Алекс продолжил путь, но на следующем углу снова остановился, да так внезапно, что шедшая сзади женщина налетела на него всем весом.

– Извините, – пробормотал он, неотрывно глядя на крупные снежинки, кружащиеся серебристым нимбом вокруг уличного фонаря.

Справа от него находился защищенный навесом вход в отель «Каннингем». Внушительный швейцар, напоминавший в своей темно-синей униформе с эполетами адмирала в отставке, окинул его доброжелательным взглядом.

– В вестибюле есть телефон? – спросил Алекс.

– Да, конечно.

Багровая ирландская физиономия привратника расплылась в довольной ухмылке, когда Алекс протянул ему доллар. Он широко распахнул дверь перед щедрым клиентом и крикнул ему вслед: «Веселого вам Рождества!», пока тот спешил по красному ковру к стойке администратора.

Телефон, объяснил ему клерк, находится в другом конце вестибюля, в нише за горшками с папоротниками. Алекс направился туда и увидел, что у столика с аппаратом сидит лысый господин с длинными белыми усами, что-то горячо объясняющий в трубку. Сердце у Алекса упало – он решил, что это надолго. Но говоривший вдруг поднялся на ноги, прокричал невидимому собеседнику:

«Ладно, увидимся у Гофмана через десять минут!» – и отошел от телефона. Проходя мимо Алекса, он на ходу бросил:

– Извините, счастливого Рождества.

Алекс сел и взял все еще теплый наушник.

– Номер, пожалуйста? – спросил любезный голос телефонистки.

– Шесть-один-четыре-один.

– Минуточку, соединяю. Счастливого вам Рождества.

* * *

– Я тебя не понимаю, Сара. Уж в чем, в чем, а в ханжестве тебя никак нельзя заподозрить.

– Ханжество тут совершенно ни при чем.

– Правильно, я о том и говорю. Но тогда в чем же дело? Ты ничего не желаешь объяснить. Если бы я могла понять, я бы тебе посочувствовала.

– Лорина, прошу тебя, давай не будем продолжать этот разговор.

Ей хотелось ответить резче, например: «Я в твоем сочувствии не нуждаюсь» (эти слова так и вертелись у нее на языке!), но она удержалась и вместо этого указала на сервировочный столик:

– Хочешь еще кофе?

– Нет. Ладно, намек понятен, я умолкаю.

– Вот и хорошо.

– И все-таки я считаю, что ты ведешь себя глупо. Если ты его любишь…

Сара встала, пересекла гостиную и демонстративно уселась в самом дальнем кресле. Скорчив гримаску, Лорина запустила пальцы в свои короткие каштановые волосы, ее огромные зеленые глаза виновато блеснули.

– Могу я сказать еще одну вещь?

– По правде говоря, мне…

– Только одну, а потом больше ни слова. Не отвергай такую возможность сгоряча, Сара. Подумай о ней – не сейчас, а когда-нибудь в будущем. Только не надо ждать целую вечность. Подумай о том, что ты так поступаешь только по привычке.

– Что это должно означать? Хотя нет, можешь не отвечать, я даже слушать не хочу. Все, Лорина, ты сказала «одну вещь», а теперь давай переменим тему. Как тебе нравится твоя новая квартира?

Бросив на подругу проницательный взгляд, Лорина заговорила о другом:

– Разумеется, я от нее в восторге. Ты бы поняла, в чем дело, если бы зашла на нее взглянуть.

– Я как раз собиралась. Я скоро приду, обещаю.

– А почему бы не завтра? Хотя нет, завтра же Рождество, мне придется навестить маму. Послезавтра? Приходи на ленч. Возьми с собой Майкла.

– Мы с удовольствием придем.

– Отлично!

Внезапно оживленное личико Лорины стало серьезным.

– Ты должна мне кое-что сказать, Сара. Только честно. Ты считаешь, что я плохая?

– Почему я должна так считать?

Но она прекрасно знала, что имеет в виду Лорина. Четыре недели назад, после возвращения из Парижа, ее подруга оставила родительский кров и поселилась в художественной мастерской, арендованной в западной части города. Утвердившись в своем независимом положении, Лорина принялась открыто пропагандировать свободную любовь и избирательное право для женщин, принимала в одиночку визитеров-мужчин, водила дружбу с гомосексуалистами богемного толка и рисовала шокирующе громадные полотна в неоимпрессионистском стиле с изображением обнаженной натуры. В последнее время она стала даже поговаривать об отказе от христианства и об обращении в буддистскую веру. Сара снисходительно улыбнулась и взглянула на Лорину с таким видом, словно та приходилась ей даже не дочкой, а внучкой.

– Нет, я не считаю, что ты плохая. Просто я думаю, что ты срываешь цветы удовольствия, пока можешь.

Лорина виновато усмехнулась.

– Но иногда я беспокоюсь за тебя, – продолжала Сара. – Я боюсь, что ты можешь пострадать.

– Подумаешь! Ну, допустим, я пострадаю, ну и что? – беспечно отмахнулась Лорина. – Жизнь слишком коротка, нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока она преподнесет тебе подарок. Если хочешь быть счастливой, надо самой что-то делать.

Не желая снова втягиваться в прежний спор, Сара промолчала. Лорина вздохнула, опершись подбородком на сплетенные пальцы.

