— Отдавать нищим ничего не будем. Грешить так грешить, — Наполнив бокалы Лукка поднялся:

— Алиса, несколько серьезных слов для тебя. Может быть это даже клятва… Я клянусь именем той, чей образ мы видели сегодня и на кого ты удивительно похожа, клянусь, что на коленях просил бы тебя стать моей женой. Клянусь, что не могу сейчас сделать это и что буду жить ради того дня, когда моя клятва сможет осуществиться. Ты — моя женщина, Алиса, mia d'oro bambini.

К утру Алиса была уверена, что Лукка — единственный мужчина и что жизнь ее специально делала такие странные загадочные виражи, чтобы подвести к этому моменту, к этой встрече. Все прояснилось и заняло свои места. Высшие силы не издевались, они учили ее любить, любить по-настоящему, и готовили приз за безропотное терпение.

Луку уже исполнилось тридцать семь, но он совсем не преувеличивал, уверяя, что за последние двадцать лет не прибавил в весе ни унции.

— Если только за счет этой шерсти. Потянет, наверное, килограмма на два, — усмехнулся он, вороша кудрявые завиткиы на своей груди. — Я тебе еще не сказал, стеснялся, что и Микельанджело лепил своего Давида с моего предка. Впрочем, это сразу заметно. — Лукка принял скульптурную позу, облакотившись на каминную полку и скрестив кривоватые ноги. Алиса восторженно захлопала в ладоши. Лукка действительно казался ей совершенством, хотя вовсе и не был красив, скорее обаятелен и, несомненно, наделен мужской привлекательностью. В занятиях любовью он был также непосредственен и увлечен, так же заботлив и неуклюже нежен, как и во всем, к чему бы он не прикасался.

Своим бойким французским Лукка был обязан прежде всего матери, имевшей гальских предков и культивировавшей в доме французское воспитание. А вот голубые глаза сына черноглазые родители предпочитали не замечать, поскольку они служили подтверждением тайных домыслов: поговаривали, что в беременности певицы виновен вовсе не граф Бенцони, а норвежский тенор, певшему с ней в тот сезон «Травиату».

Может быть, от матери, умершей в тридцать пять лет, так мало успевшей дать своему единственному сыну, унаследовал питомец мрачного дома Бенцони веселый нрав и страсть к лицедейству. Он всегда любил дурачитьсяить, а сейчас ему особенно нравилось то, что Алиса слету подхватывала предложенную игру.

…Алиса нежилась в огромной ванне, когда двери распахнулись и возникла фигура «красной рабыни», прибывшей для «омовения Клеопатры». Бедра Луки были повязаны ярким полотенцем, а красный томатный соус, намазанный на щеки, лоб и подбородок, капал прямо на Алисин бюстгалтер, прикрывавший грудь «рабыни».

— С ума сошел! У меня же с собой нет других вещей, — испуганно взвизгнула Алиса.

— Это часть туалета госпоже совсем не нужна. У нас в Египте такое не носят, — «рабыня» сняла бюстгалтер и брезгливо подняла его над унитазом. Сейчас свершится ритуальная казнь преступника в жерле вулкана. Он приговаривается к смерти за сокрытие красоты! — И преждед, чем Алиса успела что-либо произнести, ее белье исчезло в водовороте.

— Теперь ваша преданная рабыня приступает к омовению своей повелительницы при помощи вот этого чудесного растения, — «рабыня» приблизилась к «Клеопатре» с мочалкой из какого-то огурцеобразного войлока.

— Смотри, прекраснейшая, — что за удивительную вещь мне удалось откопать! Только в нашей итальянской глуши еще используют это высушенное растение вместо губки. И знаешь — моет замечательно. Я лично мыл своих старших сыновей до двенадцати лет, когда мы посещали термы. Старшему сейчас шестнадцать и он уже давно не нуждается в моих банных услугах. — Лукка полил мочалку шампунем. — Тебя, наверное, мама купала в последний раз лет пятнадцать лет назад, и с тех пор ты доверяешь свой туалет только квалифицированной массажистке. Можешь их разогнать. С сегодняшнего дня — у тебя личный банщик с большим стажем.

— Вовсе и не угадал, — Алиса подставила спину. — Купала еня не мама, а няня Веруся. И к массажистке я не хожу…

— Да, тебе в самом деле не нужны никакие массажистки. Ты — само совершенство — особенно вот так! — Лукка засмотрелся на Алису, стоящую на балконе в его белой рубашке, лохматую и босую. — Сейчас же иди под одеяло и признайся: чертовски приятно иметь такие ноги! Они за версту так и вопят: «Я — классная девчонка!».

— Ноги я предпочитаю не демонстрировать — не балерина. И «девчонке» уже стукнуло тридцать!» — вздохнула Алиса.

— А я-то подумал вначале, что ты моя ровесница. Эти серые длинные платья, прическа классной дамы… Конечно, такая маскировка очень гуманна по отношению к посторонним мужчинам. Для них ты должна скрывать соблазн. Но для меня — ты будешь всегда постоянным искушением, даже в девяносто лет. Знаешь, таким рыжим зверьком, который заманивает в гущу, мелькая своим пушистым золотым хвостом, — Лукка собрал в горсть длинные волосы Алисы.

— Знаю, знаю! А вот знаешь ли ты, что мое имя по-русски звучит как название этого зверя, только надо поставить ударение в конце: лиса.

— Лиса-а-а… — обрадовался Лукка, — Ты — моя Лиса!

…До вечера «молодожены» провалялись в «королевской» постели, оказавшейся очень крепкой несмотря на свой возраст и иллюзию театральной бутафории. Они торопились рассказать друг другу как можно больше о себе, интуитивно отбирая детали и формируя именно тот образ, который должен был стать теперь для каждого из них настоящим.

А когда каминные часы гулко пробили пять раз, двери отворились и коридорный внес целый чан, наполненнный фиалками. Отпустив получившего вознаграждение парня, Лукка сдернул с Алисы одеяло и вывалил на нее гору мокрых, прохладных цветов.

— Поздравляю! У нас с тобой юбилей. Мы знакомы уже сорок восемь часов и денадцать из них — «молодожены»!

А еще через час они неслись по автостраде «Солнце» в Рим, торопясь к парижскому рейсу.

— Мы могли бы и не забирать твой чемодан в «Плазе», эти вещи тебе все равно больше не понадобятся, — категорически постановил Лукка. И если бы не документы и закупочные образцы, оставшиеся в номере, Алиса так и вернулась бы в Париж почти Евой — в единственном костюме, надетом на голое тело, стеклянных бусах и простоволосой — Лукка запретил закалывать шпильками «лисий хвост».

В самолете Алиса отмалчивалась, пропуская мимо ушей вопросы изумленной Анни, и дремала не расставаясь со счастливой, спокойной улыбкой.

5

В Париже она прежде всего отправилась по магазинам. С подачи юной английской манекенщицы на улицы выплеснулся «стиль Твигги» — все были молоды, гибки, сексуальны, сверкая смело открытыми коленями (независимо от достоинства ног), подведенными черной тушью глазами несовершеннолетних грешниц и щеголяли наивным легкомыслием девочки-подростка.

Алиса приобрела новый гардероб — от тонких обтягивающих свитеров до шубки-колокол из мягкого синтетического «леопарда». Она не могла бы и помыслить неделю назад, что оденет эти вызывающие сапоги на толстой «платформе», туго обтягивающие икры блестящим мягким лаком.

Дома, примерив доставленными посыльными вещи, Алиса была разочарована — новый имидж не складывался. Начинать, видимо, надо было сверху.

В парикмахерском салоне «Ланвен» мадмуазель Грави никогда не появлялась: косметикой она почти не пользовалась, а волосы отпускала в свободный рост, слегка подравнивая концы.

Теперь, сидя в удобном кресле перед огромным трюмо, позволяющим менять ракурсы, Алиса видела застывшего за спиной с расческой наготове мастера и медлила с решением.

— Что пожелает мадмуазель? — наконец поинтересовался «маэстро», похожий скорее на мечтательного скрипача, чем на шельмоватого Фигаро.

— Мадмуазель желает стать молодой и привлекательной. Ну знаете «искристой»! — сформулировала задачу Алиса. — Алиса вытащила шпильки и тряхнула головой — шелковистые волны охотно расспылаись, закрыв ее до пояса.

Мастер отступил на шаг и замер, задумчиво изучая материал.

— Нет, Твигги мы из Вас делать не будем. Знаете — ведь у вас редкая индивидуальность — этакая солнечная, женственная классика. Итальянский ренессанс. Причем вы не «мальчик-паж» Караваджо, а скорее «Весна» Ботичелли.

Алиса рассмеялась:

— Похоже, мне никак не вырватся из круга художественных ассоциаций в наше реальное современное пространство. Парикмахер сделал несколько пассов, перемещая над головой Алисы золотистые пряди и подвел итог:

— Мы немного подппортим вашу деловую репутацию: уберем святость и подбавим задорного легкомыслия. И уж, конечно, — оставим Вам основной «капитал». Такие волосы нынче редкость.

Алиса опустила веки, слыша как порхают над ее головой щелкающие ножницы, чувствуя прикосновения расчески, поглаживания щетки и, наконец, теплое дуновение фена.

— Новый портрет готов. Я бы назвал его «Бриджитт Бордо позирует Ботичелли». — Мастер сдернул с плеч Алисы накидку и отступил, предостави клиентке полный обзор в зеркале.

То, что увидела Алиса, ей очень понравилось: эта юная Луккавая кокетка, по-видимому, не прибегала к искусственным ухищрениям, волосы выглядели абсолютно естественно, густая растрепанная челка неровными прядями падала до бровей, а масса косматых завитков, будто взъерошенная ветром, опустилась на плечи и спину, достигая лопаток.

— Мадмуазель совсем не надо заботиться о такой прическе. Волосы вьются от природы, а специальная стрижка сохранит это впечатление растрепанности. Если же Вам понадобиться выглядеть торжественно — поднимите все пряди высоко на затылок. Пусть будет коса, валик или «хвост» и капризный взгляд из-под челки. — Любовался полученным эффектом мастер.

— Отлично! Это мне как раз подходит. Теперь к новому «парику» надо делать другое лицо, — задумалась Алиса.

— Сегодня «лицо» — это прежде всего глаза и губы. Вы можете воспользоваться услугами нашего дизайнера= — предложил мастер, но увидев отрицательную реакцию Алисы, добавил: — Женщина со вкусом, конечном, лучше знает себя и сумеет найти грим. Я рекомендую вам как можно темнее у глаз, и светлее губы.