— Почему ты не бросился на него?

— Я не смог, — ответил я.

Мы снова вернулись назад. Двое детей внимательно высматривали зверьков среди колосьев и потом решили, что больше никого здесь нет. Джордж начал косить. Проходя неподалеку, я заметил еще одного кролика, затаившегося у самого края нескошенной полоски. Его уши лежали на спине. По колыханию коричневого меха можно было видеть, как бьется его сердечко. Я разглядел и сверкавшие черные глаза, искоса смотревшие на меня. Мне не было его жалко, но все равно не хватало духу ударить. Я обратился к отцу Джорджа. Тот подбежал с граблями. Раздался громкий короткий вопль. Я почувствовал боль, как будто резанули по мне. Но кролик убежал. И тут же я забыл про его крик и стал преследовать зверька, чувствуя, как сжимаются мои пальцы, точно я собирался удушить его. Как все глупо. Тут подоспел Лесли, который упал на него и чуть не оторвал бедняге голову, охваченный жаждой убийства.

Я оглянулся. Девушки были уже у ворот, собираясь идти домой.

— Больше кроликов здесь нет, — сказал отец.

В этот момент раздался крик Молли:

— Эй, один залез в эту нору!

Нора оказалась такой узкой, что Джорджу было трудно просунуть туда руку, поэтому он стал расширять ее рукояткой грабель. Палка грубо разворочала нору, и оттуда раздался писк.

— Мыши! — сказал Джордж. Не успел он сказать это, как из норы выскочила крольчиха. Кто-то ударил ее по спине. Нора была разрыта. Повсюду барахтались крольчата, которые напоминали мышей. Это было все равно, что убивать насекомых. Мы насчитали девять трупиков.

— Бедная зверушка, — сказал Джордж, глядя на крольчиху. — Как бы ты мучилась с таким выводком! — Он поднял ее и подержал в руках с выражением любопытства и сожаления на лице. Потом сказал: — Ну, сегодня до вечера я вполне могу закончить всю работу!

Его отец взял другую косу, прислоненную к изгороди, и вместе они стали косить колосья, стоявшие до этого с гордо поднятыми головами. Они косили, а мы с Лесли вязали снопы, и скоро работа была закончена.

День был на исходе. На западе туман становился совсем синим. Тишина прерывалась лишь ритмичным гулом машин на угольной шахте, поднимавших наверх последних рабочих.

Когда мы шли полем, то стерня под ногами звенела, как цимбалы. Запах скошенных хлебов витал в воздухе. Крики фазанов доносились из леса, и маленькие птицы стайками улетали на юг.

Я нес косу, и мы шли, приятно утомленные, вниз по склону холма, направляясь на ферму. Дети уже убежали домой, прихватив с собой кроликов.

Придя на мельницу, мы увидели, что девушки как раз встают из-за стола. Эмили стала собирать горшки, миски, кастрюли, освобождая стол для нас. Она посмотрела на нас и сухо поздоровалась. Летти взяла книгу, лежавшую на табуретке у печи, подошла к окну.

Джордж плюхнулся на стул. Он сбросил пиджак, откинул назад волосы. Его большие загорелые руки лежали, отдыхая, на столе. Какое-то время он молчал.

— От такой беготни, — сказал он, обращаясь ко мне и проводя рукой по глазам, — устаешь куда больше, чем от работы за целый день. Не думаю, что снова займусь этим.

— Спорт очень возбуждает, особенно когда соревнования заканчиваются, — встрял в разговор Лесли.

— От ловли кроликов гораздо больше вреда, чем прибыли, — высказалась миссис Сакстон.

— Ох, не знаю, мама, — сказал ее сын. — Все-таки это — лишняя пара шиллингов.

— И пара дней, отнятых у жизни.

— Чему быть, того не миновать! — откликнулся он, намазав хлеб маслом и откусив большой кусок.

— Налей-ка нам чайку, — обратился он к Эмили.

— Не знаю, чего и ждать от таких животных, — сердито откликнулась она, потом смягчилась и взялась за чайник.

— Все мужчины — животные, — заметила Летти с горячностью, не отрывая глаз от книги.

— Вы могли бы приручить нас, — сказал Лесли, пребывая в хорошем настроении.

Она не ответила. Джордж нарочно начал говорить таким тоном, который особенно раздражал Эмили.

— Конечно, вы не сходите с ума от охоты, но когда дотрагиваетесь до меха, вас тоже одолевает желание заполучить его, — он тихо рассмеялся.

Эмили с отвращением отодвинулась. Летти открыла было рот, чтобы что-то возразить, но промолчала.

— Не знаю, — сказал Лесли. — Когда приходит время убивать, это чувство появляется внутри нас как бы само собой.

— Раз вы способны бегать, — сказал Джордж, — значит, вы и будете бегать до самой смерти. Когда кровь взыграла, тут уж невозможно остановиться на полпути.

— Я думаю, мужчина — ужасное существо, — сказала Летти, — раз он способен оторвать голову такому маленькому существу, как кролик, да еще гонять его по всему полю.

— Значит, ты просто варвар, — сказала Эмили.

— Если бы тебе приходилось заботиться о своем пропитании, ты бы делала то же самое, — сказал Джордж.

