И опять Галя ничего не успела ей ответить, потому что Люся быстро, насколько позволял уже немаленький живот, пошла от нее прочь. Да и что Галя могла бы ей ответить? Если уж быть честной перед собой, то она сделала именно то, о чем говорила Скобцева, то есть легла под… только не под Ваську, а под Якушева, что существа дела не меняло. Правильно о ней судачат в Григорьевске. И то, что на нее никто не позарится, – чистая правда. Никто и никогда.

Гале вдруг захотелось разрыдаться, громко, чтобы было слышно на весь Григорьевск, но она знала, что этого делать нельзя. Она – будущая мать и хочет родить здоровенького ребенка, которого уже очень любит. Галя подняла воротничок пальтишка, передернула плечами и пошла к дому, все так же осторожно неся впереди себя живот.


А между тем Сашку Вербицого комиссовали подчистую. Пару месяцев назад он перенес операцию аппендицита в Севастопольском госпитале. Поскольку в то самое время, когда у него скрутило живот, они были далеко в море, быстро добраться до какой-нибудь больницы не было никакой возможности. Корабельный врач долго уговаривал себя, что матрос Вербицкий просто вульгарно объелся добавками в обед. Когда же у Александра начала стремительно подниматься температура, он окончательно понял, что дело, как говорится, пахнет керосином. Собственно, он и раньше уже догадывался, но знал, что и аппендицит бывает хроническим: то есть поболит-поболит, да и перестанет. Вот будет фокус, если у Вербицкого перестанет, а они уже вызовут вертолет. Отвечать придется не матросу.

Короче говоря, Александр Вербицкий был уже совсем плох, когда попал на операционный стол. Перитонит оказался знатным. Гной, растекшийся по брюшной полости из лопнувшего отростка, видимо, собрали не весь, потому что у больного на следующий день температура зашкалила за сорок, а живот вздулся. В общем, оперировали беднягу Сашку по второму разу. Только могучий молодой организм смог выдержать подобную передрягу. В общей сложности Вербицкий провалялся в госпитале полтора месяца. Когда он выписывался, был так худ, что с трудом узнал в большом зеркале гардероба свое почерневшее лицо. Ко всему прочему он почему-то стал слегка подволакивать правую ногу. Врачи уверяли, что нога – ерунда, потому что разработается. Если же не разработается, то тоже ничего, поскольку о слегка подволакивающейся ноге не стоит даже говорить после того, как они, врачи, спасли его от неминучей смерти.

Сашка не знал, радоваться ему этому или нет. С одной стороны, хорошо, что служба не задалась. Не очень-то она ему нравилась, да и качку он переносил плохо. Над ним вся команда ржала и уверяла, что к концу третьего года он как раз и привыкнет. С другой стороны, ему некуда было возвращаться, кроме как в родной Григорьевск. Туда ему уж очень не хотелось. Родители ничего не писали ни о Лагутенке, ни о Якушеве, которых он отмолотил по первое число. То ли с теми было все в прядке, то ли настолько плохо, что родители боялись сына расстраивать. Сашка и сам расстраиваться не хотел, а потому в своих письмах подобных вопросов не задавал.

Но не это было главной причиной, из-за которой Вербицкий не хотел возвращаться в родной город. В Григорьевске жила Галочка, о которой Сашка не переставал мечтать по ночам, с трудом размещая свое длинное тело на узкой флотской койке. Вот о Галочке родители писали. Они не знали о влюбленности сына и думали, что он полез защищать одноклассницу от насильника как настоящий мужчина, которого они в нем сумели воспитать. Родители писали, что известный ему человек все-таки успел изнасиловать Харину. Она ходит по Григорьевску уже с очень приличным животом, который ни от кого не скрывает, что и правильно. Ребенок ни в чем не виноват, а Галину все только жалеют.

Сашка догадывался, что Лагутенок скорее всего не имеет к Галиному ребенку никакого отношения. Он тогда все-таки успел вовремя. Видимо, гад Якушев не врал, когда трепался о своих коротких отношениях с Хариной. Когда Сашка думал об этом, скрипел зубами и жалел, что не забил Кольку до смерти. Конечно, он в таком случае находился бы сейчас где-нибудь в компании с Лагутенком, но это представлялось лучшим, чем возвращение в Григорьевск, чтобы видеть беременную Галочку и каждый раз при встрече представлять, как она и Колька…

И все же вернуться Сашке пришлось именно в Григорьевск. Никаких других родственников по Советскому Союзу он не имел. Все Вербицкие чуть ли не второй век жили в этом городе и на другое место жительства из него не выезжали.

Когда Сашка вернулся, после главных вопросов о здоровье отец сказал сыну о том, что того мучило больше всего:

– Ты… значит… о Лагутенке можешь не беспокоиться: он сел далеко, прочно и надолго. Если кто и вспоминает о тебе в связи с ним, так только хвалят, что ты вступился за девичью честь. Жаль, конечно, что не успел…

Сашка при эдаких отцовских словах с трудом подавил гримасу горечи и тихо спросил:

– А что с Якушевым?

– А с этим тоже все в порядке. Пришлось, конечно, в больнице полежать, но не долго. Он, знаешь ли, даже успел жениться на вашей однокласснице.

– На какой? – довольно безразлично спросил Сашка, потому что понимал: не на Галочке.

– На Люсеньке Скобцевой! – вставила мама и восхищенно всплеснула руками. – Уж такая красавица! Такая модница! Они, Сашенька, тоже ребеночка ждут, вот как получилось! А на тебя зла не держат! Я разговаривала с Колиной матерью, Анной Григорьевной, так она сказала, будто все вышло как нельзя лучше. Травма оказалась нетяжелой, а в армию теперь не идти, заниматься семьей и ребеночком, который скоро родится, а на будущий год – спокойненько и в институт поступать.

– А ребенок? – зачем-то спросил Сашка.

– А что ребенок? Анна Григорьевна ведь не работает. Сказала, что всегда поможет молодым с ребенком. Пусть учатся: и Коля, и Люсенька, если захочет, конечно. Только она ей советует не учиться. Она считает, что учиться и зарабатывать деньги должны мужчины. Оно и понятно: вон ее муж как хорошо устроился: директор овощебазы! Твой-то, Сашенька, отец… – мать посмотрела на Илью Петровича осуждающе, – все на работе да на работе, а Михаил Тарасович Якушев все успевает: и на своей овощебазе, и дома часто бывает, а дачу они на Рябом озере обустроили. Так что Люсеньке…

На этом месте отец резким жестом отбросил от себя стул и ушел на кухню курить. Сашка помнил этот вечный спор отца с матерью о том, что некоторые только и знают, что пропадают на работе, а другие и семью никогда не забывают. Он любил и уважал отца, а потому всегда был на его стороне, но сегодня ему думалось о другом. Сашка вяло слушал трескотню матери, вставлял бессмысленные «да», «ага» и «надо же», а сам думал о Галочке. Ему невыносимо хотелось ее увидеть. Он с трудом сдерживался, чтобы не сбежать прямо от праздничного стола, заставленного материнскими разносолами в честь его возвращения. Не сбегал из-за того, что не знал, каким образом лучше предстать перед Галей и что ей сказать. Вернее, не так. Он уже в поезде знал, что скажет: «Выходи за меня замуж», но вот как лучше все это обставить, еще не придумал. То ли сначала выследить Галочку и встретиться будто бы случайно, то ли заявиться прямо к ней домой с букетом и конфетами.

Уже лежа на широкой домашней постели с чистым похрустывающим бельем, Сашка решил, что лучше все-таки встретиться «случайно». Хорош он будет со своим букетом, если Галя его выставит за дверь. Своим вниманием она его никогда не баловала. О том, что беременная Галочка может ему не понравиться, он даже не мыслил. Он знал, что она всегда будет нравиться ему… любая…


Вербицкий выследил Галочку в ее собственном дворе. По-быстрому юркнул в подъезд дома, где жили Харины, и занял позицию у окна практически напротив двери ее квартиры. Тут уж она его никак не минует. Сашка уже видел, как располнела и отяжелела бывшая одноклассница, как смешно топорщилась на ней какая-то невероятно смешная шубейка, но оказалось, что все в ней его только умиляло.

Галочка тяжело и чересчур долго поднималась по ступенькам лестницы, отдыхая на каждом этаже. Сашка уже весь измаялся в ожидании, когда она вдруг появилась на площадке с раскрасневшимся лицом и в сбившемся на сторону теплом пуховом платке. Девушка застыла перед ним в немом удивлении. Вербицкий не мог оторвать от нее глаз. Перед ним стояла высокая статная красавица. Ее белокурые волосы спутались под платком, отдельные тонкие прядки свисали вдоль нежного узкого лица с глазами чистого небесного цвета. Нос был прямым и точеным, как у античной статуи. Губы, слегка припухшие и розовые, чуть приоткрылись. Сашка отчетливо видел, что если бы с Галочки снять смешную шубку, разодеть в шелка и парчу, а волосы убрать в прическу ХIХ века, то с нее можно было бы писать портреты. Торчащий вперед тяжелый живот нисколько не мешал.

Галя очнулась первой. Она заправила выбившиеся пряди за маленькие ушки и удивленно воскликнула:

– Сашка! Ты откуда здесь? Ты же вроде бы уезжал учиться… У вас что, каникулы?

Сердце Вербицкого царапнула ее полная неосведомленность. Он понял, что она ничего не знала о нем, никого не расспрашивала и вообще никогда не вспоминала после того памятного дня в их школьном туалете.

– Я-то… – промямлил он. – Вообще-то я не поступал в институт…

– Почему? – искренне удивилась Галя. – Ты же хорошо учился!

– Да так вот получилось… – Сашка понимал, что сейчас не время рассказывать ей о своем житье-бытье на флоте и о приключениях в Севастопольском госпитале. Скорее всего, это ей абсолютно неинтересно. Он предложит ей совершенно другое, очень стоящее в ее положении. Вербицкий собрался и выпалил давно заготовленную фразу: – Выходи за меня замуж, Галя!

Галочка отшатнулась от него, как от ненормального, и чуть не оступилась. Сашка задержал ее за плечи и спас таким образом от неминуемого падения. Плечи он не отпустил, а, глядя в самую глубину ее небесных глаз, принялся говорить быстро-быстро, чтобы она не перебила его и не вклинилась со своими возражениями: