Вскоре обеды en familleпо понедельникам вошли в привычку, и Гэвин сразу заметил, что в отсутствие Этьена разговоры о Вьетнаме приобретают совсем иной характер. Вань с охотой предавалась воспоминаниям о своем детстве в Хюэ, невольно выдавая тоску по родине.

– Когда приедете в Сайгон, непременно навестите мою сестру Нху, – вновь и вновь повторяла она с горящим взором. – Вы должны уговорить ее покинуть Вьетнам и поселиться рядом с нами в Париже.

Гэвин искренне обещал выполнить просьбу, хотя уже начинал сомневаться в том, что ему когда-либо удастся ступить на вьетнамскую землю.

Все лето он забрасывал руководство требованиями отправить его в Сайгон, чтобы вести репортажи с места военных событий. Ему неизменно отвечали, что пока он недостаточно опытен и не может рассчитывать на такое ответственное задание. Прежде чем стать военным корреспондентом, человек должен отработать в центральной конторе не менее трех лет.

Гэвин знал, что, если бы не Габриэль, он уже давно отступился бы и, подчиняясь зову беспокойного сердца, двинулся в путь. В Америку либо, может быть, в Канаду. Но он так и оставался в Париже и постепенно познакомился с узкими улочками Монмартра не хуже самой Габриэль. Его знали все: цветочницы и газетчики, швейцары и бармены. Проститутки тоже знали Гэвина и всякий раз, когда рядом не было Габриэль, нахально зазывали его. Гэвин неизменно отказывался, покачивая головой и усмехаясь. Больше всего его забавляло то, что, вздумай он принять предложение, девчонка тут же пошла бы на попятный и немедля сообщила Габриэль о неверности возлюбленного.

Как-то раз в октябре он сидел за своим столом и читал информацию из Стокгольма, где проходил массовый митинг протеста против американской политики во Вьетнаме.

– Похоже, сегодня у тебя счастливый денек, – сказал непосредственный начальник Гэвина, торопливо входя в кабинет. – Сейчас в конторе находится менеджер азиатского направления, он хочет поговорить с тобой.

Гэвин вознес небесам короткую благодарственную молитву и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался вверх по лестнице, ведущей в кабинеты администрации.

– Хотели Вьетнам – получайте, – лаконично произнес англичанин. – Сначала несколько недель проведете в Сингапуре, пока мы оформим для вас визу. Ну а потом я жду от вас серьезной работы. Мне бы не хотелось, чтобы вы сидели на вершине холма, взирая на битву, а потом составляли отчеты со слов американцев. Забудьте о варьете и пишите только о том, что происходит в действительности.

– Варьете? – Гэвин подумал, что это намек пореже бывать в сайгонских барах и ночных клубах.

– Каждый вечер в пять часов американцы дают пресс-конференцию. Ее называют «пятичасовым варьете». Скоро сами поймете почему.

– Так точно, сэр! – радостно воскликнул Гэвин, едва сдерживая охватившее его волнение. – Благодарю вас!

Англичанин посмотрел на него с жалостью.

– Не спешите с благодарностями, – хмуро произнес он. – Скажете спасибо, когда вернетесь. Если, конечно, вы все еще хотите туда поехать. А вы, конечно, хотите. – С этими словами он потянулся к папке, лежавшей на его столе, давая тем самым понять, что беседа закончена.

Габриэль склонила голову набок.

– Вы уверены? – спросила она.

Старик доктор положил сцепленные пальцы на стол из красного дерева, стоявший между ним и посетительницей.

– Абсолютно. Ошибки быть не может.

Уголки губ Габриэль приподнялись в улыбке.

– Спасибо, доктор, – сказала она, поднимаясь.

Вид у врача был озабоченный.

– Что собираетесь делать? – прямо спросил он.

Габриэль заулыбалась еще шире.

– Ничего. Ровным счетом ничего. – Она весело, чуть хрипловато рассмеялась и, выйдя из кабинета, спустилась по узкой винтовой лестнице, ведущей на улицу.

Она назначила Гэвину встречу в кафе на углу улиц Мартирс и Ле-Так, и теперь, чтобы не опоздать, ей пришлось прибавить шагу. Гэвин уже дожидается ее за столиком, Габриэль радостно подпрыгнула. Перед Гэвином на клетчатой скатерти стояла чашка кофе и лежала газета.

– Гэвин! – крикнула Габриэль, бегом бросаясь к нему. – Гэвин!

Он повернул голову и тут же вскочил, приветливо улыбаясь.

– У меня потрясающие новости! – оживленно заговорил он, заключая Габриэль в объятия и крепко прижимая ее к себе.

– Подожди, cheri! Я тоже хочу сообщить тебе нечто невероятное.

– Сначала дамы, – галантно произнес Гэвин, нехотя отпуская Габриэль, и, придвинув ей плетеное кресло, усадил за столик.

Габриэль дождалась, пока Гэвин устроится рядом, и взяла его руки в свои. Ее глаза сияли.

– Может быть, ты все-таки расскажешь первым?

Гэвин рассмеялся и поцеловал ее в кончик носа.

– Моя новость подождет, – ответил он, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы сдержаться, и чувствуя, как при мысли о бесчисленных делах и заботах, которые ему предстоят, у него идет кругом голова. – Что ты хотела мне сказать?

