Ноа последовал за ней, останавливая её на полпути:

— И немного хлеба и сыра.

Она ответила ещё одним кивком и, опустив голову, постаралась пройти другим путём. Он вновь встал перед ней, добавив:

— И одно золотое яблоко.

Она оказалась загнана в угол. Он знал это. Она знала это. И поняла, кто стоит позади неё. Место, в котором они находились, позволяло Августе оставаться в тени, защищённой его фигурой от глаз остальных посетителей клуба. Она медленно подняла подбородок. У неё не было особого выбора, и поэтому она просто смотрела на него.

— Вы закончили? — прошептала она, заглядывая ему за спину. На ней не было очков, и он видел, как она, прищурившись, всмотрелась в темноту, изучая гостей клуба, сидящих за его спиной. Ноа подождал, пока не убедился, что она заметила Белгрейса, выражение её лица убедило его, что именно в поисках графа она и явилась сюда.

— Не каждый день встретишь леди, одетую мальчиком, в клубе, который предназначен исключительно для мужчин. Уверен, вы не можете винить джентльмена за желание немного повеселиться.

Она нахмурилась.

— Я бы и не стала, если бы здесь присутствовал джентльмен.

Ноа улыбнулся её язвительной остроте.

— Вы ранили меня. И это, когда я вёл себя с вами, как самый что ни на есть благородный джентльмен.

— Ах, да, Благородный лорд Ноа, с того самого момента, как вы натолкнулись на меня на террасе на балу у Ламли. Как я припоминаю, в тот вечер вы вели себя, как истинный джентльмен.

— Я возместил вам потерю шляпки.

— Конечно, после того как вы же и уничтожили её.

— А вашей лошади понравилось яблоко?

— Нет. Оно оказалось червивым.

Улыбка Ноа стала шире. Ни одна другая леди из общества не смогла бы стоять перед ним, одетая в мальчишеские бриджи и пальто, в центре эксклюзивного мужского клуба «Уайтс» и критиковать подарок, который он сделал её лошади. Ни одна леди, кроме Августы.

— Скажите, миледи, вы хотя бы представляете, как глупо было…

— Он здесь!

Когда позади Ноа раздался резкий голос, Августа отступила глубже в тень.

— Какого дьявола, ты делаешь, парень? Я велел тебе принести перчатки лорда Уолфтона! Я намереваюсь позвать сюда Рэггетта и бросить тебя к…

— Не думаю, что в этом есть необходимость, — холодно произнёс Ноа, перебивая помешавшего их разговору. Повернувшись, он заслонил Августу от двух фигур, подошедших к ним.

Мужчины были знакомы Ноа. Первый, лорд Арчибальд Уолфтон, при виде его мгновенно побледнел. Второй, сэр Спенсер Этертон, ответил ему взглядом, исполненным чистой и неприкрытой ненависти.

— Иденхолл, — инстинктивно он дотронулся до рваного шрама на своей левой щеке, заканчивающегося там, где когда-то была мочка его уха.

Ноа сохранял на лице безразличное выражение, молчаливо взирая на мужчину, который чуть было не убил его год назад. Сэр Спенсер когда-то был любимцем общества, близким другом Браммеля, мужчиной, который, казалось, вызывал к себе ещё бульшую любовь общества с каждым нарушенным им священным правилом. Светлые волосы песочного цвета обрамляли безупречное лицо, выглядевшее так, словно оно было вырезано из прекрасного мрамора. Ленивый взгляд голубых глаз, знавших, как соблазнить даже самую неприступную горничную. Рот, который, казалось, всегда был изогнут во властной улыбке. Его называли Адонисом, сэром Спенсером Совершенство, и его внешность позволила ему занять то место в обществе, которое должно было бы быть для него недоступным из-за отсутствия состояния.

Прошло почти девять месяцев с тех пор, как Ноа видел его в последний раз — на расстоянии двадцати шагов на туманном поле в предместье Лондона. Выстрел, сделанный Этертоном, не попал в цель, пуля пролетела мимо и врезалась в толстый ствол дуба, стоявший примерно в ярде[66] позади Ноа. Сам Ноа ещё не выстрелил, только готовился разрядить свой пистолет в землю, посчитав дело улаженным, когда Этертон нанёс ему удар более глубокий, чем если бы застрелил его.

«Она носит моего ребёнка», — с издевкой проговорил он, и Ноа замер от его слов.

Не раздумывая, Ноа снова поднял руку, его пистолет оказался нацелен прямо в грудь противнику. Роберт, его секундант, призывал Ноа остановиться. Но вид пистолета, нацеленного прямо в грудь Этертону, не испугал последнего. Только подстегнул его.

«Неужели вы думали, что она хочет видеть в своей постели вас, когда у неё уже есть я? Она читала мне ваши письма, эту глупую чепуху, и смеялась над тем, как обольстила вас. Она никогда не хотела вас. Всё дело в деньгах, знаменитом состоянии Девонбруков…»

Дрожа от гнева, палец Ноа непроизвольно нажал на спусковой курок, пуля скользнула по щеке Этертона, отрезав часть его уха и навсегда оставив метку у мужчины, чей облик сравнивался с божественным.

— Вас это не касается, — сказал ему Этертон, его лицо стало таким же неподвижным, как и шрам, пересекающий его. Он постарался в обход Ноа схватить Августу.

— Я дал мальчику поручение, но он оказался не в состоянии выполнить его. Раггетт разберётся с ним.

