. Аромат её тела, тепло и мягкость кожи, её страсть, чувственность захватили его. С каждым толчком его отчаяние нарастало, так что только каждый последующий мог дать надежду обрести освобождение от того томления, в котором удерживала его Грейс. Кристиан уткнулся лицом ей в шею, застонав в пряди волос, вдыхая её аромат, проникая в неё снова и снова, и когда он уже почти не мог этого выносить, то вошёл в неё последний раз, глубже, чем считал возможным.

Кристиан смутно услышал, как закричала Грейс, а затем, сквозь неистовое биение сердца расслышал свой собственный крик, когда достиг пика, и те голод, ярость, мука оставили его, возвратив Кристиана самому себе, в то время как по телу пробежалась дрожь, и он излил в сладкое лоно своё семя.

Всего лишь несколько мгновений спустя Кристиан смог полностью прийти в себя. И лишь тогда осознал, что только что совершил. Он резко отпрянул от Грейс, словно этим мог вернуть то, что было сделано. Но слишком поздно.

Он отодвинулся и сел на край кровати, спиной к Грейс. Вся страсть, желание, что переполняли его несколько мгновений назад, исчезли, оставив после себя опустошённость, оцепенение и неверие в то, что он совершил ту единственную вещь, которой поклялся не делать. Кристиан не знал, что произошло, как могло случиться, что он потерял своё столь непоколебимое самообладание в то время, как твёрдо намеревался оставаться хозяином положения. Это была его первая брачная ночь, и он бездарно всё испортил, не сумев оставить Грейс, прежде чем прольёт своё семя в её лоно. В конце концов, его дед снова одержал победу.

Потерпевший поражение, Кристиан поднялся с кровати. Огонь в камине уже угас, и лишь одинокие язычки пламени лениво мерцали среди тлеющих углей на каминной решётке. Обнажённая Грейс всё ещё неподвижно лежала на кровати, разглядывая его в отблесках от камина. Она подняла руку и поманила его к себе, но Кристиан даже и не подумал возвращаться. Просто смотрел на неё — молчаливый, мрачный, и уже в следующее мгновение она медленно опустила руку на прежнее место.

Не говоря ни слова, Кристиан подался вперёд и, потянув за края сорочки, запахнул её у Грейс на груди. Нахмурившись, он ещё лишь мгновение вглядывался в её лицо, прежде чем накинул халат и направился прочь, произнеся на прощание:

— Спокойной ночи, Грейс.

Закрывая за собой дверь, Кристиан знал, что где бы не находился его дед — сейчас он торжествует.

Глава 10

Утро пришло с радостным щебетанием птиц среди ветвей деревьев за окном и шумом хлопотливой суеты слуг по всему дому — приближающиеся и удаляющиеся шаги, приглушённые голоса, звуки открывающихся и закрывающихся дверей. Утопая в ворохе простыней и подушек на герцогской кровати, Грейс медленно открыла глаза, чтобы встретить свой первый день в качестве жены.

Сквозь завесу спутанных волос она смотрела, как льющиеся через высокие окна солнечные лучи скользят по ковру и освещают комнату. Она подумала, что теперь, в солнечном свете, спальня не выглядит такой уж суровой и мрачной, какой показалась прошлой ночью. Да и сама обстановка здесь на самом деле была совершенно восхитительной — в тюдоровском стиле[20], с драпировками из благородного винного цвета бархата, расшитого золотом. По стенам больше не ползали тени. Резные фигурки на столбиках кровати перестали быть похожими на резвящихся демонов, а оказались на самом деле херувимами, парящими среди волшебных облаков. Как много менялось при свете дня!

Грейс подняла голову с разбросанных подушек, когда дверь в спальню осторожно приоткрылась. Заглянувшая служанка увидела, что новобрачная проснулась, и бесшумно толкнула дверь в спальню.

— Доброе утро, миледи, — сказала она, слегка присев в реверансе. Это была та же горничная, что приносила ей прошлой ночью чай.

— Доброе утро.

Грейс почувствовала, что голова у неё непривычно тяжёлая, будто налитая свинцом, а едва ей стоило сесть на кровати, как она ощутила непонятную боль между ног. И сразу же Грейс подумала о прошедшей ночи. Почему, ну почему она выпила весь чай? Теперь она лишь смутно припоминала, что произошло ночью — целующий её Кристиан, и то, как она несла всякую чепуху о нитках и иголках. Она помнила боль, что он причинил ей, когда входил в её тело, но та боль была не сравнима с той, что она испытала, когда Кристиан поднялся с постели, чтобы покинуть её. Единственное, что она действительно поняла, это то, что ночью она, по всей видимости, сделала что-то не так, сделала что-то ужасное, независимо от того, что именно это было. Почему бы ещё жених так стремился оставить своё брачное ложе?

— Как тебя зовут? — спросила Грейс, глядя на снующую по комнате горничную.

Служанка казалось, удивилась её вопросу:

— Элиза Стоун, миледи. Но все называют меня Лизой.

— Стоун. Ты имеешь какое-то отношение к миссис Стоун, домоправительнице?

— Aye. Она моя тётя, миледи. Благодаря ей я получила место в этом доме.

