– Ну надо же! – восхитился Генералов шуткам судьбы. – Я же несколько раз пытался попасть на его лекции, познакомиться с ним лично! Но не складывалось! Да к тому же Григорий Павлович не берет учеников, насколько мне известно.

– Не совсем так, – усмехнулся Коля.

– Ты у него учился? – совсем поразился Глеб.

– Не то чтобы учился, – пояснил Николай, – он для меня специальную систему разработал, для реабилитации. Это Григорий Павлович меня на ноги поставил.

– Да, интересно было бы с ним пообщаться, – с уважением заметил Глеб. – Мне Алексей Алексеевич советовал курс его лекций прослушать, потому что у него серьезная научная и историческая предметная база, не говоря уже о знаниях и умениях.

– Значит, ты учился у Кадочникова? – спросила Аглая провокационно.

– Да так, позанимался немного, – ушел от прямого ответа Генералов. – Ты лучше расскажи мне про Григория Павловича.

Аглая не стала настаивать и расспрашивать.

Да, про деда Гришу, наверное, пора рассказать.

Глашке было десять или одиннадцать лет, когда дедушка рассказал ей, с чего началось его увлечение, переросшее в дело всей жизни.

Ему было восемь лет, когда началась война. Он хорошо помнил уверенность взрослых в том, что врага победят за пару месяцев и погонят назад в его логово, чтобы добить окончательно. Отец, Павел Тимофеевич Стрельников, в первые же дни войны ушел на фронт, наказав маленькому Грише заботиться о матери и слушаться ее. Гриша гордился красивым статным отцом в военной форме и мог пообещать ему тогда что угодно!

Он помнил ту перемену в разговорах и настроениях взрослых, когда война стремительно и неотвратимо стала подкатываться к их городу. Началась эвакуация их завода. Паническая, торопливая. Эшелоны с беженцами останавливали, растерянных, испуганных людей ссаживали с поездов, предоставляя им добираться дальше самим как придется, переформировывали составы, загружая в них оборудование, документацию, специалистов с семьями.

Его мама работала первым секретарем партийной заводской организации и до последней минуты вместе с руководством завода занималась эвакуацией оборудования. А когда последний эшелон ушел с вокзала, оставшееся невывезенным оборудование и сам завод были заминированы, оказалось, что ей с Гришей не на чем, да уже и поздно уезжать – немец подошел к окраине города.

– Евгения Борисовна, – сказал маме строго ее заместитель, стремительно входя к ним в квартиру, – вам надо уходить. Немедленно! Вам нельзя оставаться! Вы слишком известный человек в городе!

– Да куда уходить? – устало спросила мама.

– С беженцами. Собирайтесь! – строго приказал он. – Я приехал на последней заводской машине за вами. Сколько сможете, столько и проедете. Вот, – он протянул ей записку, – это адрес моей сестры в Москве. Пробирайтесь туда. Москву не сдадут.

Мама подхватилась, начала суетливо метаться по квартире, собирая какие-то вещи, запихивать их в чемодан и узлы, расспрашивая гостя:

– А как же вы, Вадим?

– Я с саперами останусь, взрывать ведь кто-то должен, потом попробуем прорваться к своим. – И, видя ее суматошные бестолковые метания, принялся ей помогать. – Берите только теплые вещи, продукты, документы. И еще, Евгения Борисовна, старайтесь нигде не задерживаться, в городах, селениях пользуйтесь транспортом: подсаживайтесь на эшелоны, машины на дорогах и двигайтесь только в сторону Москвы!

Он их спас. Это Гриша с мамой поняли гораздо позднее, когда сами увидели зверства немецкой армии и узнали о том, что партийных работников расстреливают первыми.

А тогда на полуторке, на которую посадил их Вадим Петрович, еле пробираясь через поток беженцев на дорогах, они навсегда уезжали из города.

Полуторку их разбомбило на второй день, когда немецкий истребитель закидал бомбами и обстрелял колонну беженцев на дороге. Дальше пришлось идти пешком.

Гриша на всю жизнь запомнил первый труп, который он увидел, – на обочине лежала совсем молодая женщина, раскинув руки в стороны, с кровавой раной в груди, и смотрела в небо не видящими ничего глазами. Мама торопливо тащила его вперед, а он все оборачивался и оборачивался и смотрел на эту женщину, пока она не пропала из вида.

Немецкая армия двигалась настолько быстро, что дня через три стало очевидно, что беженцы не успеют от нее скрыться, люди сходили с основной дороги и пытались двигаться вперед проселочными путями, лесами или оседали по деревням.

Но было уже не успеть.

Люди сбивались группами и упорно шли вперед. В группе, в которой оказались Гриша с мамой, собрались человек двенадцать взрослых и десять детей. Они двигались по лесной дороге между какими-то деревнями, когда их нагнал небольшой отряд советских военных.

Семь солдат, которыми командовал молодой лейтенант. Все раненные, в почерневших от копоти и грязи гимнастерках, но в боевом строю.

– Это последняя не занятая еще дорога, – объяснил маме, негласно признанной людьми руководителем группы, лейтенант. – Все остальные дороги они уже перекрыли, задерживают всех беженцев и отправляют в ближайший городок. Если успеем пройти, то выйдем вот здесь, – он показал на карте в командирском планшете на дорогу. – Ее еще удерживают наши войска, давая возможность отступить частям. Надо идти как можно быстрей.