Ноа сделал шаг вперёд, отвлекая Этертона. К счастью, ещё никто не заметил, что они стоят рядом. Внимание всех, казалось, было сосредоточено на одном из столов, где, без сомнения, происходила передача состояния. Но история между ними двумя была прекрасно известна всем. Это только дело времени, когда кто-нибудь заметит их рядом. Затем глаза всех будут сосредоточены на них… и на «мальчике», который затаился позади Ноа.

Ноа знал, что должен вытащить отсюда Августу.

Он пожал плечами:

— Тогда зовите Раггетта. Это не имеет для меня никакого значения.

— Вы пожалеете, что вмешались в это дело, Иденхолл.

Этертон развернулся, спеша позвать владельца клуба. Уолфтон, его постоянная тень, последовал за ним. Когда они ушли, Ноа схватил Августу за руку и провёл через узкую боковую дверь.

— Куда вы меня ведёте?

— Просто идите и молчите.

Он провёл её через ещё одну дверь, которая выходила на лестничную площадку в задней части здания, на лестницу для слуг, которая вела в кухню. Они прошли через неё, не привлекая внимания, и быстро выскользнули во двор.

Оказавшись на безопасном расстоянии от дома, Ноа развернулся к ней лицом, всё ещё продолжая сжимать её руку.

— А теперь, у вас ровно пять секунд, чтобы начать объяснения.

Но у Августы была другая идея. Прежде чем Ноа успел понять, что произошло, она вывернулась из его хватки и, оставив стоять в одиночестве с её курткой в руках, стремительно бросилась к конюшням. Всё, что он уловил, прежде чем она скрылась из виду, это проблеск белоснежной кожи и тёмных волос.

— Подождите, вы маленькая… — желая поймать Августу, Ноа погнался за ней.

В конюшнях было темно, даже лунный свет не проникал внутрь, так что он не видел, куда идёт. Ноа замешкался, прислушиваясь в темноте. Но смог только услышать, как беспокойно в своих стойлах переступают с ноги на ногу лошади. А затем дверь в конюшни закрылась, и он услышал звук щеколды, встающей на место. Через мгновение по двору позади конюшен прокатился перестук колес отъезжающего экипажа.

Ноа знал, что в следующий раз, когда он увидит леди Августу Брайрли, у него не будет иного выбора, кроме как убить её.

В темноте раздалось тихое ржание лошади, она словно смеялась. Ноа готов был поклясться, что это был его собственный конь Хамфри.

Четверть часа спустя Ноа услышал звук отодвигаемой щеколды. Дверь открылась, впуская мальчика, того самого, который взял у Ноа лошадь, когда он приехал сюда чуть ранее сегодня вечером. Силуэт парнишки чётко вырисовывался в лунном свете, и он сразу же заметил Ноа, сидевшего на обсыпанном сеном бревне.

— Милорд?

Ноа встал и отряхнул свои бриджи.

— Да, Гарри. Это я. — Потом, подняв куртку, которую носила Августа, он направился к двери. — Мою лошадь, Гарри.


Августа потихоньку прикрыла дверь своей спальни, на минуту задержавшись около неё, чтобы убедиться, что никто за ней не идёт. Слава Богу, что она случайно не столкнулась с Шарлоттой, когда возвращалась домой. Если бы Шарлотта увидела падчерицу в её нынешнем виде — одетой только в сорочку и пару грязных мальчишеских бриджей, с распущенными волосами, в беспорядке разметавшимися по плечам, у маркизы точно случился бы апоплексический удар.

Неудача! Ночная вылазка закончилась ужасным поражением, и вина за это целиком и полностью лежит на гнусном лорде Ноа Иденхолле. Потому что, если бы он не вмешался — опять — у неё всё бы получилось. Она бы пробралась в карточную комнату, добилась бы внимания графа и упросила бы его встретиться с ней наедине снаружи. И смогла бы дать ему…

Августа резко опустилась на постель, закрыв рукой рот. О, Господи, нет. Куртка. Внутренний карман. Торопясь сбежать от Ноа, она совершенно забыла, чту положила в него. Она выскользнула из куртки, оставив её в руках Ноа.

И теперь это у Ноа. Куртка у него.

А значит, он теперь знает её секрет.

Ноа сидел в кабинете в своём доме на Чарльз-стрит, на столике рядом с ним стоял бокал с бренди. В камине слабо горел огонь, и хотя ему не видны были часы на противоположном конце комнаты, он знал, что сейчас далеко за полночь. Он вернулся домой недавно, оставив Роберта, Кристиана и Толли в «Уайтс» вскоре после того, как Гарри выпустил его из конюшни. Когда он возвратился в клуб, один только Роберт высказался по поводу его исчезновения, предположив, что это из-за присутствия Этертона, который, очевидно, устроил настоящую сцену, когда, вернувшись в карточную комнату вместе с владельцем клуба Раггеттом, увидел, что Ноа и «мальчик» пропали.

Ноа даже не попытался переубедить Роберта, что у его отсутствия были совершенно иные причины. Никто так и не понял, что в их женоненавистнический клуб проникла женщина. И никто не заметил небольшой узел одежды, с которым ушёл Ноа — тёмная шерстяная накидка, в которую было завёрнуто женское платье. Всё это он обнаружил висящим на крючке в кладовке, куда зашёл, чтобы оставить куртку, которую носила Августа.