— Мисс Козлова? Меня зовут Дейзи Кент.

Я подняла глаза и увидела женщину в очках, голубом пиджаке и платье, которая стояла рядом со мной. Она провела меня через заваленный бумагами административный отдел, где несколько мужчин и женщин из добровольцев проверяли и разбирали заполненные формы, в кабинет с дверью из матового стекла. Дейзи попросила меня закрыть за нами дверь и предложила сесть. В окна лился жаркий солнечный свет, и она закрыла жалюзи. Вентилятор, который работал на одном из шкафов с документами, почти не разгонял духоту.

Дейзи поправила очки на носу и стала просматривать мои регистрационные формы. На стене, прямо за ее спиной, висел большой плакат: молоденькая медсестра с красным крестом на шапочке оказывает помощь раненому солдату.

— Вашу мать отправили в трудовую колонию в Советский Союз, это верно? — спросила Дейзи.

— Да, — подтвердила я и подалась вперед.

Ее ноздри дрогнули, и она сложила руки на столе перед собой.

— В таком случае боюсь, что Красный Крест не сможет вам помочь.

У меня внутри похолодело, и я от изумления открыла рот.

— Советское правительство не признает факта существования на своей территории трудовых колоний, — продолжила Дейзи. — Поэтому мы не имеем возможности выяснить их количество и установить конкретное месторасположение.

— Но я могу приблизительно назвать город. Это Омск. — Я заметила, что мой голос задрожал.

— К сожалению, если он не находится на территории боевых действий, мы ничего не можем для вас сделать.

— Но почему? — в бессилии пролепетала я. — В МОБ сказали, что вы поможете.

Дейзи вздохнула и сплела пальцы. Я смотрела на ее аккуратно Подстриженные ногти, не в силах поверить тому, что услышала.

— Красный Крест делает все, чтобы помочь людям, но мы имеем право на поиски только в тех странах, которые вовлечены в международные или национально-освободительные войны, — пояснила она. — Советский Союз к таким странам не относится. Считается, что там права человека не нарушаются.

— Вы же знаете, что это не так, — перебила я ее. — В Советском Союзе такие же трудовые лагеря, как и в Германии.

— Мисс Козлова, — сказала Дейзи, снимая очки, — мы действуем согласно Женевской конвенции и должны строго соблюдать содержащиеся в ней указания, иначе наша организация просто не существовала бы.

Ее голос был скорее равнодушным, чем сочувствующим. У меня сложилось такое впечатление, что ей уже не раз задавали подобные вопросы, и она решила, что лучше уж сразу развеять напрасные ожидания, чем вступать в бессмысленную дискуссию.

— Но у вас наверняка есть какие-то связи? — не сдавалась п. — Какие-нибудь другие организации, которые могут хотя бы предоставить вам информацию?

Женщина положила мои документы обратно в папку, как будто давая мне понять, что мое дело не подлежит рассмотрению, по я не сдвинулась с Места. Неужели она думала, что я просто встану и уйду?

— Хоть чем-то вы можете мне помочь? — спросила я.

— Я уже объяснила вам, что мы не в силах что-либо сделать для вас. — Дейзи взяла со стопки на столе другую папку и принялась листать ее, не обращая внимания на мое присутствие.

Я поняла, что мне здесь не помогут. Не получалось у меня достучаться до того светлого, что есть в душе каждого человека, не считая, конечно, людей, помешавшихся на мести, как Тан или Амелия. Я поднялась.

— Вас не было там, — с горечью произнесла я. — Вас не было на перроне, когда у меня забирали маму.

Дейзи бросила папку обратно на стопку и выдвинула подбородок.

— Я знаю, что это крайне печально, но…

Я не стала дожидаться окончания фразы и выскочила из кабинета. Сразу за дверью я натолкнулась на стол, заваленный бумагами и папками, и те упали, разлетевшись по полу. Регистраторша посмотрела на меня, когда я пробежала мимо нее, но не сказала ни слова. Лишь лица на фотографиях, развешанных на стенах в приемной, проводили меня сочувствующими взглядами.

В кафе я вернулась как раз перед началом полуденного наплыва. Перед глазами стояла пелена от едва сдерживаемых слез, мне было дурно. Я не понимала, как в таком состоянии я смогу выдержать первый рабочий день. Я переоделась в рабочее платье и завязала волосы хвостиком. Но как только я зашла в кухню, у меня подкосились ноги и мне пришлось сесть.

