Не знаю, зачесался ли у него кончик носа, когда она дотронулась веткой, но он вел себя мужественно, пока лепестки щекотали его. Потом, пробудившись от сна, он произнес:

— Ах, Летти! Это ты… Мне снились поцелуи.

— В переносицу? — засмеялась она. — И чьи же это были поцелуи?

— Того, кто вызвал сии сладостные ощущения… — улыбнулся он.

— Я только дотронулась до твоего носа, и тебе должен был присниться… — она замолчала.

— Продолжай, — сказал он с ожиданием.

— Доктор Слоп, — ответила она, улыбаясь своим словам и закрывая зонтик.

— К сожалению, не знаком с этим джентльменом, — ответствовал он, борясь со смехом.

— Доктор Слоп — по носу шлеп! — рассмеялась она, даря ему один из тех коротких интимных взглядов, с помощью которых женщины умело припирают мужчин к стенке.

Его лицо излучало удовольствие.

Глава II

ЯБЛОКО СОБЛАЗНА

Ветер дул, раскачивая деревья, всхлипывая и постанывая в кленах и дубах возле дома и вызывая беспокойство у Летти. Ей не хотелось никуда идти, ничего делать. Но она настояла на том, чтобы я обязательно прогулялся с нею до озера. Мы продирались сквозь заросли папоротника-щитовника и папоротника-орляка, сквозь кусты ежевики и малины, занимавшие открытое пространство перед домом, затем спустились по заросшему травой склону к озеру Неттермер. Ветер шумно нагонял мелкую волну, ее бурленье и плеск среди крупной гальки, шуршанье меж камышом-ситником и свежий бриз, задувавший в лицо, — все это будоражило, тревожило нас.

Высокая таволга, у которой был период почкования, повсюду росла вдоль берега, и наши ноги утопали в ней по колено. Мы вглядывались в пенившуюся рябь, в белесоватые ивы на другом берегу. В том месте, где Неттермер сужался в своем верховье и где в него впадал ручей из Огрели, росла небольшая рощица, и стволы деревьев омывались водой. Мы прокладывали себе путь, бредя вдоль берега, наступая на душистую дикую мяту, запах которой очищал дыхание, выглядывали тут и там места, где обычно вили гнезда водяные птицы, но они стояли теперь пустые. Парочка крохотных, молоденьких чибисов-пигалиц взлетела при нашем приближении и быстро унеслась прочь, вытянув шеи, в страхе перед теми, кто, собственно, не собирался причинять им вреда. Две пташки поначалу решили укрыться в лесу, потом вдруг выскочили оттуда и полетели в нашу сторону, чтобы через минуту броситься от нас в диком ужасе.

— Что напугало бедных крошек, или они с ума посходили? — спросила Летти.

— Не знаю. Иногда они ведут себя достаточно смело, даже нахально; потом вдруг как завопят и удирают прочь, точно змея вцепилась им в крылья.

Однако Летти не обратила внимания на мои рассуждения. Она отошла в сторону и углубилась в заросли кустарника, который милостиво осыпал ее миллионами своих цветков, похожих на хлебные крошки и издававших какой-то медицинский запах. Зевнув, я последовал за ней и вздрогнул услышав неожиданное восклицание:

— О, Сирил!

На берегу лежала черная кошка. Задние лапы неестественно вывернуты, окровавлены и зажаты в капкане. Видно, она опрометчиво прыгнула за добычей и оказалась поймана. Выглядела изможденной, одичавшей. Наверное, своим видом она и напугала бедных чибисов, доведя их до истерики. Кошка смотрела на нас разъяренно и отчаянно мяукала.

— Как жестоко… О, как жестоко! — всхлипнула Летти, содрогаясь. С помощью своей кепки и шарфа Летти я обмотал руку и нагнулся, чтобы открыть капкан. Кошка клацнула зубами, конвульсивно пытаясь укусить меня. Освободившись, она отскочила одним прыжком и уставилась на нас.

Я завернул животное в своей пиджак и взял на руки, приговаривая:

— Бедная миссис Ники Бен… Мы всегда тебе это предрекали.

— Что теперь с ней делать? — спросила Летти.

— Эта кошка из Стрели-Милл, — ответил я. — А пока отнесу ее домой.

Бедное животное беспокойно ворочалась под пиджаком и глухо урчало. Я отнес ее сразу на ферму. Все удивленно смотрели, как я вхожу в кухню со странным свертком в руках и следом за мной Летти.

— Я принес бедную миссис Ники Бен, — сказал я, разворачивая свой сверток.

— О ужас! — воскликнула Эмили, протягивая руку, чтобы потрогать кошку, но быстро отпрянула назад, как испуганный чибис.

— Вот как бывает, — задумчиво сказала мать.

— Не мешает лесникам посидеть пару дней с голыми лодыжками в капкане, — заявила Молли мстительным голосом.

Мы положили бедное существо на коврик и дали теплого молока. Кошка попила совсем немного, будучи очень слабой. Разгневанная Молли принесла на кухню мистера Ники Бена — черного кота, чтобы тот посочувствовал своей покалеченной подруге. Мистер Ники Бен посмотрел, отвернулся и устремился прочь широким шагом, продемонстрировав обычное мужское бессердечие к женским страданиям.

На кухню заглянул Джордж, которому понадобилась горячая вода. Увидев нас, он издал оживленный возглас, и глаза его оживились.

