После он подошел к вылезшему из «Мерседеса» Тимофею, и тот тихим голосом стал что-то говорить ему, явно своим беспристрастным голосом давая какие-то наставления и указания. Я в ожидании принялась оглядываться по сторонам. Спокойная улица с архитектурно-художественной подсветкой горделивых домов и белыми из-за падающего снега тротуарами, освещенными ярким электричеством дружного ряда фонарей, казалась уютной и совершенно безопасной. Машин тут было немного, несмотря на то, что это был центр, а вот людей, и спешащих куда-то по своим делам, и прогуливающихся неторопливой походкой, было в достатке. Мой взгляд задержался на довольно милой паре начинающих взрослеть подростков, идущих за руку. Девочка в яркой красной шапке с кокетливым помпончиком ловила ртом снежинки, а парень с таким же алым шарфом пытался фотографировать ее, шутя и смеясь. Глядя на них, хотелось улыбнуться, чего я, впрочем, все равно не сделала.

– Настя, нам сюда, прошу, – сказал мне родственник, кивком головы показывая на вход в ресторан, как будто бы я и сама не понимала, куда нам еще идти. Совершенно внезапный холодный порыв ветра грубо хлестнул меня по лицу, заставляя волосы развеваться в воздухе. Пришлось прижать их ладонью к вороту пуховика. Водителя же дяди Тимы мои растрепанные волосы явно позабавили – он даже улыбнулся мне, прямо, как и дядюшка, уголками тонких бескровных губ. Я взглянула на него чуть ли не с угрозой, мол, чего пялишься, никогда не видел, что у девушки растрепались из-за ветра волосы?

– Езжай, – велел Тимофей водителю, застывшему около «Мерседеса». – Сделай все, что я сказал. Через час жду тебя тут.

Брюнет слегка склонил голову в знак согласия и сел в автомобиль, однако не уехал до тех пор, пока я и дядя не оказались в ресторане «Освальд».

Сжимая в одной руке шапку и ручку сумки, а другой удерживая норовящие побыть импровизированным флагом волосы, я вслед за Тимофеем зашагала по ступенькам к тяжелой двери, за которой, в расслабляющей полутьме, нас встретил администратор – импозантный мужчина в смокинге с намертво приклеенной к симпатичному лицу широкой улыбкой, которую я сначала прияла за искреннюю, но поняла, что ошиблась, когда администратор признал Тимофея – тогда он улыбнулся по-настоящему тепло.

– Здравствуйте! Добро пожаловать в ресторан «Освальд». Если позволите, я провожу вас. О, Тимофей Петрович, добрый вечер! – поприветствовал он дядю. – Вы снова у нас! Прошу вас и вашу очаровательную спутницу пройти к гардеробу.

Он помог сначала мне, а затем и дяде избавиться от верхней одежды и передал ее седому старичку-гардеробщику добродушного вида.

– Как всегда, кабинет, Тимофей Петрович? – спросил администратор.

– Да, – коротко сказал дядя. А я находилась в некотором недоумении – ни от того, что оказалась в шикарном месте с живой качественной музыкой, звуки которой были слышны в холле, а от того, что администратор так живо и тепло улыбался дяде Тиму, человеку жесткому и, в общем-то, сволочному. И ему люди искренне улыбаются? Он что, дает большие чаевые? Я была удивлена, но не из-за роскоши этого места, а из-за отношения администратора к дяде. Тогда я еще ничего не знала ни о своем дяде, ни о том, что он делает, ни об этом ресторане, ни о странном водителе, вообще ни о чем.

– Прошу вас, следуйте за мной. – Администратор провел нас через арку в просторный зал, оформленный в коричнево-красных тонах, в котором было много натурального дерева, кожи и хрусталя. Кирпичные шероховатые стены, приглушенное освещение, массивность мебели, придающая ей не громоздкость, а налет европейского шика позапрошлого столетия, импровизированная сцена, на которой исполнялась, кажется, 2-я часть струнного квартета № 1 Чайковского, – все это производило впечатление. Таким как дядя Тим было положено бывать в подобных заведениях.

Проходя неподалеку от невысокий сцены, я повернулась к музыкантам – четырем мужчинам в строгих смокингах с двумя скрипками, альтом и виолончелью. Играли они очень даже хорошо и профессионально – на сцене филармонии смотрелись бы так же хорошо. Казалось, они полностью поглощены миром струн и нот – лица их были умиротворенные и спокойные. Однако когда я поравнялась с белокудрым виолончелистом – самым, наверное, молодым в этой компании – чьи волнистые волосы цвета топленого молока кончиками касались плеч, он повернул голову в мою сторону, и мы встретились взглядами. Музыкант улыбнулся, не переставая водить смычком по виолончели, извлекая чудесные звуки, и подмигнул. Я не ответила ему улыбкой, а пошла следом за дядей.

Пройдя через этот зал с гостями, а потом и через еще один, чуть поменьше – в них не было ни одного свободного столика, – мы оказались перед дверью, которую администратор, не прекращающий ненавязчиво болтать что-то о блюде дня и новом шеф-поваре из Италии, ловко открыл перед нами и почтительно придерживал до тех пор, пока мы не оказались внутри небольшого, но уютного кабинета с двумя кожаными диванчиками, между которыми стоял прямоугольный дубовый стол с безукоризненно белой плотной скатертью.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сиял улыбками администратор. Подобострастности я в нем так и не почувствовала.