— Не отчаивайся, — сказала Бетти. Она налила в стакан воду и поставила его на стол передо мной. — Бог с ним, с Красным Крестом. Возможно, тебе стоит вступить в Русско-Австралийское общество. Вдруг через них удастся что-нибудь выяснить?

— А если австралийское правительство заинтересуется тобой как возможной шпионкой? — сказал Виталий, нарезая буханку хлеба. — Аня, я обещаю, что сегодня же вечером напишу отцу.

Ирина брала у него из-под рук кусочки хлеба и намазывала на них масло.

— Красный Крест завален подобными просьбами, к тому же там работают в основном добровольцы, — заметила она. — Отец, Виталия, мне кажется, смог бы больше тебе помочь.

— Верно, — согласился Виталий. — Его это дело заинтересует. Можешь мне поверить, он доведет его до конца. Если он не разыщет дядю, то выйдет на кого-то другого, кто сможет помочь.

Их поддержка придала мне сил. Нужно было приступать к работе. Я взяла меню и попыталась выучить его, а потом стала внимательно наблюдать за Бетти, запоминая, как нужно принимать заказы у посетителей. В глазах у меня все еще стояли слезы, но каждого клиента я провожала до столика с улыбкой на губах. Заведение Бетти, по ее словам, было знаменито не только своим кофе, который здесь заваривали на американский манер, но и особенным шоколадом, молочным коктейлем с добавлением настоящих зерен ванили и чаем со льдом, который подавали и высоких стаканах с полосатыми бумажными соломинками. Я обратила внимание, что некоторые дети заказывали «кола-спайдер». Мне стало интересно, что же это такое, и вечером Бетти дала мне его попробовать. Это оказался такой сладкий напиток, что у меня свело живот.

— А дети его обожают, — рассмеялась Бетти.

В обед больше всего заказывали салаты, бутерброды с холодными сосисками, пироги, но вечером мне пришлось развозить на тележке творожные пудинги «Нью-Йорк», бланманже в желе и блюдо под названием «рэрбитс». Когда один из посетителей первый раз заказал их, я удивилась.

— Кроликов? — переспросила я, потому что по-английски слово «рэббит» означает «кролик».

Мужчина почесал подбородок и попробовал еще раз:

— Рэрбитс.

— Сколько вам? — уточнила я, делая вид, что первый раз просто не расслышала его.

— Одну порцию, — сказал мужчина. Потом он бросил взгляд на Бетти и добавил: — Спросите у нее. Она знает.

Мне стало ужасно неудобно, я покраснела до корней волос.

— Мужчина за вторым столиком просит порцию кроликов, — шепнула я Бетти.

Стрельнув глазами в сторону, она взяла меню, показала мне название «рэрбитс» и велела идти в кухню и попросить Виталия показать, как это блюдо выглядит. Выяснилось, что это поджаренные ломтики хлеба, залитые расплавленным сыром и подающиеся вперемешку с пивом и молоком.

— Когда закроемся, я дам тебе попробовать, — произнес Виталий, едва сдерживая смех.

— Спасибо, не надо, — сказала я. — Я уже попробовала «кола-спайдер».

В пятницу свое свободное от работы утро я провела в Центральной библиотеке. Сквозь стеклянный куполообразный потолок в читальный зал лился неземной свет. Я держала перед собой «Записки из Мертвого дома» Достоевского, думая о том, насколько трудно читать такое сложное произведение в переводе. Я взяла русско-английский словарь и упорно сверялась с ним до тех пор, пока не поняла, что все это бессмысленно, В этом трагическом романе о природе человечности не было никаких зацепок, которые помогли бы мне в поисках матери, Я не нашла в нем ничего, кроме того, что мне было известно из атласа: Омск находится в Сибири. В конце концов мне пришлось признать, что я, подобно утопающему, просто хватаюсь за соломинку.

На Поттс-пойнт я вернулась уставшая и удрученная. Солнце пекло, но с моря начинал дуть свежий бриз. Возле ворот я сорвала цветок герани и шла по дорожке к дому, рассматривал его. В дверях внезапно возник мужчина, который надевал шляпу. Мы чуть не столкнулись. От неожиданности он отступил назад, но потом на его лице появилась широкая улыбка.

— Привет, — сказал он. — Ты, должно быть, одна из девочек Бетти?