В тот день посетителей было мало. Она накинула прямо на униформу легкий плащик, бросила взгляд на свое отражение в кофейнике, подкрасила губы помадой.

— На этот раз проблем с посетителями не будет, Аня? — спросила она, пожимая мне руку. — Виталий в кухне. Если возникнут трудности, обращайся к нему.

— Конечно, — улыбнулась я.

Я смотрела на нее, пока она не вышла на улицу. Это был один из тех хмурых дней, не жарких и не холодных, когда, выйдя на улицу, хочется одеться потеплее, но если оденешься тепло, тут же становится слишком жарко.

Я протерла стойку и столики, хотя на них и так не было ни пылинки. Примерно через полчаса я услышала, как открылась входная дверь. В кафе вошли несколько девушек и направились в кабинку с портретом Джоан Кроуфорд. Одетые в деловые костюмы с прямыми юбками, туфли-лодочки, шляпки и перчатки, они, несмотря на свою молодость, хотели произвести впечатление зрелых женщин. Закурив по сигарете «Дю Морье», девушки стали выпускать в потолок струйки дыма.

Когда я подошла к ним, они окинули меня оценивающим взглядом. Одна (с широкими плечами и прыщавыми щеками) что-то шепнула остальным, и вся компания засмеялась. Я поняла, что встреча с ними добром не кончится.

— Здравствуйте, — сказала я, не обращая внимания на откровенную грубость и надеясь, что они сейчас просто закажут что-нибудь и оставят меня в покое. — Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

Одна из девушек, полная брюнетка с волосами, зачесанными назад слишком туго для ее лица, сказала:

— Сейчас подумаю… Пррринесите мне фоды и, пошалуй, кофи.

То, как она изобразила мой акцент, вызвало хохот у остальных. Прыщавая девушка хлопнула по столу и добавила:

— А мне кофе и тертого ревеня. Но только не террртого ррревеня, а тертого ревеня, это не одно и то же.

Я подняла руку к горлу. Сжав в другой руке блокнот, я подумала, что главное сейчас — сохранять достоинство, однако почувствовала, как к лицу прилила краска. Я понимала, что не стоит придавать этому большое значение, ведь это всего лишь недостаток воспитания. Но стоя перед ними в розовой униформе, трудно было подавить в себе ощущение, что ты человек второго сорта. Я была приезжей. Реффо. Той, кого австралийцы не хотели терпеть в своей стране.

— Говори по-английски или проваливай туда, откуда приехала, — проворчала одна из девушек, но так, чтобы я услышала.

Ненависть, с которой были сказаны эти слова, застала меня врасплох. Сердце бешено забилось в груди. Я оглянулась назад, но в кухне не было слышно ни Виталия, ни Ирины. Наверное, они пошли выносить мусор.

— Точно, вали отсюда, — поддакнула толстая брюнетка, — Нам такие не нужны.

— Если вам слишком сложно понять ее идеальный английский, можете сходить заказать себе кофе на Кинг-стрит.

Мы все одновременно повернули головы и увидели Бетти, которая стояла в дверях. Интересно, как долго она за нами наблюдала? Судя по тому, как плотно были сжаты ее губы, достаточно долго, чтобы понять, что происходит.

— Правда, там напитки стоят на один-два шиллинга дороже, — добавила она. — Так что на таблетки для похудения и мази от прыщей у вас останется на два шиллинга меньше.

Девушки пристыженно замолчали. Толстушка провела пальцами по перчаткам и улыбнулась.

— Мы просто пошутили, — сказала она и махнула рукой, словно отпуская Бетти с миром. Но уже через секунду Бетти оказалась рядом. Она вплотную приблизила свое лицо к ней и сузила глаза.

— Похоже, вы не поняли, юная леди, — зашипела она, грозно нависнув над девушкой. — Я не даю вам совет. Я — владелица этого заведения, и я говорю вам, чтобы вы выметались отсюда немедленно.

Лицо девушки вспыхнуло. Губки у нее задрожали, и было видно, что она готова заплакать. Сейчас она стала еще более некрасивой, и мне, несмотря ни на что, стало ее жалко. Она встала из-за стола и бросилась к выходу, по дороге сбив автомат по продаже салфеток. Ее подруги, явно ошеломленные, поднялись и молча помчались вслед за ней. Зрелых женщин они больше не изображали.

Бетти проводила их взглядом и повернулась ко мне.

— Никогда никому не позволяй так с собой разговаривать, Аня. Слышишь? — сказала она. — Никогда! Я знаю, через что тебе пришлось пройти, и уверена, что ты стоишь двадцати таких, как они!

В тот день вечером, когда Ирина заснула, я лежала в кровати и вспоминала о том, как Бетти встала на мою защиту. Она вела себя как львица, защищающая детеныша. Только мать в подобной ситуации повела бы себя так же. Из кухни донесся какой-то шум — наверное, Бетти тоже не спалось.

Оказалось, что она сидит на балконе и смотрит на небо. На кончике сигареты, которая горела в ее руке, как светлячок, было уже сантиметра два пепла. У меня под ногами скрипнули половицы. Плечи Бетти дрогнули, но она не повернулась, чтобы посмотреть, кто стоит у нее за спиной.