Мы сели за стол с хрустальными и серебряными сервировочными приборами, накрытый на двоих, друг напротив друга. Слева и позади меня висели зимние натюрморты в массивных золотисто-коричневых рамах, напротив располагались полки с книгами в темных обложках с золотым тиснением, а справа, посредине стены, находилось большое окно с темными рамами из какого-то благородного дерева, которое при первом взгляде казалось самым настоящим, однако на деле было лишь элементом декора. Правда, даже несмотря на то, что оно было ненастоящим, приятно было глядеть на предпраздничный заснеженный город со старинными домами и каретами. Это окно поистине было окном в прошлое.

– Сегодня у нас… – хотел было что-то сказать администратор, но его перебил голос – женский, негромкий, очень мне знакомый, но не ровный, как всегда, а, напротив, с нотками раздражения и даже какой-то колкий.

– Не могла не зайти, Тима, и не поздороваться, увидев тебя здесь с новой пассией. А ведь тебе повезло, милый. Твоя законная супруга совсем недавно покинула это место. Представляешь, что бы было, если бы Ирина увидела тебя с твоей… – И тут она употребила совсем нецензурное некрасивое, но крайне эмоциональное слово, синонимичное с фразой «падшая женщина» или «ночная бабочка», кому как больше нравится.

У администратора на лбу появились страдальческие морщины. Он совершенно верно почуял конфликт между двумя уважаемыми гостями.

В глаза мне словно напускали мыльных пузырей – я заморгала. Мне никогда прежде не приходилось слышать, чтобы моя крестная Матильда говорила вслух матерные слова, но сейчас она именно это и сделала, обозвав, между прочим, меня, не признав – я сидела спиной к двери. Ничего себе поворотец – крестная и дядя знакомы. Крестная и тетя Ира тоже знают друг друга. Надо же. Неожиданно. Хотя… Это не удивительно – они крутятся почти в одних и тех же кругах.

– И тебе здравствуй, – совершенно равнодушно ответил дядя Тим, даже и не глядя на вновь пришедшую. – Рад тебя видеть. Как и всегда, ты прекрасна. – Комплименты, произнесенные таким голосом, настораживали. – Но, думаю, тебе не стоит оскорблять мою племянницу.

Я хмыкнула про себя – в глаголе, который использовал в своем последнем предложении дядюшка, как раз-таки содержалось то самое непристойное выражение. А после обернулась, чтобы увидеть Матильду, как всегда, в безупречном костюме, с ниткой жемчуга на изящной шее, с идеальной прической. Кажется, ее удивление было куда больше, чем мое.

– О, господи, – она потерла ладонью шею, во все глаза уставившись на меня. Крестная совершенно не ожидала меня увидеть в этом месте, да еще и с Тимофеем вместе. Я, впрочем, совершенно разделяла ее недоумение.

– Здравствуйте. – Я хотела сказать ей что-то еще, однако крестная едва заметно покачала головой, явно давая понять, что мы незнакомы. Я прикрыла глаза, говоря, что понимаю, и заметила, как она едва слышно вздохнула.

– Здравствуйте. Я… прошу прощения – я вас оскорбила. Я не думала, что вы – племянница Тима. Я знаю только двух его племянниц. – Матильда было очень хорошей актрисой – почти тут же взяла себя в руки, оставаясь все такой же невозмутимой, как и всегда. – А вас я не встречала.

– Настя предпочитает жить отдельной жизнью, – ответил скучным голосом дядя Тим, впервые взглянув на Матильду взглядом сдерживающегося людоеда, и я заметила, как та слегка закусила ярко-красную нижнюю губу, но быстро взяла себя в руки. – Извини, мы заняты. И, пожалуйста, плотно закрой за собой дверь. Приятного вечера. – с этими вежливыми словами, произнесенными не менее вежливым тоном, которые, тем не менее, выгоняли Матильду прочь из кабинета, Тимофей отвернулся. Женщина плотно сомкнула челюсти – на ее лице появились желваки.

– Я проводу вас до вашего столика, – ослепительно улыбнулся администратор крестной, на которую я старалась не смотреть – во мне сразу же возникало желание подойти к ней и этот вечер провести с ней, а не с этим человеком.

– Хорошо, – разрешила ему сделать это женщина и с презрением глянула на Тимофея, для которого больше не существовало никакой Матильды.

Как только администратор, пожелав нам приятного вечера, удалился вместе с Матильдой, к нам пришла официантка – молодая стройная женщина с короткими черными как уголь волосами и бледной кожей. Ее темные выразительные глаза с густыми ресницами напомнили мне водителя дяди Тимы. Они оба были чем-то похожи: одинаково мраморно-белая кожа, иссиня-черные прямые волосы, жгучие темные, чуть ближе, чем нужно, посаженные глаза. Только вот странный водитель был более утончен в чертах и линиях лица, которые могли похвастаться своей почти идеальной пропорциональностью, а официантка же имела неклассические черты – удлиненное худощавое лицо с высоким лбом и узким подбородком, тонкий орлиный нос, большой рот и ямочки на щеках, которые, тем не менее, делали ее яркой и симпатичной, и очень похожей на итальянку.