— А девочка Алиса прикрепила к оконной раме своего тряпочного Ангела, подаренного на Рождество, чтобы он всегда видел Храм Господний, вторил ей Йохим.

— Ну — нет. Девочка Алиса лизала снег с форточки и бросала в камин оловянных солдатиков, ожидая, что они, как в сказке, переплавятся в сердечки…

— А за этим занятием наблюдал я из-за кустов далекой сирени…

— И, видимо, из другого времени, поскольку тогда еще не одился. Время — странная штука, Никому пока не известно, что это такое. Но уже признали, что оно может сгущаться или растягиваться вместе с пространством.

— Да я и не сомневаюсь в этом: все гораздо сложнее, чем кажется, особенно на этой — видимой, удобной «поверхности». — Алиса огляделась вокруг. — Здесь, пока, правда, не очень удобно, скорее — загадочно. Хозяйка предупредила, что квартира не обставлена. Но даже тут даже люстра отсутствует. Но это же как раз здорово! До закрытия магазинов остается целых два часа — вполне достаточно, чтобы обставить целый дом. Мы будем ужинать уже в нашей квартире — тем более, что я уже точно знаю, что здесь должно быть.

— Только не говори, что «видела», как должна выглядеть эта квартира, — нерешительно заявил Йохим.

— Не видела. Просто знаю. Всякий нормальный человек знает, как хочет жить и что иметь при себе. Это только для олухов нужна реклама-поводырь: «выбирайте вместе с нами!» Мы то не так просты — сами знаем, что нам надо. Вот ты, я вижу, одеваешься совсем не во что попало — своеобразно и очень стильно. Все эти вещи, будто слегка того… ну, будто выросли вместе с тобой, давно приручены, как собачонка. Они создают ощущение прочности, обжитости. Ну, знаешь, бывает — так уютно на душе, когда вдруг чувствуешь так было, так есть, так будет всегда!

— Да, это уж точно. Как-то Дани сделал попытку превратить меня во вполне респектабельного господина. Не вышло — я этот куртец никому не уступлю, — Йохим погладил потертую замшу на груди своего шерстяного пуловера.

Они стремглав скатились с лестницы и уселись в «ситроен» Йохима.

— И машина твоя — точно старая п ривязчивая такса…

— С добрыми подслеповатыми глазами, — добавил Йохим, тщетно пытаясь включить фары.

Сумерки наступили быстро, яркими призывными огнями светились сквозь мелкую снежную кисею праздничные витрины, заманивали базарчики последними предпраздничными распродажами. Продавец елок, держащий наготове баллончики с краской — серебристой, голубой, белой, в последней надежде привлечь покупателейл, опрыскивал свой нереализованный товар, превращая живое хвойное дерево в нарядную игрушку.

«Ситроен» торопился на окраину города, где высился единственный здесь многоэтажный современный супермаркет.

— Мы явно не успеваем на аукционы антиквариата в этом году, притворно вздохнула Алиса. — Но мы и не хотим…

— Мы хотим успеть в супермаркет, потому что нам нужна еда. Я хочу есть. Я еле удерживаю руль.

— А я хочу люстру и занавески, и вазы, и… Боже, нам понадобится грузовик! — сообразила Алиса.

Они стремительно взлетели на четвертый этаж магазина, изнывая от медлительности экскалатора, и Алиса сразу же ухватила две тележки.

— Давай, давай, шевелись — ты обходишь слевал, я — справа, распорядилась она, направляясь в отдел светильников.

Огромные шары из гофрированной бумаги, складывающиеся в лепешку, могли служить абажуром, торшером, люстрой.

— Это как раз для нас, — обрадовалась Алиса. Вслед за абажурами в тележку последовали клетчатые сине-зеленые пледы, такой же расцветки шторы из шерстяной рогожки, подушки — зеленая и алая, полотенца, коврики, какие-то туалетные мелочи. Затем Алиса обнаружила тяжелый керамический сервиз темно-кофейного цвета на шесть персон и три огромные глиняные вазы гладенькие, вытянутые, с темной пористой «скорлупкой» внизу. — Эти гулливерские желуди придется нести в руках — моя «такса» не выдержит, решил Йохим, рассовывая вещи в машине. Но все улеглось, а две объемистые коробки с закусками и корзинку со свежей клубникой Алиса в обнимку держала на коленях.

— Ой, не тормози так резко. Я здесь как в Помпеях — эти вазы меня раздавят! — жалобно просила она.

Ажиотаж сумбурных покупок, веселость резвящихся школьников — все это было немного чересчур, немного не всерьез, как будто они, оказавшись вдвоем, боялись остановиться, подумать и решить что-то важное, неизбежное, боялись обнаружить под хмельной радостью внезапного сближения сомнения и неловкость.

Им очень хотелось быть как все, как те счастливые пары, которые спешили приобрести последние покупки и запереться в теплых домах со своими домочадцами, пуделями и попугаями, в своей обычной, такой простой и недосягаемо-прекрасной человеческой жизни, почему-то не сложившейся ни у одного из них. Им очень хотелось быть обыкновенными, но оба, не сговариваясь и не признаваясь себе чувствовали, что как раз в этом-то им кем-то отказано.

Понадобилось около часа, чтобы расставить по комнатам покупки, развесить светильники, найти место для ковриков. Колец для штор не оказалось, пришлось прицепить их к карнизу кое-как, бельевыми прищепками, найденными в ванной. Вдумчиво расставив вазы, Алиса ахнула:

— Забыли самое главное — елку! Придется принять дар у этого замороженного рыцаря. Там их слишком много для одного. Беги скорее — на площади совсем пусто!

Алиса наблюдала из окна, как Йохим, перемахнув через ограду фонтана, торопливо надергал еловые ветки из арочных гирлянд, и, пугливо озираясь, кинулся в подъезд.

— Умница, умница! Чудесно пахнут, — она расставила ветки в вазы. Вот теперь чувствуется, что Новый год. Осталось всего двадцать минут. Я уже кое-что здесь приготовила, жаль поленьев нет, камин совсем холодный.

— Подожди-ка минутку. Я только что впервые украл, причем муниципальную собственность, и теперь не могу остановиться — собираюсь посягнуть на частную, — Йохим выскочил на лестницу. Через пару минут он вернулся с охапкой поленьев. Алиса крикнула из ванной.

— Минутку! Я сейчас.

Поленья «занятые» у хозяйки Йохимом разгорались, и, когда в комнату вышла Алиса, слово «сюрприз» они выдохнули хором. Он — показывая на горящий огонь в камине, она — на свое праздничное платье из тонкого серебрянного трикотажа с большим, мягким, как у свитера= воротником.

И тут на церковных часах пробил первый удар.

«Бом-м-м!» — металлически гулкая упругая волна разлилась в воздухе. «Бом-м-м!»

— Быстро за стол, шампанское! Свечи! — Алиса чиркнула спичками поджигая свечу в медной розетке, украсившую центр накрытого стола. Хлопнула пробка, зашипели пенные шапки в высоких бокалах.

— С Новым годом, Алиса!

— С Новым годом, Йохим!

Этот Новый год, оповестивший о своем приходе звоном колокола маленькой церкви, был самым странным в их жизни, самым непонятным. Кто сидел сейчас друг против друга за праздничным столом в наскоро принаряженных чужих комнатах? Влюбленные? Брат и сестра? Родственные души, нашедшие друг друга волей судьбы? Сумасшедшие, одурманившие себя иллюзией некой общности? Справедливы были все определения, если подумать. Если бы подумать! Но никогда они еще не были так далеки от разумности, никогда еще ни для одного из них воздух не был так густо насыщен Любовью, той, что прежде всего — Состадание и Нежность.

Они протянули друг другу руки через стол, да так и сидели молча, сцепив пальцы и глядя в глаза друг другу, пока плясал, то покачиваясь, то стрункой вытягиваясь вверх бледный огонь свечи. И не сказав ни слова поняли и решили про себя все.

А потом сидели рядышком на диване, в перекрестье тени, падающей из окна от уличного фонаря.

— Я знаю, единственная моя, что где-то в другой жизни я был твоим братом, отцом или мужем. Мы стояли с тобой у алтаря, любили друг друга, растили детей… Я рубил лес или сидел с нарукавниками в маленькой конторе, а вечером торопился в наш дом, где уже дымилось на столе мое любимое свиное рагу… Мы спали с тобой в одной кровати до глубокой старости и умерли в одночасье. Я бесконечно люблю тебя — всей своей душой, всей своей кровью. Но я знаю, как знаешь и ты — мы сейчас не муж и жена. Мы — нечто большее… — Йохим обнял Алису, прижавшуюся к его груди и тихо укачивал ее, как качают детей, легко похлопывая по спине. — Спи, бесценная моя, единственная…

6

Весь январь Алиса и Йохим жили вместе, расставаясь лишь на то время, когда доктору надо было находиться в клинике. В эти недели Динстлер был на взлете — Леже уже не сомневался, что нашел клад и удвоил ему жалованье. Но чем большего добивался Йохим как хирург, тем меньше был доволен достигнутым. В феврале он трижды «поправлял» лицо Алисы, пытаясь довести его до совершенства, но, увы, вмешательство человека все же было заметно. Здоровая, неповрежденная часть лица Алисы — эталонный образец — была упреком Йохиму, вызовом, казнью.

— Не могу! Ни душой своей, переполненной силой любви, ни руками, так старающимися совершить чудо — не могу! — сокрушался он.

— Оставь ты это, Ехи. Все очень здорово — никто не смог бы добиться большего, — успокаивала его Алиса.

Алиса отказалась от дальнейших экспериментов и они основа поселились на «площади Рыцаря», чувствуя, что становятся патологически неразлучны. Они были беспредельно счастливы, а для этого счастья было необходимо лишь одно — ощущать присутствие друг друга. Они много говорили. Теперь стало ясно, что все, накопленное за жизнь — все впечатления, мелочи, размышления — все боли и радости — прятались и береглись в душе для этого момента — их совместного обсуждения и обдумывания. Йохим снова рос и взрослел, блуждал и терялся на жизненных тропах — но вместе с Алисой, вместе с той половиной своей души, недостачу которой он так мучительно ощущал. И Алиса — вся-вся целиком, с тем, что боялась мысленно касаться сама, со своими ранами, сомнениями, болью и радостями, явилась Йохиму, чтобы уже никогда не быть растерянной, покинутой — не быть одинокой.