В салоне находилось множество редких и красивых вещей, мебель была самого высокого качества. Верена тотчас поняла, что, когда обставляли эту комнату, денег не жалели: от изысканных панелей красного дерева, которыми были отделаны стены, и до графина из уотерфордского хрусталя, стоявшего перед маркизом, — все предметы интерьера были лучшими, какие только можно достать, и выбраны с тончайшим вкусом.

— Это Жан, милорд, наш новый шеф-повар.

Верену так впечатлила обстановка, что она не могла выдавить из себя ни слова.

Девушка нервно оглядывала комнату, не переставая удивляться. Она чувствовала, что взгляд маркиза, не пропускающий ни единой детали, устремлен на нее.

— Жан, я хотел похвалить тебя за чудесный ужин, — начал маркиз, отводя взгляд, — персики были особенно хороши. Полагаю, можно ожидать, что завтрашние блюда будут такого же высокого качества?

Он остановился и устремил взгляд в какую-то точку вдали.

Верена, однако, слишком увлеклась красотой комнаты и, похоже, не собиралась отводить глаз. Ее внимание привлекло полное собрание «Легенд Древней Греции» в кожаных переплетах с золотым тиснением, которое занимало книжную полку справа от маркиза.

— Жан, его светлость обращается к тебе.

Тон Артура сделался резким и Верена смутилась, и почувствовала себя неуверенно.

«Я не могу встретиться с маркизом взглядом, — сказала она себе, — не могу».

— Жан? — нетерпеливо повторил Артур.

— Ах, oui, спасибо, милорд. Могу вам это пообещать.

Чувствуя, как гулко колотится сердце в груди, Верена впервые подняла взгляд на маркиза. К своему удивлению, девушка обнаружила, что тот по-прежнему не желает смотреть ей в глаза. Вместо этого маркиз продолжал смотреть вдаль, как будто выискивал там сушу.

Верена почувствовала, как к щекам прилила кровь: она вновь забыла о своем приниженном положении.

«Так грубо избегать моего взгляда! Он застенчив или же настолько высокомерен, что не считает слугу достойным своего внимания?»

Маркиз продолжал говорить:

— В твоей кухне есть какая-то знакомая изюминка, легкость руки, особая манера украшать блюдо — скажи, не пробовал ли я твоей еды раньше? Быть может, в замке герцога Шамберского?

— Нет, милорд, я не знаю этого герцога, — ответила Верена, густо покраснев.

— Артур говорит, что ты обучался в Париже. Скажи, под чьей опекой ты учился? Я знаю многих хороших поваров в этом городе.

«Но только не мадемуазель Дюпон из Lycée des Jeunes Filles[31], могу ручаться», — подумала Верена.

Ей становилось не по себе. Маркиз знает слишком многих людей… Он догадается, что она не та, за кого себя выдает… Ведь это лишь вопрос времени, не так ли? И тогда ее выгонят с корабля!

— Я учился в Орли у одного шеф-повара, который отошел от дел, — запинаясь, произнесла наконец Верена. — Он готовил для многих достойных джентльменов.

— Что ж, его следует поздравить с тем, что он воспитал такого достойного ученика, — заметил маркиз. — А сам ты вырос в Париже?

Верена почувствовала подвох. Возможно, он пытался поймать ее в ловушку.

«Нужно быть осторожной с ответами», — подумала девушка.

— Я родился за городом, милорд, но перебрался в Париж еще ребенком. Моя мать из Марселя.

— Вот как, — кивнул маркиз, пристально глядя в бокал портвейна с видом человека, который сделал неожиданное открытие. — Это объясняет твой акцент. Знаешь, он никак не укладывался в общую картину, пока ты не упомянул, что твоя мать родом из Марселя. Теперь все понятно…

Верена чуть не падала в обморок. Ей удалось не потерять голову и преодолеть первое препятствие.

Девушка замерла в ожидании, рассчитывая, что маркиз отпустит ее, однако тот сидел неподвижно, разглядывая пустую тарелку перед собой.

Верена бросила взгляд на Артура, но тот легким кивком дал понять, чтобы она оставалась на месте.

— А теперь вот что, Жан. Я питаю слабость к морепродуктам, и, поскольку мы направляемся в Средиземноморье, я буду ждать, что на моем столе появится много новых деликатесов, которые усладят мой вкус, — произнес маркиз. — Я бы с удовольствием отведал осьминога. Полагаю, ты знаешь, как подготавливать и варить осьминога?

Верена уставилась на маркиза в немом ужасе. Осьминог! Она даже не подозревала, что их едят.

— Ах, я вижу, ты не понимаешь английского названия? Дай-ка подумать, по-французски это будет le poulpe. Alors, vous comprenez?[32]

Маркиз еще несколько минут продолжал говорить по-французски с едва заметным английским акцентом.

«Слава Богу, я свободно владею языком, — подумала Верена, отвечая на безупречные французские фразы маркиза. — Все-таки я не зря провела год в пансионе благородных девиц. Совсем наоборот. Без знаний, полученных там, у меня бы наверняка ничего не вышло. Я бы расцеловала мадемуазель Дюпон, благослови ее Господь!»