— Посмотри на бедняжку миссис Ники Бен! — воскликнула Молли.

Он опустился перед кошкой на колени и приподнял ей раненую лапу.

— Перелом, — констатировал он.

— Как ужасно, — сказала Эмили, она вся передернулась и вышла из комнаты.

— Обеих лап? — уточнил я.

— Сломана вроде одна… Смотри!

— Но ей же больно! — воскликнула Летти.

— Да, пожалуй, — согласился он.

Молли и ее мать поспешили из кухни в гостиную.

— Что ты собираешься делать? — спросила Летти.

— Избавить несчастную от страданий, — ответил он, взяв на руки бедную кошку.

Мы последовали за ним в сарай.

— Самый быстрый способ, — сказал он, — это раскрутить ее и стукнуть головой о стену.

— Мне дурно от одних твоих слов! — воскликнула Летти.

— Тогда я ее утоплю, — сказал Джордж с улыбкой.

Мы смотрели на него, и нас переполняло отвращение. Он же не торопясь обмотал веревку вокруг шеи животного, к концу ее привязал железный утюг, оставив другой конец ее свободно болтаться.

— Ну, что, пойдете со мной? — спросил он.

Летти во все глаза смотрела на него. Она была бледна.

— Тебе станет дурно, — заметил он.

Она не ответила, однако последовала за ним через двор в сад. Уже на берегу нижнего пруда у мельницы он повернулся к нам и сказал:

— Сделаем так! Вы назначаетесь главными плакальщиками на похоронах.

Поскольку никто из нас не ответил, он отвернулся и бросил бедную, корчившуюся от боли и ужаса кошку в воду со словами:

— Прощай, дражайшая миссис Ники Бен!

Некоторое время мы постояли на берегу. Джордж поглядел на нас с удивлением.

— Сирил, — проговорила Летти тихо. — Разве это не жестоко?.. Разве это не ужасно?

Мне нечего было сказать.

— Ты меня имеешь в виду? — вскинулся Джордж.

— Не тебя… А все это! Такое впечатление, что у нас кровь на башмаках.

Он серьезно посмотрел на нее своими темными глазами.

— Я утопил ее из милосердия, — объяснил он, привязывая веревку к ясеню. Затем сходил за лопатой и вырыл могилку в разомлевшей черной земле.

— И наша добрая, славная, бедная, старая, драная кошка превратилась в симпатичный трупик, — подвел итог Джордж. — Друзья и родственники могут попрощаться с покойной и положить фиалки на ее могилку.

Он воткнул лопату в землю и вытащил из пруда кошку вместе с утюгом.

— Ну, вот, — сказал он, отвязывая утюг, — и кончились страдания. Хорошая была кошка.

— Похорони ее — и дело с концом, — поторопила Летти.

Он в ответ поинтересовался:

— А тебе не будут после этого сниться кошмары?

— Я сплю без сновидений, — резко ответила она и, отвернувшись, зашагала прочь. Мы вернулись в дом и прошли в гостиную, где Эмили сидела у окна, кусая палец. Комната была вытянутой, с довольно низким потолком. Через всю комнату под потолком тянулась большая грубая балка. На камине и на пианино в вазочках стояли полевые и лесные цветы, свежие листья. В комнате было прохладно, пахло лесом.

— Он это сделал? — спросила Эмили. — А вы наблюдали, да? Если б я увидела это, я бы возненавидела его. Уж лучше прикоснуться к червяку, чем к такому, как он.

— Мне тоже вряд ли было бы приятно, если бы он прикоснулся ко мне, — ответила Летти.

— До чего же отвратительны бессердечие и жестокость! — сказала Эмили. — Уже один его вид вызывает у меня отвращение.

— Да? — удивилась Летти, холодно улыбнувшись, и подошла к пианино. — Но он же смотрится таким здоровым, никогда не болеет. — Она села за пианино и принялась играть. Звуки напоминали шорох падающих листьев.

Мы с Эмили тихо беседовали у окна о книгах, о людях. Она была серьезна и настроила и меня тоже на серьезный лад.

Через некоторое время, попив молока и поев, к нам вошел Джордж. Летти продолжала играть на пианино. Он спросил Летти, почему бы ей не сыграть какой-нибудь веселенький мотивчик. Это заставило ее повернуться к нему на стуле. Сначала ей захотелось дать ему уничижительный ответ. Но когда она взглянула на него, сердитые слова, готовые сорваться с ее уст, упорхнули, как вспугнутые птицы. Он явился сюда прямо из кухни и встал возле Летти, вытирая руки. Рукава засучены до локтей, рубашка расстегнута на груди. Летти слегка отклонилась, разглядывая его, стоявшего с расставленными ногами, обутыми в грязные краги и сапоги. Брюки его тоже были закатаны по колено, поэтому виднелись голые ноги. Словом, вид какой-то полураздетый.

— Почему бы тебе не сыграть какой-нибудь веселый мотивчик? — повторил он, вытирая полотенцем руки.

— Мотивчик? — отозвалась она, пристально глядя на его руки, на то, как поднималась и опускалась его грудь, крепкая и белая. Потом с любопытством уставилась на его горло, где загорелая кожа переходила в белую, не тронутую загаром. Она встретилась с ним глазами и снова повернулась к пианино. Ее уши покраснели, милосердно скрытые в завитках волос.