Но, по правде говоря, Ровену совсем не беспокоило, что подумают о ней брюссельские дамы или как она будет выглядеть на балу у герцогини Ричмонд. Бал не имел для нее никакого значения. Имел значение Квин.

– Я еду к тебе, Квин, – думала она, лежа без сна в своей постели последней ночью перед отъездом в Брюссель. – Пожалуйста, пожалуйста, будь там для меня!

Она закрыла глаза и, как ребенок, изо всех сил пожелала, чтобы это осуществилось, чтобы ее мольба пересекла все эти многие мили и чтобы Квин мог услышать ее.

Глава 24

– Что вы сегодня вечером наденете, сэр, гусарские сапоги или ботфорты? – спросил слуга Томас, держа и те и другие перед хозяином для обозрения.

– Это важно? – коротко бросил Тарквин. Он склонился над захватанной картой Бельгии, на которой стояло несколько пустых бутылок. Дневной свет пробивался через окна за его спиной, освещая белые стены комнаты и потертую, но удобную мебель. Из окон доносился шум с большой площади – огромного брюссельского базара, возможно, самого оживленного, самого интересного рынка во всей Европе. Всякая живность мычала, блеяла, кудахтала в своих загонах, временных стойлах и клетках, в то время как смесь французских, немецких, фламандских и английских слов сливалась в общий язык шумной толпы.

Вокруг площади поднимались узкие дома старинных бельгийских цеховых гильдий. Тарквин занимал комнаты в доме, выходившем фасадом на прекрасный готический собор.

– Это очень важно, сэр, – сказал Томас, сохраняя невозмутимое выражение лица.

Два часа, только два часа потребовалось, чтобы отполировать подходящие сапоги, разложить парадную военную форму, проследить, чтобы правильно были расположены ордена и медали, разглажена рубашка и найдены перчатки и головной убор.

Не отвечая, высокая фигура склонилась над картой. По опыту Томас знал, что о нем забыли.

– Майор?

– М-м-м?

– Я спрашивал насчет сапог...

– О, очень хорошо, потом! Ботфорты.

Тон майора был способен отпугнуть любого слугу, тем более того, что служил у него меньше двух месяцев. Томас поклонился, пробормотав слова благодарности, и поспешно удалился. Тарквин сразу же забыл о нем.

Прошлой ночью Веллингтон получил сообщение о том, что наконец-то подошли прусские силы. Основные части сосредоточились в биваке под Шарлеруа, в тридцати милях к югу от города. Это была самая лучшая новость для командующего, чьи войска были еще разбросаны здесь и там. Тарквин, сдвинув брови, что-то отметил в углу карты.

Он знал, что Веллингтон также обеспокоен ситуацией. Где в настоящий момент находится Наполеон? Какие планы строит этот расчетливый негодяй? В последних донесениях извещалось, что он пересек бушующую Нормандию вместе с довольно многочисленным войском, состоящим главным образом из его старой гвардии, знаменитого гвардейского корпуса.

Внезапно сквозь привычный площадный шум, долетавший в окна, слух Тарквина различил звуки женского смеха, молодого и беззаботного. Он мимолетно подумал, что в последние дни Брюссель переполнен англичанами, для которых нынче Париж с его развлечениями оказался недоступен.

Тарквин взглянул на каминные часы. Четверть пятого. В шесть его ждали в штабе, в семь герцог и герцогиня Ричмонд давали бал на улице Бланшисэри. Молва утверждала, что это будет самый блестящий бал, который когда-либо видели жители Брюсселя. Ожидалось, что на него прибудут Людовик XVIII со своим изгнанным двором, несколько особ королевской крови из Вены, так как конгресс распущен, один или два шотландских герцога, а также множество других, званиями не ниже пэров. Приедет Веллингтон и все его генералы. Командующие, их помощники и адъютанты, полковые офицеры, их любовницы и жены изо всех сил оспаривали право быть приглашенными.

Тарквину не хотелось ехать на бал. Он предпочел бы отправиться в таверну с Исмаилом. В последнее время он что-то пристрастился к выпивке. Однако ни работа, ни алкоголь не были способны всецело занять его голову и отвлечь от мыслей, которые постоянно вертелись вокруг Шартро и этой проклятой огненноволосой женщины, чьи тонкие пальцы имели необъяснимую власть над его сердечными струнами.

Он должен был сознаться себе, что больше всего на свете хотел любить Ровену здесь, в Брюсселе, в своей постели, в этой комнате, куда из окна врывался теплый ветер и доносил чудесные запахи с цветочных рядов внизу.

Желание поднялось в нем с небывалой силой. Конечно, он не забыл Ровену. Но не забыл и то, что она отбросила его любовь так, как отбросила письмо, которое доставил ей Исмаил. Это письмо было наполнено чувствами, которые шли от сердца и души Квина, и оно, конечно, сняло бы напряженность между ними, если бы Ровена прочитала его.

Ну и черт с ней! Сразу знакомый гнев закипел внутри него, и он отвернулся от окна с таким устрашающим видом, что вошедший незамеченным Томас невольно попятился назад к двери.

– Что еще? – гневно спросил Тарквин. Томас открыл было рот для ответа, но в дверь уже входил Пир Исмаил Хан. На нем была форма лейб-гвардейца, на поясе висела сабля. По настоянию герцога Веллингтона он был гладко выбрит. Вид его продолговатого голого лица испугал Тарквина, который не видел его почти две недели.