Маркиз поднялся, и стюард поспешил к нему на помощь, отодвинув элегантный черный стул с круглой спинкой и бархатным сиденьем.

Отвернувшись от Верены, маркиз подошел к маленькой коробке для сигар и открыл ее. Внутри было около дюжины толстых гаванских сигар. Верена узнала марку — ее отец предпочитал как раз такие. При виде их красно-золотых печатей девушку охватила невыносимая тоска по дому.

Маркиз взял между пальцев одну сигару, затем понюхал ее. Ловким движением он срезал кончик и остановился в ожидании.

Стюард, не колеблясь, появился рядом с зажженной спичкой.

«Как элегантно он курит! — восхищалась Верена, чувствуя, как странно колотится ее сердце. — Какая у него аристократичная манера держать себя, какое воспитание!».

Маркиз продолжал вглядываться в окна, хотя на улице уже совсем стемнело и единственным признаком жизни были фонари на палубе.

— Должен сказать тебе, что мы плывем в Гибралтар, там будет наша первая остановка, — сообщил он девушке. — Ты будешь волен пойти на берег и закупить продукты, которые посчитаешь нужными. Более того, я буду ждать, что ты приобретешь и приготовишь что-нибудь из местных деликатесов.

— Le poulpe? — нервно спросила Верена. Она по-прежнему не представляла, что будет делать с осьминогом, если вдруг найдет его.

— Да, и многое другое: мне быстро все приедается, — добавил маркиз, по-прежнему глядя на море. Затем он вернулся к английскому: — В Гибралтаре мы возьмем на борт одного моего близкого друга, так что ты должен понимать, что на обед и на ужин каждый вечер потребуется еще одна порция. Пока что это все. Спасибо тебе, Жан, и тебе спасибо, Артур. Сегодня вечером мне не понадобится кофе, поэтому можешь идти.

Верене показалось, будто ее ноги вросли в землю. Ей не хотелось покидать этот чудесный салон. Так приятно было видеть книги и драпировки, предметы старины и до блеска отполированную мебель!

Артур многозначительно кашлянул, и Верена поклонилась.

— Merci, милорд, — прошептала она.

Девушка покинула салон, переполненная какими-то совершенно непонятными чувствами.

«Мне кажется, будто я оставила частичку себя в той комнате. Как это возможно? Что все это означает?»

На сердце у нее было странное томление, и по какой-то причине ее слегка тревожила перспектива появления гостя на борту.

Верена не сразу пошла вниз вместе с Артуром. Вместо этого она решила погулять по палубе, глядя на звезды.

Девушка остановилась в раздумье, но ход ее мыслей прервал этюд Шопена для фортепиано, наполнивший ночной воздух нежными нотами.

«Как интересно, я не помню, чтобы в салоне было пианино. Нужно пойти разузнать».

На цыпочках, мягко ступая по палубе, Верена подошла к окнам салона и заглянула внутрь между полосками травления на стекле.

В комнате царил полумрак, горело всего несколько свечей. Маркиз стоял над каким-то предметом обстановки, сверху которого был огромный медный рог. Девушка поняла, что маркиз целиком погрузился в музыку, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

«Да ведь это граммофон, — прошептала Верена, — у нас есть почти такой же в доме на Хертфорд-стрит». Музыка прекратилась.

Верена затаила дыхание: какую следующую композицию выберет маркиз? Так приятно было услышать музыку — последние несколько месяцев ее почти не было слышно в Росслин-холле, и теперь Верена наслаждалась каждой нотой. После смерти матери дом погрузился в молчание, но потом, когда отец вновь вернулся к жизни, он поставил на Хертфорд-стрит граммофон и купил для него пластинки.

Девушка замерла в ожидании у перил корабля, надеясь, что у маркиза есть еще пластинки.

И действительно, начальные ноты довольно грустного мотива полились из салона. Верена сразу же узнала мелодию, чувствуя, как каждая нота проникает в самую душу.

«Ах! Это же мамина любимая композиция!»

Трогательные мотивы сонаты Бетховена «Pathétique» унесли Верену на волнах эмоций, переплетенных с ностальгией.

Девушка вспомнила, как сидела у ног матери, когда она играла эту самую сонату, вспомнила, как мамино тепло грело ей щеку… Запах мешочков с лавандой, которые висели в гардеробе вместе с одеждой матери, всегда успокаивал Верену, и теперь, по мере того, как музыка величественно нарастала, приближаясь к кульминации, она почти услышала этот аромат…

Слезы полились по щекам девушки.

В каждом дне Верены была капля тоски по матери, но теперь, когда рядом не было никого, кто мог бы назваться другом, ее еще больше не хватало.

«Я не могу оставаться на палубе, — сказала себе девушка, подавляя слезы. — Я должна вернуться в каюту. Стоя здесь, я рискую быть обнаруженной. А допускать, чтобы меня видели такой, никак нельзя».

Верена, крадучись, пошла по палубе в направлении лестницы.

* * *

Двигатели корабля урчали в тишине ночи, а Верена лежала на жесткой койке, чувствуя себя совершенно несчастной.