Разумеется, Вивальди его нисколько не интересовал, но после полудня позвонила миссис Конрад Шеридан и предложила чете Кокрейнов присоединиться к ней и ее мужу в их частной ложе в Карнеги-холле, а потом отужинать вместе с ними и небольшой компанией других приглашенных в кафе «Бустаноби». Мистер Шеридан был президентом Нантокского Торгового банка и Трастовой компании, а тот очевидный факт, что о Кокрейнах вспомнили в последнюю минуту, чтобы заменить какую-нибудь более именитую пару, имевшую иные планы на вечер, для Бена значения не имел.

Большую часть концерта Бен проспал. Глядя, как ее муж сидит, свесив голову на грудь и уронив руки на колени, Сара впервые обратила внимание на то, как заметно он прибавил в весе за последнее время. При этом вид у него был нездоровый, а его лицо, обычно багрово-красное, теперь казалось бледным, почти землистым. И он, должно быть, действительно страшно переутомился, если уснул в Карнеги-холле, где ему всегда доставляло огромное удовольствие разглядывать представителей четырехсот богатейших семейств Америки и мечтать, что в скором времени он станет одним из них.

Увы, в слишком тесном для него вечернем костюме Бен выглядел ряженым; черный шелковый галстук бабочкой врезался в белый крахмальный воротничок рубашки на тучной шее и, казалось, душил его. В этот вечер, как всегда, он заставил ее надеть слишком много драгоценностей со светло-голубым туалетом от Калло. Сара пыталась протестовать, но Бен настоял на своем:

«Какой же от них прок, если их не носить?»

Ее тяготило хвастливое выставление напоказ своего богатства; увешанная с головы до ног многочисленными нитями жемчуга и назойливо сверкающими бриллиантами, она смущалась и чувствовала себя донельзя глупо. Но стеснялась она напрасно: на ней было надето не больше побрякушек, чем на других (пожалуй, даже меньше, чем на многих) блистательных дамах в браслетах, брошах и диадемах, окружавших ее в фойе. Поэтому Сара могла утешать себя мыслью о том, что она по крайней мере не отличается безвкусием ото всех остальных.

Концерт закончился. Среди гостей Шериданов были еще две супружеские пары – Стенли и Киммели. В ожидании карет, которые должны были доставить их по Бродвею до 40-й улицы, миссис Киммель упомянула о том, что вчера вечером она с мужем и Лестер Стоун со своей женой уже были в кафе «Бустаноби» и сочли, что там очень скучно – совершенно не модное заведение. План мгновенно изменили, было решено отправиться всей компанией на площадь Лонгэйкр, к «Ректору», чтобы поесть омаров. Веселье им обеспечено: никогда не знаешь, кого можно встретить у «Ректора» после закрытия театров.

Усталое лицо Бена моментально оживилось, и Сару это ничуть не удивило. Ему было приятно, несмотря на усталость, покрасоваться в главном храме городских удовольствий. Когда их без колебаний провели к столику на первом этаже ярко освещенного, переполненного посетителями ресторана, у Бена появился лишний повод для торжества: на первый этаж пускали только тех, кто действительно преуспел в этой жизни; менее удачливым – если им вообще удавалось проникнуть внутрь – приходилось довольствоваться одним из семидесяти пяти столов наверху.

К полуночи свободных столиков не осталось ни для кого, невзирая на любые заслуги. Гам голосов и взрывы веселого смеха прокатывались между высокими стенами в сплошных зеркалах, люстры с хрустальными подвесками над головой подмигивали и переливались отраженным светом, позаимствованным у рассыпанной внизу груды бриллиантов и ослепительных дамских туалетов самых модных оттенков – лазоревых, светло-лиловых, канареечно-желтых.

Шампанское лилось золотистым водопадом, и Сара в тревоге следила за тем, как настроение Бена под его воздействием переходит от угрюмости к лихорадочному возбуждению. Он говорил, не умолкая, и раскаты его голоса обрушивались на ее беззащитные нервы подобно кулачным ударам. Что с ним произошло? До сих пор Бен никогда не напивался пьяным на публике, особенно в компании людей, на которых хотел произвести благоприятное впечатление: он слишком боялся потерять контроль над собой.

Однако в этот вечер его как будто подменили. Он дважды рассказал Конраду Шеридану, едва скрывавшему свое нетерпение, одну и ту же бесконечно нудную историю о своей последней сделке на бирже и трижды похвастался Джеймсу Киммелю и его жене Луизе, что его новая ложа в мюзик-холле Мэдисон-Сквер-Гарден стоит четыреста долларов. Неприлично громкие взрывы его смеха, подобные пушечным выстрелам, раздавались поминутно. Прекрасно понимая, что нечего и пытаться его образумить, Сара молчала. Ей было стыдно за мужа. Глубокая, пульсирующая головная боль стучала у нее в висках, в глазах – появилась резь.

Она увидела Алекса раньше, чем он ее заметил: его фигура отразилась в зеркале с золоченой рамой, за головой Дженни Стенли с пышным убором из страусовых перьев. Он держал под руки двух женщин. Казалось, они сестры – обе высокие, статные, черноволосые, с царственной осанкой. Алекс о чем-то добродушно спорил с метрдотелем, когда к нему подошел другой мужчина – худой, бородатый, светловолосый – и освободил его от забот об одной из величественных брюнеток, небрежно сунув ее руку себе под локоть.

