— Не могла бы ты одолжить мне свою шаль, Эмили, — попросила Летти. — Я ничего не взяла, а тут ветер, становится холодно.

Эмили выразила сожаление, что у нее нет шали, поэтому Летти пришлось надеть ее черный летний пиджачок. Он явно не шел Летти, смотрелся на ней так кургузо, что мы все рассмеялись, кроме Лесли, который сердился из-за того, что она выглядела смешной перед нами. Он демонстративно выказывал ей всевозможное внимание и проявлял всяческую чуткость. Закрепил воротник ее пиджачка жемчужной булавкой из своего галстука, отказавшись от заколки, которую обнаружила у себя Эмили после недолгих поисков.

Когда мы вышли из дому, он с видом оскорбленного достоинства предложил руку Летти. Она отказалась.

— Я думал, что ты будешь дома, как и обещала.

— Извини, — ответила она, — но я этого тебе не обещала.

— Но ты ведь знала, что я приду, — сказал он.

— Ну… Ты же нашел меня.

— Да, — согласился он. — Я нашел тебя. Флиртующей с этим мужланом. — Он фыркнул.

— Ну и что? — съязвила она в ответ. — Просто он называет вещи своими именами.

— Полагаю, тебе это нравится.

— Я против этого ничего не имею, — парировала она.

— Я-то думал, у тебя более утонченный вкус, — сказал Лесли саркастически. — Ну, раз уж ты считаешь коровий отел романтичным, то…

— Очень! И сам Джордж — такой румяный, смуглый, с глазами, вызывающими волнение и трепет, — не унималась она.

— Неприятно слышать, когда девушка говорит пошлости, — сказал Лесли; между прочим, он сделал себе прическу, явно демонстрировавшую его принадлежность к «высшему классу».

— Я говорю, что думаю, — настаивала она на своем, игнорируя его гнев.

Лесли сердился:

— Рад, что этот тип тебя забавляет!

— Конечно, хотя мне трудно доставить удовольствие, — ответила она.

Он выпрямился.

— Ну что ж. Буду теперь знать, что я не доставляю тебе удовольствия, — сказал он холодно.

— О, что ты, наоборот! Ты тоже забавляешь меня, — сказала она.

После этого он молчал, предпочитая, как я полагаю, не забавлять ее. Летти взяла меня за руку, а другой рукой приподняла юбку, чтобы не замочить росой на траве. Когда мы миновали рощу и Лесли покинул нас, Летти сказала:

— Какой он все-таки ребенок!

— И осел к тому же, — добавил я.

— Но, если уж откровенно, — заключила она, — он намного послушнее моего Тауруса.

— Твоего быка?! — перевел я, смеясь.

Глава III

ПРОДАВЕЦ МЕЧТЫ

В воскресенье, на следующий же день после визита Летти на мельницу, утром к нам явился Лесли, прекрасно одетый и вообще выглядевший очень торжественно. Я проводил его в гостиную и оставил там. Обычно он сам подходил к лестнице, усаживался на ступеньки и криком вызывал Летти. Сегодня же он держался с достоинством и молчал. Поэтому я отправился с известием о его прибытии к моей сестричке, которая в этот момент прикалывала свою брошь.

— Ну и как наш дорогой мальчик? — поинтересовалась она.

— Я не спрашивал, — ответил я.

Летти засмеялась, потом немного выждала, пока не наступило время идти в церковь, и спустилась вниз. Увидев его торжественный вид и приподнятое настроение, она тут же приняла игру, отвесив ему прелестный строгий поклон. Он был несколько ошарашен и не нашелся, что сказать. Летти прошла через комнату к окну, где на подоконнике стоял горшок с очаровательной белой геранью-журавельником.

— Я должна украсить себя, — сказала она.

Уже стало обычаем, что Лесли приносил ей цветы. А поскольку в этот день он их не принес, она решила подразнить его. Он терпеть не мог запах и меловую белизну герани. Она улыбнулась ему, прикалывая цветы к платью на груди и спрашивая:

— Они чудесные, правда?

Он пробормотал что-то вроде того, что, мол, да, чудесные. Тут по лестнице спустилась мама, тепло приветствуя молодого человека.

— Ты пришел, чтобы сопровождать ее в церковь?

— Если позволите, — ответил он.

— Сегодня ты необычайно скромен, — засмеялась мама.

— Сегодня! — с намеком повторил он и усмехнулся.

— Не люблю слишком скромных молодых людей, — сказала мама. — Идите, а то опоздаете.

Летти носила герань весь день до вечера. Она привела домой на чай Алису Голл и попросила меня привести к нам «мон торо», когда закончим работу на ферме.

* * *

День выдался жарким. Солнце алело на западе, когда мы переходили через ручей. Пробуждались вечерние запахи невидимых цветов в безветренном воздухе. Случайный желтый луч солнца прорвался сквозь густую крону листвы и со всей страстью высветил оранжевые гроздья рябины.

Деревья тихо готовились ко сну. Только несколько орхидей бледно розовели у тропинки, задумчиво глядя на ряды ползучего дубровника, чьи поздние цветы свешивались с верхушки бронзовой колонны, тоскуя в темноте по солнцу.