– Что случилось? – резко спросил он. Исмаил коротко ответил по-английски.

– У меня минимум времени, я едва вырвался с передовой. Полковник спустит с меня шкуру, если услышит об этом. Но вы должны знать, до того как начнется вся эта сумятица: армия Наполеона в Шарлеруа. Там его ставка. Прусские силы разбиты и отброшены к Ватерлоо.

– Боже праведный! – воскликнул Тарквин. – Шарлеруа меньше чем в тридцати милях отсюда! Как, дьявол его побери, ему удалось пересечь бельгийскую границу? Неужели никто их не заметил?

– Ровным счетом никто, – глаза Исмаила уставились в пространство, тогда как Тарквин закрыл лицо руками.

– Что происходит? – побледнел Томас. – Что случилось?

Хотя он ничего не понял, но интонации их разговора встревожили его.

– Майор Йорк! – настаивал он. – Что-нибудь случилось?

На этот раз Тарквин ответил ему.

– Кажется, Наполеон ухитрился неожиданно появиться со всей своей армией у нас под носом. Эти проклятые бестолковые ганноверцы! Как, скажи на милость, могли они позволить целой армии пройти через их оборонительные укрепления и даже не заметить этого?!

– Аллах знает. Свыше двухсот тысяч, если верить донесениям. Они не могли бы так легко спрятаться.

У Томаса вырвался потрясенный возглас. Тарквин не обратил на него внимания.

– Веллингтон информирован?

– Четверть часа назад. И уже изданы контрприказы. Немедленно начали стягиваться полки. Принц Саксо-Веймара надеется, что генерал Блюхер может перегруппировать свои силы у Линьи, чтобы вовремя присоединиться к нам.

– Это невозможно, – резко возразил Тарквин. – Наполеон не даст нам этого шанса. Он нанесет удар так быстро, как только сможет, прежде чем мы выдвинем на позиции наши дивизионы. Куда Веллингтон посылает нас?

– Он еще не знает. Сейчас у него нет достаточно достоверной информации, чтобы планировать оборонительные действия.

– Не скажу, что я удивлен, – сухо заметил Тарквин. – Подготовьте моего коня, Томас. Я собираюсь ехать в штаб.

Он хотел было обратиться к карте, но слова Исмаила остановили его.

– Говорят, что герцог Веллингтон и его свита все еще собираются посетить бал у герцогини Ричмонд сегодня вечером, скрывая то, что случилось. Считают, что их присутствие всех успокоит.

– И докажет, что мы не должны пугаться неожиданного появления наших французских гостей. Как это по-английски, а? – Тарквин усмехнулся своим мыслям. – А как ты, Исмаил? Как далеко твой полк?

– Под командованием Грэйса. Мы должны быть готовы двинуться из Нивеля. Они дали мне самую большую лошадь, которую ты когда-либо видел. О Аллах, такую большую, что на ней можно прорвать цепь французских улан!

Они вместе посмеялись и обменялись длительными, выразительными взглядами.

– Надеюсь, мы встретимся, – медленно произнес Тарквин. – Когда бы это ни случилось.

– Если Аллаху этого захочется, – ответил Исмаил.

– Держи свой путь под счастливой звездой, брат.

– И ты, брат.

Дальше они перешли на пушту. Томас переводил глаза с одного на другого, пока Исмаил не поклонился – даже не отдал честь, наглый, невежественный черный!

Даже впоследствии Тарквин так и не мог решить, царило ли на балу герцогини Ричмонд действительно искреннее веселье или же это было демонстрацией британской храбрости – этой замечательной особенности проявлять полное безразличие даже в самых критических обстоятельствах. Войска находились на марше, наполеоновская армия подбиралась к их шее, но это казалось совершенно неважным в шуме праздника, разговоров, смеха и танцев под сверкающим светом люстр. Колонны бального зала были украшены цветами и лентами, а стены задрапированы в королевские цвета – малиновое, золотое и черное. Присутствовал его королевское высочество принц Оранский. Красочная военная форма легких драгун, королевской артиллерии и других частей армии соперничала с разноцветными нарядами дам!. Наклоняясь к руке герцогини Ричмонд в приветственном поклоне, Тарквин, улыбаясь ей, сказал:

– Вероятно, вы и не мечтали о том, чтобы бал состоялся в такой благоприятный вечер.

– Да, действительно, – согласилась герцогиня. – Он, безусловно, добавит немного пряности к общим усилиям, предпринимаемым накануне битвы, не так ли? – подойдя ближе, она понизила голос. – Лейтенант Генри Вебетер прибыл несколько минут назад с депешей из Катр Бра для принца Оранского. Герцог Веллингтон в настоящее время беседует с ним в соседнем салона Он просил, чтобы вы присоединились к ним, как только придете.

Нахмурившись, Тарквин раскланялся с ней и направился через толпу разодетых гостей, заполнивших бальный зал. Однако выбраться отсюда оказалось делом не простым. Он все время вынужден был останавливаться, раскланиваясь со знакомыми, обмениваться любезностями и отвечать на бесконечные вопросы. Казалось, все хотели узнать его мнение о положении дел. И как бы он ни торопился, он не мог позволить себе выглядеть невежливым. Уже возле ведущей в салон двери Тарквин столкнулся с толстяком в плохо застегнутом жилете.