Он наспех попрощался с Раисой Григорьевной и бросился на вокзал. В девять вечера на Москву шел фирменный поезд, в десять – обычный…

У касс была давка: ходили слухи, что билетов осталось мало, всем не достанется. Тимур принялся «строить» очередь, чтобы никто не лез вперед, наорал на какого-то заполошного мужика, который толкал всех своим чемоданом, заставил пропустить вперед беременную женщину…

– Граждане, ведите себя прилично, сегодня на всех билетов хватит! – сердито закричала кассирша. – Что вы прям как в старые времена…

– До Москвы один… – наконец сунулся в окошечко Тимур.

– Паспорт, пожалуйста… – буркнула кассирша.

«Достал!» – со звериной радостью подумал Тимур. Передал кассирше паспорт и полез в карман за деньгами.

И похолодел – кошелька не было. Тимур обшарил все карманы, рюкзак – в очереди даже возмутились, что он всех задерживает… Но толку никакого. Украли кошелек!

Как, когда? Наверное, когда стоял в очереди. Карманников-то полно! В милицию обращаться было бесполезно. Найдут они, как же…

Тимур обошел вокзал, выискивая взглядом предполагаемого карманника. «Нет, так не годится. Надо возвращаться в Иргу». Пропажа денег – вещь неприятная. Но не смертельная. У Тимура имелись деньги, и немалые – но в Ирге…

Это был знак. Словно сама судьба приказывала Тимуру вернуться назад.

Тимур всегда прислушивался к голосу судьбы – еще с тех времен, когда воевал. Если бы он не обращал внимания на знаки, которые посылали ему свыше, – не выжил бы…

Но затем Тимур представил вдруг, что могло случиться с Беллой, если уж он, здоровый мужик, попал в передрягу… А она – наивная, слабая девушка! Возвращаться домой никак нельзя – это потеря драгоценного времени.

Занять денег на билет у Раисы Григорьевны? Не смешно… Тетка Беллы – бедней церковной крысы. А деньги нужны немалые – на билеты, на поиски Беллы в Москве… Да мало ли что там, может, невесту выручать придется!

И тут Тимур вспомнил, что в Михальске живет его бывший сослуживец, Серега Дубинин. Они воевали вместе… А нет ничего крепче боевого братства. Серега вроде парень небедный, деньги есть – у него бизнес, и хорошо идет, говорят… Тимур с Серегой встречались в последний раз лет пять назад… Серега должен помочь.

Тимур отправился к бывшему сослуживцу.

Серега визиту старого друга обрадовался, потом огорчился, что тот забежал на минутку, только денег занять. Но в просьбе и не думал отказать:

– Дам я тебе взаймы, как не дать!

Он быстро отсчитал нужную сумму, и Тимур отбыл на вокзал. Предварительно обещав Сереге, что вернет деньги сразу по приезде. Взять расписку друг отказался наотрез:

– Не вопрос, Тимур… Ты ж мне как брат, я тебе верю!

На вокзале Тимур вел себя максимально осмотрительно. Уж второй раз его никто не обворует! Деньги он в этот раз сложил не в карман куртки, а в рюкзак, в потайное отделение. Вор ни за что не доберется до этого кармана, а рюкзак из рук Тимура уж никто не вырвет…

Тимур купил билет на поезд. А скоро на перрон прибыл поезд Томск – Москва.

Тимур сел в него, думая только о Белле. О знаках, которые посылала ему судьба, он уже забыл…

* * *

Был вечер. Белла, сидя на лавочке, съела бананы и выпила воду. Вкуса бананов она не почувствовала…

«Как он мог? Как он мог так говорить со мной, с живым человеком? И что я ему плохого сделала? Я же к нему с добром…» – растерянно думала она о сценаристе Африканове.

Вокруг, по бульварам, ходили люди. Смеялись, шутили, обнимались. Но все они, эти москвичи – Белла уже поняла, – были злыми, недобрыми людьми.

Лицемерами. Притворщиками!

А ведь это самое последнее дело – обманывать. Взять того же Гену, который прикинулся ласковым, любящим мужчиной…

«Он, сценарист Африканов, не имеет никакого права обманывать стольких зрителей! Он не имеет права сочинять свои сценарии, насквозь лживые. Бог дал Африканову талант, а души – не дал… Да, он придумывает красивые истории, но сам-то при этом человек циничный и злой! Это несправедливо, несправедливо, несправедливо…»

Девушка смахнула со щеки слезинку.

«Интересно, если негодяю объяснить, что он негодяй, он поверит в это? Поймет, что поступает плохо? Может, Африканову никто и никогда не говорил, что надо быть искренним? А если он сиротой рос, без матери?! А если у него друзей никогда не было? Тогда я должна от лица всех зрителей сказать ему все это прямо в лицо. Что он не имеет права обманывать людей! Кто, если не я?..»

* * *

…Оставив налитую стопку на столе, Африкан вышел из дома.

Махнул рукой – и сразу же перед ним остановилась «Волга». За рулем – мужик лет шестидесяти. Африкан отрицательно покачал головой – нет, мол, с тобой не поеду…

– Козел, чего руками машешь! – зло крикнул водитель и рванул с места. Ишь, лихачит еще…

«Волга» плюс бомбила определенного возраста за рулем – убойное сочетание. Водила обдерет как липку и всю дорогу будет либо молчать, исходя флюидами ненависти ко всем и вся, либо травить пассажира самодовольной болтовней.

Они, наверное, вампиры, все эти престарелые любители «Волг»…

Африкан снова махнул рукой – на этот раз затормозил «мерс», не новый, но в очень приличном состоянии.

