– А Максим Романович добавил уже от всей своей души, вырубив нашего красавца надолго, – сказал Федоров.

– Он живой-то вообще? – насторожилась Настасья, внимательно присмотревшись к неподвижному Гарику.

– Да что этому говнюку сделается! – отмахнулся Максим. – Подумаешь, тюкнули пару раз, он и рубанулся. Прямо приходи, кума, любоваться! Конкретный какой-то натюрель, а не шпион бывалый.

– Ну, вам видней, – все же с сомнением произнесла она.

– Эй ты, коза, ты не забыла, что на меня тут наехала? – напомнила о себе Илона Захарова. Растолкав капитана и Тимирдяева в стороны, она шагнула вперед и оказалась возле Насти.

Видимо, собралась отстаивать себя и заодно обличать.

– Вот странный человек, – скрежетала Настя. – Вам бы принять срочным образом позу позднего раскаяния, изобразить из себя фиалку нежную и повиниться… – и сорвала голос, закашлялась. Покашляла, посипела и продолжила: – …а она в разборку рвется. – И спросила у Захаровой: – Вот как так? Все от скорбности головы, что ли? Или гордыня перевешивает разум? Вы в шпионаже замешаны, барышня, в государственной измене в корыстных целях, а вы все права качаете.

– В какой измене, ты совсем охренела? – ощерилась Илона и даже кулачки сжала.

– Ну как же, вас же наняли создавать шумовую и скандальную завесу, когда это понадобится. Когда проверят ваш телефон, уверена, что в нем обнаружат интересные СМС, в которых вы получали приказ затевать скандал. – Настасья с трудом одолела такую длинную фразу скрежещущим сипом.

– Не понял? – заинтересовался Федоров.

– А все просто. – Покашляв пару раз, Настя повернулась к нему и, не выпуская руку Максима, забрала у Сергея кружку с напитком, которую Федоров так и продолжал держать в руке, отхлебнула отвара, перевела дыхание и заскрежетала: – Я попросила папиного друга проверить и Илону Захарову заодно. И выяснилось, что ее с полгода назад турнули из журнала за то, что она проявляла уж слишком докучливое женское внимание к одному весьма значимому мужчине, у которого как-то брала интервью. Последние полгода она перебивалась непостоянными заработками, наделала кучу долгов. И тут вдруг странным образом отдала все свои долги сразу и объявила в соцсетях друзьям и подругам, что едет в командировку в Якутию по заданию немецкой газеты, в которой теперь работает внештатным корреспондентом. Мне эти ее выступления сначала в номере, когда мы пришли с версией про чемодан, потом в ресторане показались какими-то фальшивыми. Уж слишком все нарочито, слишком избитый типаж истеричной столичной стервы, которой все позволено. – Она замолчала, допила напиток, сунула кружку обратно в руку Федорова и с видимым усилием продолжила объяснение, сжав ладонью больное горло: – Все снова слишком показательно и чересчур, как в дешевой киношке. И подумалось мне, что в этой нарочитости есть какой-то скрытый смысл. А потом, когда она положила селфи-палку с закрепленным на ней телефоном на стол, на ее смартфон пришла СМС, и он пропиликал. А поскольку он лежал совсем рядом со мной, я прочла послание. «Продолжай хипеж», – было написано там. Но ты ее чем-то напугал, и она убежала. Кстати, а что ты ей такого сказал, что ее сразу же пробрало?

– Сказал, что она наехала на крутого якутского авторитета, – хмыкнул Сергей Иванович и кивнул головой в сторону Вольского, – и что я сильно сомневаюсь, что после такого наезда она вообще покинет этот город.

– Ну, спасибо, – «поблагодарил» Максим.

– А что, похож, – оправдывался Федоров и вдруг резко распорядился, кивнув на Илону: – Капитан, эту барышню тоже прихвати с собой.

– Куда?! – заверещала та. – Вы что, охренели?

– Флакон-то точно нашла? – доверительным тоном, как у подруги любимой, спросил Федоров у Насти, более не удостаивая вниманием шумливую Илону.

– Нашла. В ванной в специальной коробочке и бархатном чехольчике, – кивнула она головой и посмотрела на него особым взглядом. – Сергей, а ведь носитель с информацией у него. И все вещи Эдика, уверена, вы найдете в его номере. И снимите отпечатки пальцев в его номере и у «Кипрелова». Они должны совпасть. – И усмехнулась, тут же снова схватившись за горло от кольнувшей боли. – А ты небось расстраивался, что пришлось за каким-то бизнесменом ненужным черт знает куда лететь, а там в Мирном и Якутске без тебя все важные дела пройдут.

– Это точно, – подтвердил Федоров и весело хохотнул. – Да и тут без меня чуть все важные дела мимо не прошли. Образовалась одна дамочка настырная, которая мое масло с хлеба слизывает. И откуда ты такая умная взялась, а, Настасья Юрьевна?

Гарик лежал на полу возле их ног, а они втроем стояли, окруженные зрителями – постояльцами гостиницы, охраной и персоналом. Вся эта толпа живо, эмоционально и громко обмениваясь впечатлениями по поводу происшедшего.

Кто-то порывался выспросить что-то у полицейских и Тимирдяева, кто-то возбужденно общался на повышенных тонах, обсуждая происшествие, кто-то громко и с явным удовольствием пересказывал новости поварам, Илона верещала, материлась, брыкалась и что-то громко требовала, пока ее заковывали в наручники.