Грейс кивнула. Снаружи она услышала топот копыт подъезжающих лошадей и, встав, подошла к окну. Во дворе, в ожидании, стояла карета, которая накануне привёзла их сюда, кучер устроил настоящее представление, проверяя и поправляя упряжь. Тогда Грейс вспомнила, что сегодняшним утром они должны были уехать в Лондон.

— Ты знаешь, который час, Лиза?

— Aye, сейчас без четверти девять, миледи. — Лиза вытащила из чемодана Грейс первое же лежащее сверху платье и встряхнула его, чтобы разгладить складки. — Его светлость уже проснулся. Он сказал, что хочет видеть вас и готов ехать в Лондон в десять. Вас ждёт долгий день в пути.

Она разложила простое бежевое платье из бомбазина в изножье кровати вместе с другими вещами, которые достала из чемодана — женской сорочкой, чулками, полуботинками.

— Завтрак ожидает вас в комнате в нижнем этаже. Я прослежу за тем, чтобы лакеи перенесли ваши чемоданы вниз после того, как вы оденетесь.

Грейс натягивала на себя одежду, когда заметила, что горничная с каким-то странным выражением лица уставилась на кровать позади неё. Она обернулась, чтобы посмотреть, что же так привлекло внимание служанки. На белой простыне в том месте, где лежала Грейс, выделялись буро-красные пятна. Это была кровь. Её кровь. Она в испуге отшатнулась, задохнувшись, и застыла, прикрыв рот рукой. Грейс очень хорошо знала, что сейчас не время её ежемесячных недомоганий, которые приходили две недели назад. Она вспомнила про боль прошлой ночью.

— О, Боже… Что случилось? — Широко раскрыв глаза, она посмотрела на горничную. — Я… я умираю?

Лиза мгновенно шагнула к ней:

— О, нет, миледи. Ни в коем случае. Разве вы не знаете? Разве вы не понимаете? Вам не говорили?

— Не говорили что? Что я должна быть готова получить серьёзную рану в свою брачную ночь?

Лиза покачала головой и взяла Грейс за руку:

— Всё хорошо, миледи. То всего лишь кровь вашей девственности. Это естественно. Когда леди ложиться в постель с мужчиной в первый раз, мужчина берет её девственность.

У Грейс вырвался вздох:

— Да, да, я знаю, что девушка после этого вдруг начинает считаться женщиной, и может участвовать в беседе, и больше не обязана брать с собой компаньонку всюду, куда бы ни пошла. Она может даже по-другому укладывать свои волосы. Но каким образом всё это связано?

— Да я не про то, миледи. Я говорю, что случается, когда мужчина входит в тело женщины. — Лиза открыто смотрела на Грейс. — Я не могу рассказать об этом исходя из собственного опыта, потому что никогда не была с мужчиной — если не считать того случая, когда Джейми, один очень настойчивый парень, сунул руку мне за корсаж и потому получил в нос. Но мама говорит, что это Бог сделал так, чтобы мужчина знал, был ли он первым, кто возлёг с вами. Для этого у вас есть то, что называется девственность. Я точно не знаю, как это, но мужчина должен прорваться через неё, и оттого возникает боль, часто бывает кровь, но только в первый раз, миледи. После крови никогда больше не бывает. Мама говорит, что мы должны переносить это из-за грехов Евы. — Её голос снизился почти до шепота. — Но моя сестра, Мэри, говорит, что после первого раза, это всегда похоже на воспарение к небесам.

Грейс взглянула на девушку, бывшую значительно моложе её, но всё же гораздо более осведомленную о таких вещах, о которых не принято даже упоминать в присутствии незамужней леди, и о которых она сама так мало задумывалась прежде. Вдруг она почувствовала себя совершеннейшей дурочкой и, покачав головой, призналась:

— Никто никогда со мной не говорил об этом.

Лиза улыбнулась, убирая непокорный завиток Грейс за ухо:

— И они называют нас, слуг, «нецивилизованными». По крайней мере, мы не отсылаем наших девушек на брачное ложе с тем, чтобы им на утро в голову могла прийти мысль, что их убивают.

Осознав собственное невежество, Грейс почувствовала, как её щёки заливает краска стыда. Лиза сжала её руку.

— Это не ваша ошибка, миледи. Среди знати о таком никогда прямо не говорят. У моей мамы девять девочек, и каждую из нас она отводила в сторонку, когда нам исполнялось десять-и-пять лет. И рассказывала нам всё, что нужно знать про женщин и мужчин, и что происходит, когда они остаются одни под простынями. И именно потому, что она так делала, никто из нас не пришёл домой с уже раздувшимся животом прежде, чем обрести мужа, который бы позаботился о ней.

Грейс взглянула на Лизу. Ей потребовалось несколько минут, чтобы осмыслить, о чём говорила горничная. Ребёнок. Ребёнок, который, возможно, был зачат из-за того, что случилось между ней и Кристианом прошлой ночью. Хотя сначала осознание этого напугало её, но уже через минуту или две, оно принесло ей тёплое чувство, подобного которому она ещё ни разу не испытывала. Её рука инстинктивно опустилась на живот. Даже сейчас она уже могла бы носить ребёнка. Кого-то, кого она могла бы любить. Кого-то, кто всегда был бы с ней, кто любил бы её — и кто никогда бы её не покинул.