Прямо от балкона уступами спускался к синеющему морю фантастический сад. Среди поляны крупных красно-желтых тюльпанов, собравших в свои венчики подобно высоким бокалам, золотистый солнечный свет, в окружении пальм, похожих на огромные, оперенные изумрудной ботвой ананасы серебрилась зеркальная гладь причудливо изогнутого бассейна. Чуть ниже, на лужайке, среди букетообразных кустов олеандра манили к отдыху белые кресла и шезлонги, а еще ниже, за полями цветущих роз, синело море, поднимаясь к высокому горизонту острыми клинышками белых парусов. Все это эдемское цветение, не знающее ни бурь, ни серости дождевых облаков, благоухало, жужжало пчелиной суетой и нежилось под лазурным, без единой помарочки, небосклоном. Воздух был плотным от ароматов, вселяющим уверенность в бескрылый полет. Казалось, что стоит только распластаться на упругой воздушной струе — и плавно заскользишь, касаясь животом тюльпанного ковра, прямо в прозрачную прохладную воду… Сильвия потянулась, подняла руки и счастливо зажмурилась:

— Здесь просто невозможно не быть счастливо!

Апартаменты мужчин выглядели более строго, открывая вид на затененную каменистую гряду и бухточку с причаленной яхтой. Бар был полон разнообразными напитками, а в спальне под бархатистой синевой покрывала, величаво застыло монументальное супружеское ложе.

— Да, Ехи, так проводить ночь нам с тобой еще не приходилось… присвистнул, заглянув в опочивальню, Дани. — А сейчас — водные процедуры и одеваться — форма одежды — свободная.

… В точно означенное время компания встретилась в холле под суровый звон больших старинных часов, и веселые шуточки, сопровождавшие оглядывание друг друга: все были при полном параде. Дани, в элегантном, бледно-голубом легком костюме тянул по меньшей мере на лорда. Сильвия, окутанная легким, почти прозрачным облачком палевого шифона, в греческого типа сандалиях, опоясывающих икры ремешками, выглядела юной нимфой. Ее темные волосы, стянутые на макушке толстым золотистым жгутом, падали на шею и щеки блестящими пружинистыми завитками. Нелли, высокая, с королевской осанкой и вздернутым подбородком, делающими взгляд прищуренных глаз высокомерно-презрительным, была облачена во что то легкое, необъятное, затканное черно-золотым восточным орнаментом. Высокие разрезы снизу до бедер и на груди, доходящие почти до талии, позволяли любоваться шоколадной, лоснящейся кожей.

Йохим мог бы показаться провинциально-скромным, если бы не смотрелся так стильно.

— Ты прямо как со страниц Скотта-Фитцджеральда — сплошная ретруха, с удовлетворением прокомментировал Дани сконструированный другу костюм: белые мягкие, мешковатые брюки и жилет с цветными полосками геометрического орнамента. Рукава сорочки пришлось закатать до локтя, верхнюю пуговичку воротника расстегнуть, волосы на висках и шее состричь, предоставив длинным прядям возможность свободного падения. Йохим и Дани как будто сошли со страниц разных журналов — один из интерьера светского раута, другой — с английской лужайки, оборудованный для игры в гольф.

В столовой, обставленной совсем в ином стиле, чем верхние помещения, можно было бы представить аристократических персонажей Агаты Кристи, уже слегка нашкодивших и ждущих разоблачения. Тускло мерцали зеркала в тяжелых бронзовых рамах, солидно лоснились полировкой панели красного дерева, покрывающие стены, Высокомерно и холодно позвякивало пышное хрустальное оснащение большой бронзовой люстры.

От окна с вишневыми бархатными шторами двинулся к вошедшим элегантный мужчина среднего возраста, среднего роста и средне-плотного телосложения, протягивая для приветствия руку.

— Остин Браун, — представился он гостям. — Надеюсь, Дани предупредил вас, что официоз и церемонии здесь не в почете. Вначале займемся едой. Ужин скорее сытный, чем изысканный, мне показалось, что в вашем возрасте это важно. А удовлетворять сразу два условия, увы, не удалось — пришлось отпустить повара на съезд профсоюзов. Восторги и претензии за все, что представлено на столе, направляйте в адрес Малло и мадам Лани. Сам автор, к сожалению, присутствовать не может — у него ответственное дело. Официантов не будет, самообслуживание и вольный порядок блюд. Но тосты не отменяются.

Подождав пока гости наполнят тарелки, Браун поднял бокал с вином:

— Я вижу, что вы голодны, знаю, что вы веселы и потому буду короток и очень серьезен… Этот бокал я поднимаю в честь Даниила, моего юного друга, с которым нам пришлось пережить немало интересного. За его ответственность, легкий нрав и чистоту души, что, конечно, звучит старомодно. Большого тебе плавания, Дани.

Все выпили и сосредоточились на еде, представленной в разнообразии. Большой овальный стол позволял использовать обильную старинную сервировку шеренги хрустальных бокалов, разнообразные блюда, салатницы, трехъярусные вазы, всевозможные соусницы, подставочки, розетки, старинное серебряное фраже времен Наполеона, свободно располагались на его обширном белом поле, были загружены разнообразной снедью, не требовавшей особых кулинарных усилий.