– Ты теперь сама себе хозяйка, можешь жить, как тебе заблагорассудится. Ты богата до неприличия и совершенно свободна. Ты хоть понимаешь, как крупно тебе повезло, Сара?

– Я предпочитаю вести самую что ни на есть тихую и уединенную жизнь.

– Это мне известно. Да, кстати, – вдруг спохватилась Лорина, – тебе удалось подписать контракт на дом?

Сара кивнула. Некие мистер и миссис Юстас Тэрнбулл, пара свежеиспеченных толстосумов, предложили за особняк в Нью-Йорке неслыханную, по ее мнению, сумму. Теперь Сара могла заплатить все, что Бен задолжал за строительство «Эдема», и у нее еще осталось с лихвой на скромный дом для них с Майклом, который она присмотрела на южной стороне Центрального парка.

«Вложения Бена в недвижимость, – подумала она, – помогут оплатить остальные его долги, возникшие главным образом из-за крушения его мясной империи». Так что в одном отношении Бен оказался прав: она больше не была миллионершей, но осталась вполне состоятельной женщиной.

– Вот и отлично: теперь ты можешь вплотную заняться поисками нового жилья. От мисс Эминеску в последнее время не было никаких вестей?

– Нет, больше ничего, с тех пор как я получила ее письмо. Вряд ли она снова объявится.

Лорина в недоумении покачала головой.

– Как знать! Видит бог, нахальства ей не занимать!

Сара считала, что «нахальство» – это еще слишком мягко сказано. Через две недели после смерти Бена Таша прислала ей письмо, написанное слабой, дрожащей рукой. В качестве обратного адреса была указана больница Милосердия. Она сообщала, что обе ноги у нее сломаны, есть внутренние повреждения, которые раньше времени сведут ее в могилу; она только-только начала приходить в себя после тяжелой раны на голове, а ее лицо обезображено навсегда. Она прекрасно понимает, что Сара никогда не простит ей того, что после долгой и изнурительной борьбы с собой она все-таки поддалась слабости и уступила настойчивым домогательствам мистера Кокрейна. Но если в сердце у Сары осталась хоть капля сострадания, именно сейчас настал момент его проявить: у Наташи совсем не осталось денег, и хотя она так слаба, что едва может поднять голову с подушки, доктора заявили ей, что она должна уплатить им четыреста долларов или немедленно покинуть больницу.

Все это звучало не слишком правдоподобно, но, несмотря на свое глубочайшее отвращение к Наташе, Сара не могла остаться равнодушной к ее беде. Поэтому она позвонила в больницу. Мисс Эминеску? Да, была у них такая пациентка. В чем заключались ее увечья? Вывихнутая лодыжка, синяки и ушибы, порез на лбу, от которого может остаться след. Неделю назад она выписалась.

– Как ты думаешь, что она теперь будет делать? – спросила Лорина.

– Кто знает? Не сомневаюсь, она как-нибудь выкарабкается. Я о ней больше не вспоминаю.

На самом деле Сара была не так равнодушна, как хотела бы показать. Но она никому – даже Лорине! – не могла рассказать о том, как Таша шантажировала ее; омерзительные подробности случившегося до сих пор вызывали у нее брезгливую дрожь, и она полагала, что ей придется унести этот постыдный секрет с собой в могилу.

Лорина подняла руки и потянулась.

– Ну, мне, пожалуй, пора. Сегодня я приглашена на рождественскую вечеринку к Максимилиану Эймису, надо выглядеть соответственно.

Вдруг ее лицо озарилось.

– Послушай, Сара, пойдем со мной! Там будут интересные люди. Ты бы немного развеялась.

Сара улыбнулась и покачала головой, окинув кратким выразительным взглядом свой вдовий наряд из черного шелкового крепа.

– Ой, я чуть не забыла. Это выглядело бы не вполне прилично, да?

– Не вполне.

– Так что же ты собираешься делать?

– Мы с Майклом нарядим елку, обменяемся подарками. Он опять требует, чтобы я прочитала ему на ночь «Рождественскую песнь». Раньше он всегда засыпал сразу после первого привидения, – с любовной улыбкой пояснила Сара, – но на этот раз клянется, что выслушает все до конца.

Лорина бросила на нее ласковый и, как показалось Саре, несколько сочувственный взгляд.

– Но я действительно этого хочу! – со смехом вскричала она себе в оправдание. – Спасибо за приглашение на вечеринку, но, сказать по правде, меньше всего на свете мне сегодня вечером хотелось бы идти в гости.

– Значит, дела у тебя обстоят еще хуже, чем я думала, – неодобрительно покачала головой Лорина.

Дважды позвонил телефон. Потом звонки прекратились, а в дверях гостиной показалась голова горничной.

– Вам звонят, миссис Кокрейн. Это мистер Макуэйд.

Краска залила щеки Сары, но она ответила без колебания:

– Передайте ему, что я занята, Дора. У меня гости.

Лорина взвилась со стула как ошпаренная.

– Нет-нет, я уже ухожу. И не надо меня провожать, я сама найду дорогу. Дора, будьте добры, подайте мне шубу.

И она одарила подругу улыбкой от уха до уха. Сара поднялась гораздо более медленно. Лорина подошла к ней и взяла за обе руки.

– Счастливого Рождества, Сара.