Примерно через неделю, когда люди во владениях де Варуна понемногу успокоились, в ворота Хил-хауса постучал замерзший одинокий путник. Он сказался бродячим менестрелем и весь вечер услаждал слух обитателей поместья своим приятным голосом. Ему позволили остаться на пару дней, чтобы восстановить силы для дальнейшего пути. А на вторую ночь его пребывания в Хил-хаусе в самый глухой предутренний час ворота поместья неслышно распахнулись и внутрь ворвался большой отряд всадников. Всех солдат перебили быстро и бесшумно. Потом во двор выволокли плохо понимающего спросонья Холта де Варуна, прибили за руки гвоздями к стене сарая, отрезали его мужское достоинство и после этого забили насмерть. Всех слуг быстро удалили из дома и подожгли его. И пока занималось зарево пожара, всадники так же организованно и бесшумно покинули поместье. Они ничего не взяли из него, только увели красивого мощного коня по имени Гром. С ними вместе исчез и бродячий менестрель.

После этих событий округа затрепетала. Никто не сомневался, что это злодеяние – дело рук валлийцев. Но никогда прежде они не заходили столь глубоко в английские владения. Это было страшно. Правда, умные люди говорили, что происшедшее совсем не похоже на обычный набег, а по всем признакам напоминает акт мести.

Зато состарившийся, но все еще бодрый Мэрил ап Томас был доволен и горд своими сыновьями и внуками. Они славно отомстили подлому английскому псу за поруганную честь Валы и убитую им малышку Уну.

Глава 3

Выехав за пределы поместья, три всадницы остановились за поворотом дороги. Огла взяла под уздцы мула хозяйки и придержала его:

– Послушай, ягненочек мой, дальше вы с Истой поедете вдвоем. И не спорь со мной. Я слишком стара для столь долгого пути, который, я чувствую, предстоит тебе. Я буду вам только обузой. Но я сделаю доброе дело, когда извещу обо всем происшедшем здесь твоего отца и твоего деда.

Слезы навернулись на глаза Валы, но она понимала, что старая няня права. Ей не справиться с трудным и опасным путешествием в неизвестность. Впервые в жизни им предстояло расстаться. Вала помнила свою няню с той первой минуты, когда стала осознавать себя. Няня была частью ее жизни, неотделимой частью. И вот теперь эту связь приходилось рвать. У нее столько потерь за последнее время!

Беглянки обнялись и расцеловались. Огла всегда была сильной женщиной. Она не позволила прощанию затянуться, тем более что у них на счету была каждая минута. Метель надвигалась. Старая женщина чувствовала это и спешила расстаться со своей воспитанницей, хотя сердце рвалось от боли.

Последние слова прощания, и всадницы разъехались. Две из них двинулись на юго-восток, третья повернула своего мула на запад.

Дорога до монастыря оказалась нелегкой. В темноте безлунной ночи трудно было рассмотреть ориентиры, о которых говорил Симон. Разум оказался бессилен, сработало какое-то внутреннее чутье, которое вело их правильным путем. Когда женщины достигли подножия холма над рекой Уай, начался снегопад, быстро превратившийся в метель. Подъем на вершину холма, где стояла обитель, стал самым тяжелым отрезком пути. Но женщины надеялись на тепло и отдых за стенами монастыря и пробивались к цели из последних сил.

Когда они постучали в ворота обители, привратница, услышавшая женские голоса, была удивлена сверх меры. Монахини уже служили раннюю утреннюю мессу, и путницам надо было подождать. Их пустили за ворота обители, но и только. Привратница не могла сама принять решение. В эти смутные времена опасности ждали с любой стороны. Часа полтора замерзшие и уставшие до предела женщины, едва держась на ногах, стояли, прижавшись к своим утомленным мулам, чтобы взять от тел животных хоть капельку тепла.

Наконец появилась настоятельница в сопровождении двух пожилых монахинь. Мать Ранульфа была крепкой женщиной преклонных лет, но еще не достигла старости. Ее строгое лицо с правильными чертами обрамлял белоснежный апостольник, на груди виднелся большой серебряный крест.

– Кто ты, дочь моя, и что ищешь в нашей тихой обители? – спросила она, напряженно вглядываясь в лицо молодой женщины, за спиной которой стояла служанка, готовая в любой момент подхватить госпожу и защитить ее.

Это понравилось матери настоятельнице, она любила верных людей и умела ценить преданность.

– Меня зовут Вала, матушка, – ясным голосом ответила путница. – Я дочь Оуэна де Плешара, владельца Истейта, рыцаря лорда Херефорда и вдова рыцаря Филиппа де Варуна, хозяина Хил-хауса, погибшего две недели назад. Я ищу защиты от сына моего погибшего супруга Холта де Варуна и принца Юстаса, преследующих меня непристойными домогательствами.

Лицо настоятельницы потемнело, когда она услышала имя королевского сына. Она нахмурилась и отвела глаза:

– Прости, дочь моя, но в таких обстоятельствах я ничем не могу помочь тебе. Пойми, я не могу ставить под угрозу благополучие вверенной мне обители. А она будет поругана и, возможно, разрушена, если принц узнает, что я приняла тебя под защиту. Прости.

