— Цыплят по осени считают, — предостерегла его Флер, оглядывая клетушку, где он провел почти четыре месяца. — В этом деле слишком много «если». Если погода будет хорошая… Если Анри будет уверен, что мотор в порядке… Если он сможет доставить нас к причалу, и, наконец, самое главное — если нам удастся ускользнуть незамеченными.

— К чему такой пессимизм? — возразил Джек. Встав из-за стола, он подошел к открытому вентиляционному отверстию. — Если будет такой день, как сегодня, лучшего и желать нельзя.

На дворе слегка туманилось, в погребе стоял полумрак.

— Ты не рада? — продолжал Джек. Он закурил сигарету и сел с ногами на кровать.

— Да, я должна бы радоваться, — отвечала Флер. — И все же… Не знаю… Это трудно объяснить, но я почему-то боюсь, не опасности, нет, я боюсь уйти отсюда, покинуть надежное убежище ради неведомого будущего.

— Эта тюрьма — убежище?

— Вероятно, для тебя так оно и есть! Но я была здесь счастлива.

— Любимая! — наклонившись, Джек протянул к ней руки.

Флер с улыбкой покачала головой и, отодвинувшись от него, присела на край стола, поставила ноги на сиденье стула.

— Тебе это кажется странным? — спросила она. — Но я действительно была счастлива, ужасно счастлива и боюсь, что, когда мы вернемся в Англию, все может измениться.

— Глупышка! — ласково сказал Джек. — Мы будем по-прежнему счастливы — ты и я — навсегда.

— Ты уверен? Ты вернешься в свою эскадрилью, а мне придется начинать жизнь сначала.

— Что ты намерена делать?

— По правде говоря, не знаю. Прежде всего нужно узнать, сколько у меня денег. Я думаю, кое-что осталось, если только мачеха все не забрала, а потом… — Флер запнулась, но тут же храбро продолжила, стараясь встретиться с ним взглядом, — это зависит от тебя.

— От меня? — переспросил он. — Ну да, конечно, мы поженимся. Но не стоит спешить. Ты поедешь со мной к моей матери, и там мы все обсудим.

— Что подумает обо мне твоя мать?

— Что ты самая замечательная девушка на свете, а что же еще?

Но Флер это не успокоило. Джек всегда был очень сдержан, когда речь заходила о его семье. Она не могла их представить по его рассказам и описаниям. Внезапно Флер ощутила страх перед незнакомой женщиной, занимающей в жизни Джека первое место.

Ее любовь к нему росла с каждым днем. Он словно поселился в ее сердце. Ей нравилась пылкость, с которой он сделал их любовь центром и смыслом их существования.

Ей нравилось его нетерпение в отношении всего, что разлучало их даже на несколько минут.

Ей нравилось, хотя она и возражала против этого, что, пренебрегая всеми условностями, он не скрывал своих чувств перед семейством Бувье.

Они играли в нелепые любовные игры, постоянно смеялись и болтали, радость жизни била в них через край.

Иногда Флер задумывалась, понимает ли она Джека, несмотря на всю ее любовь к нему, или для нее все затмило его внешнее обаяние.

И сейчас сердце у нее упало. Когда она поняла, с каким нетерпением Джек ждет завтрашнего дня, ее охватило безотчетное чувство ревности.

Он был в состоянии острого возбуждения и напряжения. Сегодня утром, в тысячный раз меряя шагами погреб, он снова и снова возвращался к плану бегства, стараясь ничего не упустить — что они должны с собой взять, какой дорогой им идти, какие объяснения должен приготовить Анри на случай неудачи.

За последние несколько дней их планы немного изменились, потому что с ними решил бежать знакомый Анри, молодой человек из хорошей семьи, отцу которого принадлежала по соседству небольшая усадьба.

Теперь, когда они выйдут рыбаками в море, у них на борту будут двое мужчин. А потом, когда попытаются уйти, у них будет больше шансов на успех, троим легче справиться с парусами и мотором.

— Придется пользоваться и парусами и мотором, иначе нам не развить такую скорость, чтобы уйти от патруля.

При мысли, что их будут преследовать и, может быть, поймают, у Флер бешено забилось сердце; ею овладел отчаянный страх. Но она знала, что Джека это только возбуждало.

Он привлек ее в свои объятия.

— Ты любишь меня?

— Ты знаешь, я тебя обожаю.

— Погладь меня по голове, я люблю прикосновение твоих пальцев.

Она гладила его нежными движениями, пока глаза Джека блаженно не закрылись от удовольствия.

— Странно, правда, — сказала она через несколько минут, — что война приносит такие бедствия и скорбь и в то же время такое счастье. Если бы не война, я бы тебя не встретила.

— Уж конечно, меня бы здесь не было. Меня бы запрягли в работу на автомобильном заводе. Хотя, надо сказать, дела у меня шли неплохо.

— А что с ним теперь?

— С заводом? Там делают самолеты, он вырос вдвое. Я его с трудом узнаю, когда прохожу мимо.

— Он недалеко от твоего дома?

— Как раз за углом, в гору и прямо.

— Ну что за вздор!