– До Коломенской за сколько довезете?

– Семьсот.

– Четыреста! – помрачнел Африкан.

– Четыреста пятьдесят, – ответил безапелляционно водила. Эта цена, судя по тону, которым была произнесена, являлась последней и окончательной.

Но за комфорт тоже надо платить… Дождаться разбитых «Жигулей» с каким-нибудь Магомедом за рулем и за двести – двести пятьдесят доехать до пункта назначения или с комфортом прокатиться на иномарке, пусть и в два раза дороже?

– Ладно, согласен! – буркнул Африкан, открывая дверцу машины.

…Через час он уже вышел на одной из тихих улочек, что находилась неподалеку от парка.

Вот эта улица, вот этот дом.

Но Африкан направился не к «этому» дому, а совсем к другому, что находился ровно напротив.

Подойдя к одному из подъездов, он набрал код, пешком поднялся на пятый этаж, остановился между этажами у окна, достал из внутреннего кармана своей жилетки небольшой бинокль и приник к окулярам.

Вечерело, и в окнах соседнего дома уже зажегся свет. Африкан нашел нужные окна, навел резкость… И сразу увидел ее. Ее лицо в обрамлении темно-русых, мягких локонов. Это было словно удар под дых…

Она сидела на диване, приложив к уху телефонную трубку, и губы ее беззвучно шевелились. О чем она говорила и, главное, – с кем? К сожалению, Африкан не умел читать по губам!

– Будь ты проклята… – прошептал Африкан, обращаясь к этому лицу. И повторил, словно заклинание: – Будь ты проклята! Будь ты проклята во веки вечные!

А она говорила и говорила, и губы ее – тоже мягкие, безмятежно округлые – шевелились, завораживая и околдовывая… Она – это Лара.

Лара – о, сколь извивисто, изящно, полно ассоциаций и аллюзий это имя… Аллюзий и иллюзий. Лара. Роскошно! Это вам не Белла, не Анжела, не Снежана, не, упаси господи, Сюзанна какая-нибудь. Просто и со вкусом. Со вкусом карамельки, перекатывающейся во рту, беззвучно скользящей по нёбу и звонко отскакивающей от зубов – Лара. Будь ты проклята, Лара.

«Уж больно официально она треплется, с такой-то надутой физиономией, – сделал вывод Африкан, наблюдая за Ларой, разговаривающей по телефону. – Не с Борисом. Значит, Борис дома?» Африкан перевел бинокль на соседние окна, потом перескочил назад… «Ага, нет его дома, твоего Бориса! – злорадно подумал Африкан. – По бабам он, поди, шляется. Так тебе и надо, Лара».

Но в этот момент в том окне, за которым располагалась кухня, вспыхнул свет, и в глубине квартиры показался мужчина в домашнем халате белого цвета. Мужчина нажал на выключатель в коридорчике перед кухней, закрыл одну из дверей рядом (дверь туалета или ванной) и прошел уже непосредственно в кухню. Это был он, Борис (Африкан всегда произносил его имя с ударением на первом слоге – Бо€рис. Потому что тот – пижон и сноб. Ничтожество с манией величия!).

Борис потер полотенцем голову (ага, значит, этот скотина в ванной был, пытался от грязи отмыться!) и сел за стол перед окном. Включил настольную лампу, откинул крышку у ноутбука. Он, Борис, на кухне свои графоманские статейки кропает – чтобы жена ему не мешала. Наверное, Борис хочет быть подальше от ее голоса, от ее запаха, от ее тела… Прячется на кухне, чтобы не видеть и не слышать Лару!

– Борис тебя не любит, – прошипел себе под нос Африкан, переведя бинокль на другое окно и обращаясь теперь к Ларе: – А я тебе говори-ил, что ничего у вас не получится… Он – бездарность и трепло. Я тебя предупрежда-ал, но ты, дура, меня не стала слушать… Так тебе и надо, Ларочка. Ты получила по заслугам. Будь ты проклята. Не видать тебе счастья, никогда!

Африкан перевел бинокль на окна кухни. Борис усердно нажимал на клавиши. Потом взъерошил рукой волосы на затылке и крикнул что-то, повернувшись в сторону коридора.

Лара в комнате вздрогнула, торопливо зашевелила губами (прощаясь со своим собеседником), а затем потянулась к столику рядом, положила телефон на базу. И вышла из комнаты – но за миг до того Африкан смог увидеть Лару в полный рост.

Не потолстела. Но и не похудела. Это изумительное, отвратительное сочетание тонкой талии и высокой, мягкой, колышущейся груди… Без лифчика дома ходит, Мессалина. Лара всегда любила прозрачный хлопок и тонкий трикотаж. Цвета – неяркие, точно припыленные, чистые: бежевый, светло-серый, светлый серо-голубой, невнятные абрикосовые, персиковые оттенки… Могла позволить себе нежно-розовый, оттенка утренней зари, разбавленной молочно-белыми облаками…

Это слияние нежной ткани и нежного цвета всегда поражало Африкана. Одежда Лары контрастировала с ее ярким лицом, но сочеталась с ее манерами, движениями – плавными, спокойными, завораживающими. Поэтому Африкана, когда он жил с Ларой, мучили два странных чувства: боязнь прикоснуться к этой небесной чистоте и одновременно – стремление растерзать эту мягкую, всегда словно трепещущую плоть, проникнуть клещом Ларе под кожу, под этот тонкий, гладкий, молочной свежести покров…