— Предлагаю попробовать национальное блюдо, популярное в Восточной Европе в летний полдень, когда одурманенные жарой работяги возвращаются с поля домой, — Браун жестом пригласил приступить к действию мадам Лани, держащую большую супницу. В то время как гости разливали в тарелки серебряным черпаком что-то коричневое, звенящее кусочками льда, хозяин объяснил:

— Это, собственно, первое и второе блюдо, вместе взятые, а может быть, и десерт — в зависимости от состоятельности семьи. Здесь мелко нарезанные овощи, травы, кислые сливки и главное — сама жидкость, называющаяся, кажется КВАС, если я точно произношу. Квас — что-то среднее между пивом и пэпси. Приготавливается здесь у меня лично мадам Лани по специальному рецепту с добавлением хмеля и изюма. Хотя я напрасно распространяюсь. Возможно, кто-то из вас даже больше осведомлен в хитростях славянской кулинарной школы. Ты, Дани, ведь француз только наполовину?

— Мой отец — австриец. А если отбросить венский снобизм, то с коктейлем, унаследованным еще от Австро-Венгерской империи, гарантировать чистоту расовой принадлежности просто невозможно. Вполне возможно, что какие-то мои предки хлебали этот ваш «КВАШ» буквально каждый день, причем.

— А Йохим-Готтлиб, по-видимому, полноценный австриец. Кто ваши родители? — обратился Браун к молчаливому гостю.

— Я сирота. Вырос с бабушкой и дедом, который был католическим священником, а бабушка — словацкая крестьянка.

— Ага, вот видите, значит и вас этим блюдом не удивишь, — заметил хозяин.

— Зато я — чистокровная француженка, причем — парижанка, но при всем этом терпеть не могу снобов, — вставила Сильвия для убедительности тряхнув головой.

Боюсь, что мне похвастаться оригинальностью происхождения не удастся. Где-то, в глубине родословной, я чуть-чуть турчанка, — сказала Нелли. — Но вместе с отцом, служившим в самых разных местах мира, я жила в Германии, Италии и даже в Константинополе. А вы, мсье Браун, скорее уж похожи на итальянца, чем на немца.

Все уставились на Брауна. Его лицо, на контрасте со светло-бежевой тканью костюма, действительно было очень смуглым, так что улыбка казалась особенно белозубой, а густые волосы, зачесанные назад, смоляными. И в глазах, столь темных, что зрачки совсем не выделялись, было что-то южное, помимо черноты, какая-то насмешливо-авантюрная искорка. Особенно «итальянскими» в Брауне были виски — почти седые, довольно длинно низко отпущенные, и усы, еще совсем черные.

— Нет, увы. Мне приходилось жить в Италии, где меня действительно принимали за своего, пока я не начинал говорить с моим ужасающим акцентом. А теперь пора отведать горячего и, главное, налить вина. Думаю, что за горячим не будет слишком бесцеремонно называть меня просто Остин.

Ужин, действительно, был сытным, так что расположившаяся на веранде с мороженным, компания чувствовал себя отяжелевшей и расположенной к беседе.

— Остин, — начал Дани, — Ты уже слышал про Йохима, и у меня есть кое-что новенькое про него. Но в начале расскажу всем присутствующим маленькую историю… Для съемок фильма нам пришлось побывать с Остином и оператором в самых разных местах планеты, сразу скажу — не очень веселых. Мы даже дня три пробыли с ним по ту сторону «железного занавеса» в СССР, в одном городе на большой ихней реке, где Остин хотел снять совсем короткий, отнюдь не парадный сюжет. К нам была приставлена переводчица, плохо говорившая по-французски, но зато, наверное, имеющая чин в их ЦРУ, забыл как оно там называется, а! — КГБ — «комитет безопасности». Она грудью закрывала от нас все, что не соответствовало версии советской пропаганды о процветании социалистического общества. «Иностранцы только и приезжают сюда, чтобы фотографировать помойки и каких-то фальшивых нищих. А посмотрите, разве не лучше заснять наши новостройки, памятники, парки, наши дворцы, клубы и школы!» — вдохновенно призывала она и однажды привезла нас, вместо необходимого нам объекта, в какую-то школу, где у бюста, изображающего бородатого Фиделя Кастро, маршировали с барабанами и горнами дети в красных шейных платках. Мы сняли это на пленку. А потом нас повели в саму школу, где в большом зале, в стеклянной витрине я увидел… знаешь что, Ехи? — Не угадаешь, — нашего тевтонца с копьем! Ну точь в точь такого же. Представляешь его там, в этой унылой стране, в этой школе с портретами вождей в каждом классе, вылепили какие-то девчонки из общества юных коммунистов! То есть, понимаешь, они — кажущиеся чуть ли не монстрами думали и делали то же самое. Тогда я, распираемый воспоминаниями юности, рассказал Остину про наши гимназические подвиги… А теперь, Остин, этот длинновязый скромняга — ведущий хирург знаменитой австрийской клиники.

— Ну, ты здорово преувеличиваешь, Дани! — покраснел Йохим. Начинающий хирург и притом, без особой надежды и даже старания когда-либо стать просто очередным.