Они почти бежали, но сзади послышался звук моторов мотоциклов.

– Быстро с дороги, в лес! – скомандовал лейтенант.

Все в панике бросились в лес и беспорядочно, бестолково побежали, но лейтенант снова дал указания:

– Далеко не бегите, прячьтесь за деревьями, детей успокойте!

– Что вы собираетесь делать? – спросила его Евгения Борисовна.

– Посмотрим по обстановке, – неопределенно ответил он.

Два мотоцикла с колясками, в каждом по три человека, проехали мимо того места, где прятались люди, скрылись за поворотом дороги, и звук моторов затих.

Когда мотоциклы проезжали мимо, Гриша рассматривал их во все глаза: это были первые немцы, которых он увидел.

– За поворотом пост установили, – объяснил лейтенант.

– Что будем делать? – спросила мама.

Она была сосредоточенна, не позволяла себе распускаться, держалась, не поддаваясь панике, взяв добровольно на себя ответственность за людей. Гриша очень ею гордился и тем, что этот уставший лейтенант обращался к матери с большим уважением.

– Надо их пост снять, иначе не пройдем. Сзади за ними наверняка едут грузовики собирать всех задержанных. Людей много через леса пробирается: и солдаты, и беженцы.

– Как вы их снимете, Васенька? – расстроилась мама, назвав лейтенанта по имени. – Они вооружены, у них и пулеметы есть, а у вас одна винтовка с двумя патронами да пистолет.

– Вы стрелять умеете, Евгения Борисовна? – спросил лейтенант.

– Умею, – кивнула мама.

– Пойдете со мной.

Он отдал распоряжения солдатам и беженцам, и они с мамой, пригибаясь и прячась за кустами, пошли через лес. Гришка увязался за ними, ну а как же! Мама попыталась его отослать назад, но лейтенант Вася сказал: пусть идет с нами – если потребуется людей позвать, он быстрее до них добежит, а если вам придется бежать, то лучше, чтобы вы были вместе.

На повороте дороги стоял один мотоцикл, в котором сидел один немец, двое других стояли в паре метров от него, о чем-то громко разговаривая и посмеиваясь. Второй мотоцикл находился метрах в десяти впереди от первого, и все трое немцев так и сидели в нем. Лейтенант долго что-то рассматривал – и немцев, и дорогу, и лес рядом, потом передал маме свой пистолет:

– Стрелять в крайнем случае, Евгения Борисовна, если не будет иного выхода. Шуметь нельзя. – Он объяснял и снимал с себя портупею и гимнастерку, положил их на землю рядом с Гришкой, потрепал мальчика по волосам и дал последние инструкции: – Цельтесь в водителя. Если у меня ничего не получится, уходите. Берите людей и бегите лесом, держитесь левее по направлению к той дороге.

И он скрылся между деревьев. Мама легла, устроилась поудобней, чтобы лучше видеть немца, взяла пистолет двумя руками и прицелилась в водителя. Гришка смотрел, восторженно затаив дыхание, по-мальчишески ожидая героической войнушки, в которой наши всегда побеждают, но ничего не происходило какое-то время.

Потом вдруг один из стоявших немцев замолчал и начал падать, а второй стал оборачиваться, удивленно куда-то глядя, но повернуться не успел и тоже начал падать. Они еще не рухнули на землю, а стремительная тень метнулась к водителю мотоцикла. Немец как раз разворачивался посмотреть, почему его друзья замолчали. Повернуться до конца он тоже не успел – его голова как-то странно дернулась, и он лег щекой на руль.

Немцы, находившиеся на втором мотоцикле, принялись окликать своих товарищей, удивившись, что они там делают, почему решили прилечь отдохнуть. Фрицы еще шутили, что-то выкрикивали, один выбрался из коляски и пошел к лежащим, провожаемый шуточками. Неожиданно тот, что сидел за водителем, куда-то исчез. Тень метнулась, водитель замолчал на полуслове и уткнулся в руль, а тот немец, что шел вперед, стал поворачиваться к ним, но не успел – тень добралась и до него в тот момент, когда фриц уже вскинул автомат, что-то поняв. Нажать на курок он не успел – тяжело завалился назад и рухнул на спину на пыльную дорогу.

– Евгения Борисовна, быстрей! – прокричала тень, оказываясь лейтенантом Васей.

Гришка с мамой выскочили из кустов, прихватив вещи лейтенанта.

– Снимайте с них оружие и тащите в кусты! – распорядился он.

Втроем они быстро разоружили солдат, Гришка даже не испугался, что они мертвые, ему казалось, что это большие куклы, тем более на них не было крови – словно люди просто заснули. Лейтенант Вася закатил один мотоцикл с дороги в кусты, а на втором они вернулись к своим товарищам, ждавшим их в лесу.

Потом все долго добирались до нужной дороги. Дети не плакали, взрослые были собранны и мрачны и уже падали от усталости, но они все-таки успели к самому отходу войск. Когда беженцы прощались с Васей, Гришка, восторженно глядя на него, спросил: