— Или на пороховой бочке, — хмуро заметил Леже. — Судя по всему, предполагаемое «открытие» должно наделать много шума и много денег. А это, как известно, весьма чревато… Но это так — попутная ремарка. Я все же не пойму, уважаемый коллега, почему вы так уверены, что я должен охотно содействовать вашему начинанию? Из слепой жадности к каким-то весьма абстрактным будущим доходам? Из научного интереса или дружеского расположения? А может быть, я произвожу впечатление добродушного Санта Клауса?

— Увы, профессор, ничто из перечисленного вами мне не приходило в голову. Я просто знаю, что вы — именно тот человек, который станет моим деловым партнером, внеся 40 % необходимой для открытия клиники суммы. 50 % я рассчитываю получить от Брауна. Мы с супругой, взвалив на себя основную часть предстоящей работы по налаживанию новой методики — назовем ее условно «Пигмалион»-, к сожалению, располагаем на сегодняшней день небольшой суммой. Подумайте, уважаемый профессор, — вы меня знаете. Я редко ошибаюсь, даже когда вам кажется, что я делаю глупости. Вернее — именно тогда, — Динстлер простодушно улыбнулся. — Ответ жду завтра вечером. И думаю, что вас не нужно убеждать, что этот разговор — сугубо между нами.

…Леже колебался. «Вложить значительную сумму в столь сомнительное предприятие, основываясь на каких-то смутных поисках и обещаниях? Нет, я не мальчик, поздно пускаться в аферы. А если в лоторее везения выскочил именно тот шальной шанс, которого ждешь всю жизнь, не переставая надеяться по последнего вздоха — а вдруг? Есть в этом новом Динстлере какая-то притягательная дьяволинка — какая-то заманчивость невероятного. Убедительность абсурда». Профессор промаялся всю ночь, так и не приняв окончательного решения, а утром подписал чек — не глядя, чисто машинально.

Через два дня Динстлер имел необходимую сумму. Уговорить Брауна не составило труда. Остин очень обрадовался, услышав голос Йохима, не потребовалось ни визита, ни письменных гарантий займа — он лишь узнал банковский счет Динстлера, на который должен был перевести вклад. Проблема «пайщиков» решалась без особых хлопот: они послушно шли на зов идеолога «Пигмалиона», слетались, как мотыльки к огню, они подчинялись ему без сопротивления.

2

…Две недели назад Динстлер проснулся на больничной койке с навязчивой идеей, разрастающейся и пухнущей у него в голове подобно дрожжевому тесту. Все, что не касалось этой идеи — разговоры о его летаргии, научные версии, сплетни и шушуканье за спиной — совершенно не интересовало его, выметалось как сор. Он знал по пунктам, что ему надлежало делать и не сомневался в успехе. Он действовал наверняка.

Прежде всего Динстлер направился в родной городок и перерыл в доме Корнелии чердак, морщась от въедливой пыли. Он искал старый деревянный ящик. «Вот какой-то с детскими альбомами и рисунками, бесконечные личики-цветочки! Оранжевое крашеное яйцо, завернутое в потертый фетр. Фу, идиотизм! Зачем собирают такой хлам! Книги, карандаши… Ага, наконец!» Темное дерево, плотно защелкивающаяся тяжелая крышка, старые листы, клеенчатые тетрадки с пожелтевшими краями в трухлявых, обсыпающихся пятнах. Факсимильный оттиск лиловыми чернилами: «Доктор Майер. Улица Фридрих Клаузе 3». «Все на месте… Порядок».

Вскоре Динстлер оказался в Граце. «Здравствуйте, доктор Вернер! Не узнаете? Как успехи? Простите — я проездом. Мне собственно, нужна фрау Леденц…» А вот и она. Каблучки, серый трикотаж в обтяжку, голубые ресницы удивленно распахнуты. «Прости, милая. Наконец-то я могу тебя забрать. Я тот, кого ты ждала. Смотри — седеющие виски, опыт и сногсшибательные планы!»

Затем последовали Леже, Браун, банк, строительный трест, земельный участок в горах, рабочий подряд, контакты с необходимыми фирмами — США, Япония, Португалия, Китай. Точка. Можно перевести дух — май только начался!

Динстлер нетерпеливо прохаживался по строительному участку. «Горы вокруг горы! Альпийские луга, лиловые, желтые, алые! Синева и зелень, свежесть и ароматы, зеркальца голубых озер, деревеньки на склонах, мельничные колеса над искрящимися водопадами… Оставим облака и водопады поэтам! Скорее, скорее, пора начинать!»

Динстлер не давал продыху рабочим, строившим дом с жилыми помещениями, лабораторией и маленькой клиникой, не знал покоя сам, нагрузил работой Ванду. Вместо ожидаемого медового месяца она сидела чуть ли не взаперти над старыми трухлявыми фолиантами, исписанными мелким почерком сумасшедшего — буквы то теснятся, набегая друг на друга, то растягиваются в целую строку, как фигуры в «комнате смеха». А формулы! Это же чушь какая-то. Разве такое возможно?

— Сиди, сиди, крошка, чем быстрее ты вникаешь в этот бред, тем скорее получишь вот это! — муж помахал под носом Ванды связкой блестящих новеньких ключей. — Здесь от дома, от клиники и от «мерседеса». Последняя модель.

…Осень. Золотые, багряные, лиловые леса, грустные, в чересполосице бегущих теней от тяжелых облаков, горы, убранные, спрыснутые дождиком поля. В возведенном доме завершаются последние отделочные работы, разравнивает площадку под цветники и лужайки минибульдозер, готова к пробному пуску автономная электростанция. Хозяин лично на новеньком «мерседесе» цвета «коррида» (наиболее безопасного в горных условиях) подкатывает сюда каждый день — следит за установкой клинического оборудования, устройством лаборатории, холодильных камер, операционной. Все должно быть на уровне авангарда мировой медицины и даже чуть-чуть выше.

А в жилой части дома наводят глянец дизайнеры интерьера. Здесь только новейшие, входящие в строительную практику материалы, лаконичная «космической» формы обстановка, ковры с абстрактным черно-белым рисунком и постер Фредерика Леже на каменной, грубой деревенской кладки, стене.

— Мне нравится однофамилец нашего профессора — такой же противный: сине-красная амеба на желтом фоне, — посмеивался Динстлер, выбрав из альбома дизайнера именно эту репродукцию. Одна стена просторной гостиной, сооруженная из цельного зеркального стекла, открывает вид на ущелье, в котором всегда плавает туманная мгла. В нескольких местах корежатся скульптуры — двухметровые конструкции из обожженной сварочным аппаратом рваной жести с незатейливыми, перекликающимися с Микельанджело названиями «День», «Ночь», «Утро», «Вечер».

— По-моему, у нас получилось очень стильно. И знаешь — зеркальная стена в солнечный день видна чуть ли не от Сен-Антуана — гигантский «зайчик» в горах! Но отдать за эти железки такую кучу денег мог только Ротшильд или псих, — подытожила хозяйка, завершая обход нового дома. В нем, действительно, было все «на уровне» — несколько комнат для гостей, гостиная, столовая, холл, две спальни, кабинет Доктора, кабинет Хозяйки, детская, прекрасно оборудованная кухня, где, конечно, будет хлопотать прислуга.

Новоселье вылилось в знаменательный прием для узкого круга акционеров и близких друзей. Были приглашены Арман Леже, Остин Браун, Даниил Дюваль с супругой и пара сотрудников из команды Леже, перешедших к новому шефу. Собравшимся прежде всего были показаны помещения клиники, лабораторий, виварии и операционная. Завершила осмотр прогулка по жилой части дома. Комфорт и продуманная функциональность всех помещений, оснащенных на широкую ногу, явно не соответствовали образу равнодушного к быту фанатика-ученого, каким представлялся присутствующим Динстлер. Дани, почувствовал в какой-то момент, что «носит» на протяжении всей экскурсии вытянутое от удивления лицо и с усилием расслабил мышцы. Но эти «рабочие кабинеты», сочетающие деловитость и барство, этот зал со спортивными тренажерами, эта просторная, полностью обставленная детская, да и костюм хозяина от Кордена с широкими лацканами и «плечами», приталенный, ладно облегающий высокую фигуру фантастика! Такое не могло и присниться.

— Ну, старик, ты меня убил! Я просто отпал. Сдаюсь! — Дани поднял руки, подводя итог увиденному. Когда все собрались в гостиной было налито шампанское. Хозяин дома взял бокал:

— Я знаю, что все вы — коллеги, друзья и пайщики, удивлены. Мой размах кажется вам излишним. Я выгляжу мотом — ведь это все сделано в долг! — Динстлер повел вокруг рукой. — Уверяю вас — я вовсе не кандидат в долговую яму. И вот доказательство — спонсоры, имена которых я до времени не хочу афишировать, положили крупную сумму на наш общий счет, практически удвоив его. И это только начало. Через пару недель примет первых пациентов наша маленькая клиника, а в конце года, я надеюсь, мы сможет представить реальные доказательства программы «Пигмалион». Признаюсь честно — для отдыха и наслаждения горным пейзажем у меня и моих сотрудников не будет ни минуты.

— Йохим, вы удивляете нас всех своей деловитостью, прежде как-то не дававшей о себе знать. Вас, конечно же, угнетает ответственность займа и риск эксперимента. Меня не надо убеждать и одурманивать обещаниями. Я не жду от вашего дела финансовой выгоды. Моя ставка больше — и мотивы корыстней. Я знаю ваш незаурядный дар, Йохим, и я рад, что могу помочь ему развернуться и облагодетельствовать страждущее человечество. Так что масштабы — человечество, цель — благодеяние. Играю по-крупному и с надежными партнерами, — Остин ободряюще улыбнулся присутствующим.

— А я, конечно же, в стороне — не миллионер и не профессор. Но с меня причитается — за мной реклама вашего «благодеяния». Мы с Сильвией, как вы заметили, вскоре ожидаем наследника — так что запишите в рекламную группу троих, — поддержал Дани обмен любезностями, а когда гости разошлись по углам, затащил друга в его кабинет и плотно затворил за собой дверь.

— Ну-ка, господин хороший, допрос с пристрастием. Как это понимать? Ты меня хоть бы предупредил. Я твоей милой Ванде чуть в лицо не рассмеялся, когда она женой представилась, думал — шутка. Где Алиса? Что все это значит?

Динстлер неторопливо опустился в кресло и небрежным жестом вытащил из резной коробки тонкую сигару. Щелкнула зажигалка.