— Нет, правда. На самом деле до него около трех миль. Я ездил туда на мотоцикле. Мне казалось, что это почетнее, чем, надев шляпу, спешить на поезд в 8.15. У меня был выбор — или мальчик на посылках в отцовском банке, или трудяга в замасленной спецовке на заводе у Митчэма. Страсть к машинам взяла верх.

— Не сомневаюсь, что ты гений по этой части, — поддразнила его Флер. — И в один прекрасный день сам бы мог стать там хозяином.

Джек засмеялся.

— Едва ли. Если бы ты видела нашего босса, ты бы поняла, что его девиз — «что мое, то мое». И все же он отличный парень, ты наверняка о нем слышала.

— О ком? О мистере Митчэме?

— Сэр Норман Митчэм, попрошу титуловать его должным образом! Один из промышленных королей, мальчик из бедноты, поднявшийся на высшую ступень успеха. Начал с нуля и оказался наверху раньше многих других. Если бы ты его видела, ты бы не удивилась, это неумолимая сила, все сметающая на своем пути. Все мы просто преклонялись перед ним, но в то же время и побаивались!

— А когда война кончится, ты снова вернешься на завод?

Джек призадумался немного.

— Пожалуй. Хотя, если представится случай, я бы остался в авиации. Я люблю летать больше всего на свете.

— Больше меня? — вырвалось у Флер, но она тут же устыдилась этого чисто женского вопроса.

— Такие вещи нельзя сравнивать, — отговорился Джек.

Не заметив разочарования в ее глазах, он усмехнулся и, притянув к себе, поцеловал.

— Я люблю тебя, милая, так, что и думать ни о чем другом не могу, даже о том, как чудесно нырять в облаках. Мне хочется только лежать здесь и мурлыкать по-кошачьи, когда ты гладишь меня по голове.

— Я слишком балую тебя. Это была моя ошибка с самого начала.

— Вот как?

Он сел и обнял ее. Его губы снова искали ее поцелуев. Сладкая истома разлилась по всему ее телу. Она была не в силах сопротивляться этой захватывающей страсти.

— Ты прелесть, моя Флер.

На мгновение она позволила себе погрузиться в блаженство этой дивной близости, затем решительно оттолкнула его.

— Будем благоразумны, — сказала она нетвердым голосом. — Скоро ужин, я должна помочь мадам Бувье его приготовить.

— Наш последний ужин здесь, — Джек мечтательно потянулся.

Но Флер видела, что он притворяется. Он был весь в напряжении, настороже, в нетерпеливом ожидании завтрашнего дня.

Она вышла из погреба, задвинула доску и поднялась в кухню. Мадам Бувье склонилась над печкой. Анри сидел у стола, обхватив голову руками. Что-то в его позе встревожило Флер.

— В чем дело? Что-нибудь случилось?

При виде ее он быстро оглянулся по сторонам, убедился, что никто их не подслушивает, и заговорил быстро и страстно.

Флер слушала его, бледнея. Анри принес плохие новости. Немцы назначили на следующий день проверку всех лодок, скорее всего, их куда-то переместят, и владельцам придется отправиться с ними.

С бурной эмоциональностью, свойственной его нации, Анри, еще недавно такой уверенный и бодрый, погрузился теперь в бездну отчаяния. Он был уверен, что его новая, такая красивая лодка неизбежно привлечет внимание. Анри не сомневался, что его вместе с ней отправят отсюда.

Надрыв в голосе юноши напомнил Флер Джека. Несмотря на то, что молодые люди принадлежали к разным национальностям, в них было заметное сходство — оба были склонны к бурным восторгам и одинаково бурным разочарованиям.

И если им что-то не удавалось, казалось, что пришел конец света и нет никакой надежды на лучшее будущее.

Флер стояла, стиснув пальцы. Что делать? — думала она. Ей надо сообщить обо всем Джеку. Это будет нелегко, она могла себе представить его реакцию.

Ей казалось, что она собирается лишить любимое дитя надежды на жизнь. Анри все еще продолжал говорить.

— Что нам делать? — спросил» Анри. Он уже неоднократно задавал этот вопрос. — Что нам делать, mademoiselle?

Какое-то время Флер пребывала в нерешительности, потом ее осенило.

— Все ясно. Мы должны отправиться сегодня.

— Сегодня? — повторил в растерянности Анри. За его спиной мадам Бувье выпрямилась и застыла с неподвижным лицом.

— Именно сегодня, — продолжала настаивать Флер, — а что нам еще остается? Идите за Луи и подгоните лодку к берегу. На пристани вы можете сказать, что собираетесь ее почистить и подготовиться к завтрашней проверке. Найдите предлог, придумайте что-нибудь.

— А береговая охрана? — спросил Анри.

Флер пристально смотрела на него, глаза ее потемнели, стали непроницаемыми.

— На посту обычно стоит только один человек! И только он один вооружен, а другой, в сторожке, вероятно, спит — а вас трое!

Анри понял. Флер увидела, что эта идея завладела им. Какое-то мгновение он оставался неподвижным, взгляд его был задумчив, пальцы машинально теребили сорванную по дороге веточку. Ей показалось, что в нем начинает набирать обороты какая-то машина.