Вала беспомощно оперлась на руки служанке. Слезы выступили у нее на глазах.

– Что же мне делать, матушка? Куда идти в такую метель?

– Веруй в Господа, дочь моя, и он придет тебе на помощь.

Теперь она смотрела прямо в глаза просительницы и добавила очень тихо, но твердо, даже с нажимом:

– Выйдя из ворот, поверните направо и ступайте вдоль стены обители.

Громко же добавила:

– Прощайте, и да хранит вас Господь.

Настоятельница повернулась и ушла, за ней последовали обе монахини. Привратница жалостливо посмотрела на падавших с ног женщин, но повела их к воротам и выпустила за стены монастыря в свирепую бушующую метель.

Оказавшись за воротами обители, где рассчитывали найти защиту и покой, женщины растерянно переглянулись.

– Никаких слез, Иста, – твердо произнесла госпожа. – Значит, нам придется самим бороться за свою жизнь. Но лучше замерзнуть под стенами святой обители, чем попасть в руки этих извергов в облике человеческом. Когда я вспоминаю взгляд того, кого величают принцем, не могу сдержать дрожи. Он ужасен, хуже лютого зверя. Пойдем, милая, Бог не оставит нас.

Они пошли вдоль высокой монастырской стены, ведя мулов в поводу, и уже почти наполовину обошли ее, когда открылась маленькая калитка. Высокая, худая как жердь монахиня, приложив палец к губам, пригласила их войти. Несколько шагов – и они оказались перед дверью маленького, крытого соломой строения. Они вошли в него вместе с животными и блаженно расслабились. Здесь было намного теплей, чем на улице. На полу была набросана солома, в огороженном углу навалено сено, на скамье под стеной небольшой кучкой громоздились овечьи шкуры. Монахиня знаками показала накинуть их и устроила женщин на скамье, прикрыв им ноги другими шкурами. Блаженство снизошло на усталых путниц – крыша над головой, широкая скамья и теплые шкуры. Мулы пристроились к сену. Им тоже было хорошо.

Согревшись под теплыми шкурами, Вала задремала. Усталость взяла свое, несмотря на крайнее напряжение и страх перед будущим. Она вздрогнула и открыла глаза, когда скрипнула дверь сарая. Вошла настоятельница. Она что-то тихо сказала высокой монахине, та кивнула и вышла. Настоятельница подошла к устроившимся на скамье путницам и жестом показала, чтобы они не вставали. Села рядом. Глаза ее смотрели сочувственно.

– Прости, дитя мое, но я не могла поступить иначе, – сказала тихо. – Никто не должен даже догадываться, что я помогаю тебе. А теперь расскажи мне, что с тобой случилось.

И Вала поведала доброй женщине все, ничего не утаила от нее. Та содрогалась, слушая подробности горестной драмы. Потом печально покачала головой:

– Мне страшно слушать твою повесть и трудно решиться сказать то, что мне ведомо, а тебе нет. Но ты должна это знать, дочь моя. Отец Ансельм, который исповедует нас, принес известие, что твой батюшка, славный рыцарь Оуэн де Плешар, минувшим летом пал в битве, обороняя границы владений нашего лорда. Так что тебе не приходится рассчитывать на его защиту. Поместье ваше король Стефан передал другому рыцарю, велев оберегать прилежащий к нему участок границы.

Сердце Валы сжалось от новой боли. Отец! Как же так? И она даже не проводила его в последний путь. Одна, совсем одна. Без дома и без родных. Только Иста при ней и осталась. Слезы защипали глаза и потекли по осунувшемуся лицу, руки нервно сжались.

– Не надо плакать, дитя мое, – ласково добавила матушка, погладив ее по руке. – Тебе придется быть сильной. Кто знает, как долог твой путь? Уходить надо как можно дальше и как можно скорее. И только на восток. Там, если повезет, можно затеряться. Здесь же тебя быстро найдут. И забудь дорогу в Уэльс, туда тебе не пройти.

Вала кивнула, соглашаясь. Говорить она не могла.

И тогда мать Ранульфа поведала, как видится ей путь к спасению двух беглянок. Сегодняшний день они могут отдохнуть здесь. Она велит навесить на сарай большой замок, да никто и не придет сюда по такой погоде. В сарае не слишком холодно, и они могут поспать, немного набраться сил. Но как только наступит ночь, надо уходить. Уйти можно через заднюю дверь сарая и известную им калитку. Немного дальше за холмом располагается имение отца Ансельма. Там, на краю участка, есть такой же сарай, где можно будет отоспаться весь следующий день. А потом, как стемнеет, двинуться в дальнейший путь. Метель к тому времени начнет стихать, но успеет замести следы.

Матушка Ранульфа, разумеется, понимала, что самим им дороги не найти. Поэтому дала им в провожатые толкового помощника, пастушка Тима. Он, конечно, мал ростом и юн годами, но сможет быть полезным не хуже иного мужчины. Мальчик он сообразительный и не трус. Да и вряд ли кто хватится его, во всяком случае, до лета. Вот с мулом будет посложнее, но придется сослаться на волков, они действительно бродят по округе зимой. Еды в дорогу им дадут – на первое время хватит, а там Тим сообразит, как добыть пищу.