Мы прогуливались молча, не нарушая первозданной тишины леса. Постепенно приближаясь к дому, мы услышали недовольное бормотанье со «скамейки влюбленных», которой служило большое поваленное дерево, покрытое мхом и редкой растительностью. Он стало удобным сиденьем для какой-то парочки.

— Как это странно и одновременно забавно — быть влюбленными и при этом так ссориться, — заметил я.

Но когда мы подошли к упавшему дереву, то увидели там не влюбленных, а спящего мужчину, тот что-то невнятно бормотал во сне. Его кепка упала с седеющих волос, а голова лежала на маленьких цветках дикой герани, которые украшали мертвое дерево.

На мужчине была приличная, но слегка помятая одежда. Лицо бледное, болезненное. Во сне у него смешно тряслась седая борода, а губы двигались, словно произносили какую-то непонятную речь. Видимо, он еще раз переживал эпизоды своей жизни. Черты его лица несколько исказились в этом неестественном сне. Он издал стон и снова заговорил, как бы обращаясь к женщине. Лицо его передернулось, словно от боли, и он опять слегка застонал.

Губы открылись, обнажив желтые зубы. Потом он стал что-то говорить горлом, а мы могли разобрать только часть из того, что он произносил. Какие-то обрывки слов. На лице неприятная гримаса.

Я стал думать, как бы положить этому конец. Вдруг из чащи донесся вопль кролика, пойманного лаской. Мужчина пробудился с криком «ах!», вскочил, огляделся растерянно, потом снова лег, пробормотав: «Опять эта чертовщина…»

— Что-то непохоже, чтобы вам снились сладкие сны, — вступил с ним в беседу Джордж.

Мужчина вздрогнул, потом посмотрел на нас и спросил насмешливо:

— А вы кто такие?

Мы не ответили. Просто стояли и терпеливо ждали, пока он очухается. Он сел, глядя на нас.

— Так, — сказал он наконец. — Мне это приснилось. Приснилось… Приснилось… — Он тяжело вздохнул, затем прибавил саркастически: — А вас что, это интересует?

— Нет, — сказал я. — Но уверен, вы заблудились. Вам по какой дороге? Куда? В какую сторону вы направляетесь?

— Значит, хотите объяснить мне дорогу? — спросил он.

— Ну, — сказал я, растерянно засмеявшись, — ничего не имею против. А вообще спите здесь. Только эта дорога никуда не ведет.

— А вы-то сами куда идете? — спросил он.

— Я? Домой, — ответил я с достоинством.

— Вы — один из Бердсоллов? — спросил он, глядя на меня налитыми кровью глазами.

— Да! — ответил я с еще большим достоинством, пытаясь сообразить, кто он такой.

Он сидел, некоторое время разглядывая меня. В лесу становилось темно. Потом он поднял трость из черного дерева с золотым набалдашником и встал. Трость была необычная. Я разглядывал ее, пока мы шли вместе со стариком по тропе, ведущей к воротам.

Мы вывели его на дорогу. Небо было чистым, солнце садилось, закатное зарево осветило наши лица, он повернулся и внимательно посмотрел на нас. Потом открыл рот, как бы что-то желая сказать, но произнес только:

— До свидания. До свидания.

— У вас действительно все в порядке, никаких проблем? — спросил я, видя, как он дрожит.

— Да… Все в порядке. До свидания, паренек.

Мы отступили в темноту и увидели огни автомобиля на шоссе. Через некоторое время до нас донесся звук захлопнувшейся дверцы, машина уехала прочь.

— Вот это да… Кто бы это мог быть? — со смехом полюбопытствовал Джордж.

— Знаешь, — сказал я, — чувствую себя довольно паршиво, будто испачкался.

Он засмеялся, несколько удивленный. Мы отправились домой, решив ничего не говорить женщинам.

Они сидели у окна на скамейке и смотрели на нас. Мама, Алиса и Летти.

— Вас не было слишком долго! — сказала Летти. — А мы тут смотрели на закат — такая красота. Взгляните. Почему так поздно? Что ты там делал? — спросила она.

— Ждал, пока твой Таурус закончит работу.

— Тихо! — резко оборвала она и повернулась к нему. — Ты пришел петь гимны?

— А все, что захочешь, — ответил Джордж.

— Как мило с твоей стороны, Джордж! — воскликнула Алиса с иронией.

Алиса — низенькая, пухленькая девушка, к тому же бледненькая. Взгляд вызывающий. Ее мама принадлежала к семейству Уилд, известному своей экстравагантностью и ошарашивающей прямотой. У Алисы был замечательный отец и мама, страстно влюбленная в своего мужа. Алиса — дикая и экстравагантная одновременно, обладала добрым сердцем, была отзывчивая, мягкая. Наши мамы считались хорошими подругами, а Летти стала подругой Алисы. Но Летти обычно раздражалась по поводу вызывающего поведения Алисы. Хотя им было весело вдвоем, если рядом не торчали «старшие» друзья. Большинству мужчин нравилась компания Алисы, зато все они очень стеснялись, оставаясь с ней наедине.

— А для меня у тебя не нашлось слов? — спросила она.