— Ну, скажем, женщины тоже достаточно жестоки, — сказал Лесли, посмотрев на Летти. — Да, — продолжал он. — Они жестоки по-своему. — Еще один взгляд и комическая улыбочка.

— Ага, — подхватил Джордж. — Вы чересчур мелочны, требовательны, придирчивы. Коли можете что-то делать, так делайте.

— А у вас хватает смелости только на одно, — сказала Эмили обидным тоном.

Он посмотрел на нее своими черными глазами, вдруг наполнившимися гневом.

— Раньше вы не думали, насколько это жестоко, — Летти не могла удержаться от вопроса, — а сейчас вы хоть можете спокойно подумать над тем, как это гнусно и подло — загонять бедное маленькое существо до смерти?

— Возможно, — согласился он. — Все равно мы не чувствовали этого час назад.

— Ты вообще лишен чувств, — сказала она горько.

Мы закончили чаепитие в полном молчании. Летти читала. Эмили ходила по дому. Джордж встал и куда-то ушел. Спустя некоторое время мы услышали, как он шагал через двор с молочными бидонами и пел про ясеневую рощу.

— Он никогда не спорит, — сказала Эмили огорченно.

Летти, задумавшись, смотрела в окно, выходившее во двор. Лицо ее было нахмурено.

Вскоре мы тоже отправились домой, пока не погас свет от воды в пруду. Эмили проводила нас до сада, где собиралась нарвать спелых слив. Сад был очень старый. Подорожник рос прямо среди колючих кустов крыжовника, забивал все тропинки. Деревья уже мало плодоносили, чего нельзя было сказать о сорной траве да еще о больших артишоках и огромных кабачках. Внизу, где заканчивались фермерские постройки, росло сливовое дерево, распятое на стене, сломанное, перевязанное и сильно наклонившееся вперед в своей белой повязке. Теперь в его ветвях скрывались большие, тронутые туманом, малиново-красные сокровища, восхитительно сладкие шары. Я потряс старый залатанный ствол, зеленый, даже со свежей смолой, выступившей недавно, и плоды тяжело попадали на землю, на ковер из опавших листьев под ногами. Девушки засмеялись, мы наскоро отделили подпорченные сливы от хороших и пошли обратно. Сад спускался к нижнему пруду, где густо росла сорная трава. Отец Джорджа говорил, что там любят гулять крысы. У воды рос толстый камыш. А на противоположном берегу взбегали на холм фруктовые деревья. Нижний пруд получал воду из глубокого темного шлюза, где как раз находился верхний пруд.

При нашем приближении две крысы побежали в кульверт[7]. Мы присели на груду покрытых мхом камней и понаблюдали за ними. Крысы выскочили снова, пробежали немного, остановились, прислушались, потом осмелели и стали шнырять взад-вперед, волоча за собой длинные голые хвосты. Вскоре уже шесть или семь серых зверьков играли в темноте возле входа в кульверт. Они сидели и умывали лапками свои острые мордочки, приглаживали усы. Вдруг одна из них стремительно рванулась, пискнула от возбуждения и, подпрыгнув высоко вверх, легко приземлилась на четыре лапки, побежала, ускользнув в тень. Другая противно плюхнулась в воду и поплыла по направлению к нам. Острый носик и маленькие глазки быстро приближались. Летти вздрогнула. Я бросил камень в мертвый пруд, распугав их всех. Но сами мы испугались еще больше и поспешили прочь. Мы вздохнули с облегчением, только снова оказавшись во дворе. Домой мы так и не попали.

Лесли искал нас. Вместе с мистером Сакстоном он осмотрел двор и место, где хранился инвентарь.

— Вы от меня убежали? — спросил он у Летти.

— Нет, — ответила она. — Я хотела угостить тебя сливами. Смотри! — И она показала ему пару слив прямо с листьями.

— Они слишком прелестны, чтобы их есть! — сказал он.

— Ты же еще не пробовал, — засмеялась она.

— Пойдем, — сказал он, предлагая ей руку. — Пойдем к воде.

Она взяла его под руку.

Был прекрасный вечер. Мягкий желтый свет падал на ровную гладь пруда. Летти попросила подсадить ее на сук плакучей ивы. Лесли устроился рядом, положив голову ей на юбку. Подошли и мы с Эмили. Мы слышали, как он бормотал что-то, а ее голос отвечал нежно, воркующе.

— Нет… лучше посидим спокойно… вокруг такой покой… мне сейчас это нравится больше всего на свете.

Мы с Эмили разговаривали, сидя под ольхой неподалеку. После дневного возбуждения, по вечерам, особенно осенью, тянет на грусть, на сентиментальность. Мы забыли о том, что объяты темнотой. Я слышал почти рядом бормотанье Лесли, как будто на близком от тебя расстоянии летает и жужжит жук. Потом со двора послышалось пение Джорджа. Это была старая песня «Я посеял семена любви».

Пение заглушило голос Лесли. И поскольку оно все приближалось, мы двинулись навстречу Джорджу. Лесли сразу выпрямился, положил руки на колени и ничего не говорил. Джордж подошел ближе и сказал:

— Сейчас взойдет луна.

— Помоги мне слезть, — попросила Летти, протянув к нему руки. Он подхватил ее осторожно и нежно, как ребенка, потом опустил на землю. Лесли тоже соскочил с дерева и встал в стороне, негодуя на это вторжение.