Габриэль подалась вперед, крепко поцеловала его в губы, потом отодвинулась и негромко произнесла:

– У меня будет ребенок, cheri. Ну разве это не самая прекрасная новость, какую ты только мог себе представить?

Глава 8

На обратном пути в Сан-Франциско Эббре досталось место у иллюминатора. Она сидела, задумчиво глядя в сверкающую голубую дымку Тихого океана. Свидание с Льюисом прошло замечательно. Воспоминания о том, как они занимались любовью, до сих пор волновали ее, и Эббра знала, что они будут согревать ее долгие месяцы разлуки. И все же...

На лбу Эббры залегла крохотная складка, в глазах с длинными ресницами поселилось уныние. Она прекрасно понимала, что ее беспокоит, знала также и то, что больше не может делать вид, будто не замечает этого. Ее муж оказался совершенно чужим человеком. Мужчина, утверждавший, что во время боевых действий у него вскипает кровь, даже отдаленно не напоминал Эббре того Льюиса, которого она знала. И все же она любила этого незнакомца, с которым навсегда связала свою жизнь.

Ожили динамики, и командир экипажа сообщил, что самолет приближается к калифорнийскому побережью и вскоре произведет посадку в международном аэропорту Сан-Франциско. Эббра застегнула ремень. Она понимала, что простых ответов не существует. Они женаты, любят друг друга, но им еще не довелось пожить нормальной супружеской жизнью. Когда это время наступит, им придется научиться понимать друг друга. Мысль об этом принесла Эббре облегчение. Ее лоб разгладился, а уголки губ приподнялись в легкой улыбке. Менее чем через полгода они вновь будут вместе, и тогда начнется настоящая семейная жизнь.

– Я люблю тебя, Льюис, – прошептала она. В ту же секунду звук двигателей изменился и самолет начал снижение. – Ты только вернись ко мне живым и здоровым, а все остальное не имеет значения.

Оказавшись в зале прилета, она сразу заметила высокую, мощную фигуру Скотта. Глаза Эббры засияли, улыбка стала шире, и она торопливо зашагала к нему. Белая льняная юбка колыхалась над коленями ее невероятно длинных загорелых ног.

У Скотта перехватило дыхание. После расставания с Эбброй он твердо сказал себе, что не поедет из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско, чтобы встретить ее в аэропорту по возвращении с Гавайских островов, однако все его усилия были напрасны. Он сопротивлялся до самого последнего момента, уговаривая себя проявить силу воли, но добился лишь того, что потом был вынужден сломя голову мчаться по автостраде и молиться, чтобы его не остановил бдительный патруль.

– Рад, что ты вернулась домой, – сказал он, стараясь не выдать охвативших его чувств, и, взяв багаж Эббры, по-братски прикоснулся губами к ее виску.

– Я могла бы сказать, что по-настоящему рада возвращению, только если бы Льюис приехал со мной, – ответила она, посылая Скотту улыбку, от которой тот едва не потерял самообладание.

Он заработал локтями, протискиваясь к выходу сквозь толпу обступивших их репортеров. Господи, все оказалось куда хуже, чем он ожидал. Скотт знал: ему будет нелегко вновь встретиться с Эбброй, после того как признался себе, что испытывает к ней далеко не родственные чувства, а самую настоящую страсть, но даже не догадывался, что это может оказаться почти невыносимо. Он полагал, что сумеет общаться с Эбброй как ни в чем не бывало, что она не заметит перемен в его отношении к ней. Но его надежды не оправдались. Ему нестерпимо хотелось швырнуть сумки на пол, обнять Эббру и изо всех сил прижать к себе. На лбу выступила испарина. Черт возьми, это будет потруднее, чем пробежать двадцать пять ярдов и приземлить мяч в зачетном поле противника, когда осталось играть от силы десять секунд.

– Как Льюис? – спросил он, стараясь отвлечься от обуревавших его чувств.

– У него все хорошо, – ответила Эббра, и, несмотря на легкость, с которой были произнесены эти слова, в ее голосе прозвучала такая любовь, что мускулы плеч и рук Скотта превратились в тугие узлы.

– Это замечательно, – сказал Скотт. Они вышли из здания аэропорта на залитую ярким солнцем площадь. – Чем же он там занимается?

В этот миг они приближались к его машине, и прошло несколько секунд, прежде чем Скотт понял, что его вопрос поставил Эббру в тупик.

– Он... э-э-э... служит в группе военных советников из пяти человек, – заговорила она наконец таким неуверенным голосом, что Скотт повернулся к ней и с недоумением приподнял брови. На щеках Эббры проступил легкий румянец; не выдержав взгляда Скотта, она шагнула к машине. – Льюис по-прежнему находится на полуострове Камау, – продолжала она, открывая дверцу. – Думаю, он останется там до окончания срока службы.

– Да, – отозвался Скотт, гадая, в чем причина ее смущения. – Да, конечно. – Он уселся рядом с Эбброй и сунул ключ в замок зажигания. – Хотя, поскольку второе полугодие служат добровольно, его могли бы перевести в более спокойное место. В Сайгон, к примеру, – добавил Скотт, выводя машину с привокзальной площади и сворачивая на шоссе.