И тут Настю осенила важная мысль, и, забыв про надсадное, поврежденное горло, про боль в голове, она стремительно развернулась, торопливо высматривая кого-то в толпе, и попыталась перекричать весь этот вопящий балаган, но получилось что-то среднее между сиплым мычанием и натужным, придушенным криком:

– Где Василис?!

– Какой Василис? Ты что, Насть? – не понял Максим.

– Да этот, – нетерпеливо потрясла она ладонями, – …ну, мужик с косицей типа Чернобыльской Василисы-красы длинной косы, – путано, эмоционально и спешно пыталась объяснить она, засипев совсем уж безнадежно: – Ну, тот, что женихался с теткой, напавшей на нас в номере. Тоже такая слишком театральная парочка на показ.

– Был где-то здесь, – оглядываясь по сторонам, напрягся Федоров и сразу расслабился, отмахнувшись. – Да никуда не денется. У полицейских и охраны приказ никого не выпускать из ресторана.

– Так у них и раньше был такой приказ, да только охранника Колю Баскарова убили, – напомнила Настя, болезненно скривившись от сухой резкой боли в горле.

– А кстати, я про эту бабу чего-то кардинально не понял? – спросил Вольский у Сергея.

– Я тоже, – шагнул к ним поближе Тимирдяев, но посмотрел вопросительно на Настю, а не на гэбиста. – Зачем она Колю-то убила?

– Как убила?! – с истеричными нотками в голосе, испуганно-громко вдруг вскрикнула женщина-эколог. – Что, кого-то еще убили? Какого Колю?

– Убили охранника гостиницы Николая Баскарова, – четким поставленным голосом сообщил всем Федоров.

– Сережа, – недоуменно-перепуганно спросила та же женщина. – А ты ко всему этому, – она неопределенно помахала рукой, пытаясь показать к чему, – какое отношение имеешь? Ты же эколог?

– Я не совсем эколог, Валентина Ивановна, – вдруг улыбнулся ей Федоров. – Вернее, после общения с вами теперь, конечно, эколог, но в душе. Я служащий госбезопасности.

– Господи боже мой! – воскликнула пораженная женщина и приложила ладошку к груди. – Как же так? Ты же совершенно в теме, и вдруг какая-то безопасность.

– Да потом разберетесь! – осадил ее Тимирдяев. – Так кто это такие? – и выжидательно посмотрел на Настю.

– Ну, как кто, Олег Борисович? – попеняла она ему и, тут же скривившись от полыхнувшей боли, прижала ладонь к горлу. – Конкурирующая, так сказать, фирма. Разведка другого государства или корпорации, которая тоже обрабатывала женщину-шпионку, но, видимо, кураторы Гарика пообещали той больше денег и выгод, да и сам Гарик в роли Эдуарда расстарался и, скорее всего, влюбил в себя дамочку, наладив с ней роман, и она выбрала их. Мадам же Доширак, воспользовавшись тем, что всех задержали в ресторане, решила пробраться в номер Гарика и обыскать его. А охранник Коля просто оказался на ее пути. Она сорвалась, наверное, раз решилась на убийство, может, предположила, что все спишут на того, кто убил Зиночку, а она успеет найти необходимое и уйти. Не удивлюсь, если у нее имеется какой-нибудь прибор для обнаружения электронных микроносителей, – закончила Настя объяснение уже окончательно севшим голосом. А договорив, вдруг почувствовала такую невероятную навалившуюся враз усталость, что ее даже качнуло. И сразу как-то особенно сильно заболела спина, а в ушибленном затылке полыхнуло свинцовой болью. Настена вцепилась покрепче в руки Максима, прикрыла глаза, стараясь противостоять всей этой навалившейся боли, и еле слышно пожаловалась:

– Все. Душ, есть и спать. И тишины.

– Врача ей надо, – услышала она откуда-то издалека чей-то сердобольный, жалеющий женский голос.

И поплыла куда-то, словно раздваиваясь – находясь в сознании, понимая все, что происходит вокруг, видя и отмечая перемещения людей, слыша, но не различая их голоса, и в то же время как будто пребывая в состоянии полудремы, как бы защищающем и оберегающем ее от четкости и резкости окружающего мира.

«Все, – подумала она с облегчением. И улыбнулась себе: – Все».


Солнце осветило все вокруг.

Оно затопило комнату, отражаясь на сверкающих поверхностях полированной мебели и стаканов с графином, телевизионной плазмы и стекол на багетах незатейливых акварелей; оно било в глаза со всей радостной весенней мощью.

И Настасья, стоя у окна и подставляя теплым лучам лицо, все жмурилась довольно и поглядывала на беспредельное бирюзовое небо, раскинувшееся во всю свою ширь.

Хорошо. Как же хорошо!

И грустно. Все кончилось.

Вчера ей так и не удалось сразу осуществить три своих горячих желания.

Есть она не смогла.

То есть хотела, да еще как, аж сосало в животе от разыгравшегося от нервов аппетита. Но путем эксперимента выяснилось, что глотать что-то тверже перетертой каши она не в состоянии. Шеф-повар «Националя», настолько сильно впечатленный разоблачением, ринулся в кухню и самолично приготовил ей суп-пюре собственного рецепта.

Вкусно было. Но скучно. Похлебала, сколько могла, и уже было намылилась в номер, чтобы залезть под душ, как ее перехватили Вольский с Федоровым. Нежно, но настойчиво они препроводили ее в вездеход полиции и доставили в больницу.