У Сары закружилась голова от прилива крови; она машинально потянулась за своим бокалом, но пальцы у нее дрожали так сильно, что ей пришлось опустить руку на колено, так и не взяв его. Голоса за столом слились в ее ушах в однообразный гул, огни заплясали перед глазами и завертелись каруселью. Стараясь не видеть и не слышать ничего вокруг, она закрыла глаза и попыталась найти какое-то безопасное укрытие у себя внутри. У нее ничего не вышло. Громыхающий голос Бена едва не заставил ее упасть со стула.

– Макуэйд! Эй, Макуэйд! – без устали звал он. – Это мой архитектор, Конрад. Знаете его? Лучшая фирма в городе. Макуэйд!

Пестрота вокруг превратилась в одно сплошное смазанное пятно, голос мужа отдавался в ушах гулким эхом. Сара сидела неподвижно, словно в кошмаре, когда надо бежать, но тело не слушается. Она даже глаз не могла поднять, пока не почувствовала его присутствия рядом с собой. Дикая какофония звуков распалась на отдельные кусочки: люди знакомились и обменивались приветствиями. «Все знакомы с Алексом Макуэйдом? – гремел Бен, самовольно взявший на себя обязанности хозяина. – Скажите метрдотелю, пусть принесет еще стульев, им всем вполне хватит места, если они немного потеснятся. Садитесь, присаживайтесь! А кто эти очаровательные дамы?»

Оказалось, что они представительницы великолепного секстета «Девушки Флорадора», ежевечерне выступавшего с песнями и плясками в театре «Казино» на 39-й улице. Бен, от благоговения лишившийся дара речи, вскочил на ноги и тотчас же уступил ближайшей к нему «девушке Флорадора» (как выяснилось, ее звали мисс Сэмпсон) свой стул. Сопровождавший ее светловолосый мужчина с бородой поднял красиво изогнутые брови и бросил насмешливый взгляд на Алекса. До Сары едва дошло, что он скульптор. Они с Алексом были знакомы со студенческих лет, проведенных в Париже.

Вторую «девушку Флорадора», все еще державшую под локоть Алекса, звали мисс Фелан. Сара бесчувственной рукой пожала протянутую ей руку танцовщицы. Ее взгляд скользнул вверх по щедрому, лишь слегка задрапированному атласом бюсту и наконец встретился с парой знойных черных глаз. Женщины обменялись формальными приветствиями и фальшивыми улыбками.

Потом Сара перевела взгляд на Алекса. Он не протянул руки, но наклонился к ней, словно собираясь что-то сказать, однако она его опередила. Ее негромкий голос с насмешливыми, язвительными интонациями был слышен только ему одному.

– Поздравляю, Алекс, она ослепительна. К тому же тебе крупно повезло: она свободна и не отягощена досадными мещанскими предрассудками.

Сара не смотрела ему в лицо, но он резко дернулся всем телом, словно она его ударила. Горе обрушилось на нее тяжкой, удушающей волной. Она оглохла и ослепла, пока ворчливый голос Бена, повторявший: «Подвинься, Сара», и его рука, грубо рванувшая спинку ее стула, не вернули ее к ужасной действительности. Втиснув еще один стул между нею и мисс Сэмпсон, Бен уселся на него и немедленно повернулся спиной к жене, занимая соблазнительную субретку громким и оживленным разговором.

Время превратилось в самого изощренного и жестокого из ее врагов. Каждый час Сара бросала взгляд на усыпанные бриллиантами и рубинами часики, приколотые к груди, только для того, чтобы убедиться, что прошла всего минута. Запах еды вызвал у нее накатывающую волнами дурноту. Алекс был где-то на другом конце стола, она понятия не имела где, потому что ни разу не взглянула в его сторону. Дважды она спрашивала Бена, нельзя ли им уйти, но он ее даже не слышал. Бородатый скульптор (оказалось, что его фамилия Блэкмен) не раз обращался к ней, но Сара была не в состоянии уследить за его забавными историями и односложно отвечала на его вопросы.

В конце концов, силы ей изменили, продолжать стало невозможно. Ей пришлось схватить Бена за запястье, чтобы привлечь его внимание.

– Мне дурно, ты должен отвезти меня домой.

Он начал возражать, и она сжала его руку, словно тисками.

– Нет, сейчас же, сию минуту. Говорю тебе, мне нехорошо.

Сара не догадывалась, насколько Бен пьян, пока он не попытался встать. Она потянулась, чтобы его подхватить, но было уже слишком поздно. Он навалился на стол всем своим весом, и приборы задребезжали. Размахивая рукой в попытке за что-нибудь ухватиться и сохранить равновесие, Бен опрокинул стакан воды, бокал с вином и высокую зажженную свечу, стоявшую в центре стола в окружении живых цветов.

Мистер Блэкмен мигом оказался рядом с ней. Он подхватил Бена, принялся увещевать его спокойным, дружелюбным голосом и осторожно отбуксировал прочь от стола. Сара извинилась перед присутствующими и пробормотала что-то насчет кэба (свою карету Кокрейны в этот вечер оставили дома, их подвезли Киммели). Ошеломленное лицо миссис Шеридан еще долго стояло у нее перед глазами. Помогая Бену вытащить деньги из бумажника (он намеревался расплатиться за всех), она не обратила внимания на Алекса, пока тот сам не сунул деньги стоявшему за плечом официанту, а затем подхватил Бена под вторую руку. Вместе с Сарой они вытащили Бена из ресторана. Мистер Блэкмен придерживал дверь.