— Похоже, завтра будет дождь, — еле слышно произнесла она.

— Бетти! — Я села на стул рядом с ней. Ее размышления я уже прервала, поэтому было слишком поздно давать задний ход. Она посмотрела на меня, но ничего не сказала. В неярком свете, горевшем в кухне, ее лицо казалось бледным, а ненакрашенные глаза маленькими. В сеточке морщин на лбу и складках вокруг рта поблескивал не впитавшийся еще увлажняющий крем. Без косметики черты ее лица казались более мягкими и не такими выразительными.

— Спасибо за то, что вы сделали сегодня.

— Тише! — сказала она, стряхивая пепел с сигареты за балкон.

— Не знаю, как бы я себя вела, не появись вы вовремя.

Бетти бросила на меня быстрый взгляд.

— Рано или поздно ты бы сама послала их подальше, — заметила она, проводя рукой по сеточке на волосах. — Есть предел тому, что человек может вытерпеть, прежде чем начнет защищаться.

Я улыбнулась, хотя была с этим не совсем согласна. Когда те девушки обозвали меня грязной беженкой, я поверила им.

Я откинулась на спинку стула. Ветерок, дующий с океана, был свежим, но не холодным. Я глубоко вдохнула. Впервые встретившись с Бетти, я была напугана ее грубыми манерами, но теперь, когда она сидела рядом со мной в ночной рубашке, украшенной ленточкой вокруг шеи, тогдашние мои страхи показались смешными. Бетти напоминала мне Розалину. В ней тоже сочетались сила и хрупкость. Хотя, возможно, она казалась мне хрупкой только потому, что я видела ее тайную комнату.

Бетти запустила в воздух спиральку дыма.

— Слова могут ранить посильнее пистолета, — произнесла она. — Мне это хорошо известно. Я была шестым ребенком в семье. Всего нас было восемь, и все девочки. Отец не скрывал, какой ничтожной он меня считает, и каждый раз напоминал, что я не стою тех продуктов, которыми он меня кормит.

От удивления я вздрогнула. Что это за отец, который говорит своей дочери такие вещи!

— Бетти! — воскликнула я.

Она покачала головой.

— В тринадцать лет я поняла, что мне нужно или уйти от него, или позволить ему убить все, что было у меня внутри.

— Чтобы принять решение уйти из дому, нужно быть храбрым человеком, — сказала я.

Бетти затушила сигарету, и мы обе замолчали, прислушиваясь к ночным звукам. Где-то невдалеке заводилась машина, в ночном клубе бренчала музыка.

Через какое-то время Бетти с грустью произнесла:

— Я создала собственную семью, потому что семья, данная мне от рождения, не была идеальной. Вначале мы с Томом жили бедно, но, господи, до чего же весело! Ну а потом, когда появились мальчики… В общем, мы были счастливы.

Ее голос дрогнул, и из пачки, лежащей на подлокотнике, она достала еще одну сигарету. Я подумала о той самой комнате.

Как долго вещи ее сыновей хранились там?

— Роуз говорила, что вы потеряли сыновей на войне, — сказала я и удивилась. На Тубабао я бы никогда не решилась задать кому-то вопрос, касающийся его прошлого. Тогда мне самой было так больно, что я не смогла бы принять в себя еще и чужую боль. Но сейчас мне вдруг захотелось, чтобы Бетти знала, что я понимаю ее тоску, ведь и во мне жило такое же чувство.

Бетти сжала руку, лежавшую на колене, в кулак.

— Чарли — в Сингапуре, а через месяц Джек. Это разорвало сердце Тома. После этого он уже никогда не смеялся. Потом и его не стало.

Та же тоска, которую я почувствовала в комнате сыновей, овладела мной и сейчас. Я протянула руку и коснулась плеча Бетти. Неожиданно она сжала ее. Ее ладонь была жесткой, но теплой. Глаза оставались сухими, однако губы дрожали.

— Ты молода, Аня, но понимаешь меня, — сказала она. — Те девочки, которые приходили сегодня в кафе, тоже молоды, но ничего не понимают. Я отдала жизни своих сыновей ради спасения этой страны.

Я встала со стула и опустилась на колени рядом с ней. Господи, как же я понимала ее! Наверное, как и я, она боялась ночью закрыть глаза, страшась снов, и даже среди друзей чувствовала себя одиноко. Вот только мне не дано было постичь горечь потери ребенка, тем более двух. Бетти была сильным человеком. Я чувствовала это, но вместе с тем осознавала, что, если на нее нажать слишком сильно, она разобьется вдребезги.

— Я горжусь, — твердым голосом произнесла Бетти, — что благодаря таким людям, как мои сыновья, эта страна все еще свободна, и молодежь, вроде вас, может приезжать сюда, чтобы давать жизнь новому поколению. Я сделаю все, чтобы помочь вам, и никому не позволю обижать вас.

Слезы потекли у меня по щекам.

— О Бетти!

— Ты, Виталий, Ирина, — сказала она, — теперь мои дети.

14. Общество

Однажды вечером в июле, когда Бетти показывала мне, как готовить фирменную запеканку из говядины с ананасами, в кухню, размахивая письмом, ворвалась Ирина.

— Бабушка приезжает! — закричала она.