Первый вдох оказался ужасен! Он принес чувство острой, какой-то колкой боли в легких, в голове, во всем теле.

– Нормально! – услышала она совсем рядом над собой смутно знакомый голос. – Живая!

Глашка разлепила веки, пытаясь сфокусировать расплывающуюся картинку перед глазами – все казалось мутным разноцветным пятном. Она закрыла и открыла глаза еще раз – пятно начало приобретать контуры. Аглая повторила процедуру, а когда взгляд сфокусировался, увидела совсем близко внимательные, очень яркие светло-голубые глаза.

И сразу их вспомнила! В одну секунду!

– Мы не успели, да? – не узнавая собственный голос, хрипло, как-то надсадно, из нутра измученного спросила она. – Я не успела?

– Мы успели, девочка, все в порядке, – уверил ее знакомый голос из прошлого. И нереальные ярко-голубые глаза все смотрели внимательно и немного нежно.

А Глашка опустила ресницы, чтобы не ослепнуть от этой голубизны – печальной, горькой в своей несбыточности, и сознание оставило ее, оберегая.

– Да все в порядке, Коль! – услышала Глаша чей-то незнакомый голос, словно сквозь вату: вроде и рядом, но как бы издалека. – Нахлебалась, конечно, если честно, утонула по полной, но ведь вы с Генералом ее вернули. Удар, слава те, господи, не прямой получился, а по касательной. Сотрясение есть, куда ж без него, но не страшное, терпимо, раны на голове даже зашивать не надо, сами затянутся. Шрамы, правда, останутся, увы. Но девочка столичная, захочет, сделает несложную пластику, и шрамчики уберут, даже наркоз не потребуется – процедура пятиминутная. Что ты так паникуешь? Невеста, что ли?

– Гораздо больше, Иваныч, – услышала напряженный голос Алтая Глаша. – Друг. Настоящий. Единственный. Самый близкий человек.

– А-а-а, – ответил незнакомый Иваныч. – Тогда понятно. Ну что, покой. Ходить можно, но не наклоняться, ничего не поднимать, баня под запретом, алкоголь тоже. Придет в себя, скажу более точно…

– Я пришла, – подала слабый голос Аглая и спросила, рассматривая незнакомца: – Вы кто?

– Я здешний доктор, барышня, – улыбнулся ей мужчина, и вокруг его глаз от улыбки разошлись такие добрые, успокаивающие все страхи морщины.

– Доктор, а что со мной? – сконцентрировала на враче внимание Аглая.

– А сейчас посмотрим, – бодрил голосом тот. – Так, сколько пальцев?

– Два.

– Молодец! – похвалил мужчина. – Как тебя зовут?

– Аглая Стрельникова.

– Совсем молодец! – необычайно обрадовался чему-то местный доктор. – Какой сегодня день?

Глаша призадумалась, даже как-то заскрипела памятью, но, чтобы не расстраивать такого приятного человека, призналась:

– А фиг его знает, если вчера была пятница, то, наверное, суббота!

– Да, умница! – возрадовался врач и столь же бодренько спросил: – Голова болит?

– Болит, – прислушавшись к себе, как на духу ответила она.

– Хорошо! – странно заметил мужчина. – Тошнит? Видишь четко?

– Не тошнит. Вижу четко. Есть хочу, – отрапортовала Глашка.

– Молодчина! – возликовал местный эскулап, отвернулся от нее и куда-то в сторону сказал: – А ты боялся! Все в порядке с девочкой. Накормить, успокоить и завтра ко мне на осмотр!

– А что со мной случилось? – осторожненько поинтересовалась Глашка.

– А вы не помните? – живенько развернулся к ней доктор.

Аглая задумалась. Что она помнит? Эти глаза из прошлого. Ярко-голубые. Голос. И… и запах, его запах. Именно в этом сочетании. Привиделось? Водяной попутал?

Пожалуй, доктору не стоит об этом говорить, он, наверное, чего-то другого от нее ждет. Думай, Аглая, что надо ответить!

– Помню, плыла, – как рассказчик со сцены, начала Аглая, – услышала звук мотора, повернулась, а скутер совсем рядом оказался, я нырнула. Помню удар по голове, потом яркие вспышки перед глазами, потом чернота. Потом больно было и очень хотелось вдохнуть, кашляла, а когда вдохнула, опять ничего не помню.

Отрапортовала, как на экзамене, и присмотрелась к доктору, верный ли дала ответ. Доктор радовался.

– Хорошая девочка! – похвалил он. – Здоровая, хорошая девочка! Но завтра ко мне на осмотр! Так! Лежать тебе даже вредно, двигайся по чуть-чуть, прислушивайся к своим ощущениям, запоминай, завтра мне доложишь. Но и сейчас могу сказать: сотрясение есть, но небольшое, шок от удара и утопления. По-хорошему, Алтай, выпить бы ей наливочки твоей, поесть плотненько. При сотрясениях противопоказано, но при таком шоке и охлаждении я бы рекомендовал не по-медицински. Ну-ка, попробуем вот что. – Он встал, наклонился над Глашкой, приобнял ее за плечи: – Давай-ка встанем, Аглая Батьковна!

Глаша поднялась при помощи и активной поддержке доктора. Голова немного кружилась, но быстренько закончила с этим безобразием.

– Ну, давай сама, – предложил доктор, отпуская Глашу, когда та встала. – Как ощущения?

– Значит, так! – приступила к изложению она: – Голова гудит, побаливает, но несильно и почти не кружится. В груди немного саднит, горло першит, в ногах слабость. Есть хочется.

– Да, герой! – возликовал Иваныч. – Так, Алтай, накормить с пристрастием, наливочки твоей лечебной пиисяшку разрешаю. Но завтра ко мне!

– Исполним! – отрапортовал с готовностью Коля, легонько подхватывая Аглаю под локоток.

Они сидели в кухне за столом, Алтай ей даже шевелиться не разрешил – и приготовил, и стол накрыл сам. Пиисяшку она выпила с удовольствием и поела от души Колиной кулинарии, оценив на высший балл, а утолив голод, спросила:

– Что там случилось, Коль, после моего утопления?

– Я далеко от тебя находился, – начал рассказывать он, словно извинялся. – Поплыл, но понимал, что не успею. А на том берегу был Генерал, он просчитал и оценил ситуацию еще до того, как тебя скутер ударил, и нырнул. Он тебя и спас. Мы тебя на берег вытащили, он массаж делал, я – искусственное дыхание. Ты быстро в себя пришла, а затем отключилась. Ну, я за Сергей Ивановичем побежал, а Генерал с тобой остался, укутал во все наши одежки и грел как мог. Мы на мотоцикле с коляской приехали, Иваныч тебя осмотрел, и мы тебя перевезли домой. Дальше ты знаешь. Я испугался страшно, Глашуня, ужасно испугался!

– А что, у вас лихачить на скутерах принято? – вяло спросила она.

– Да какое там! – возмутился Коля. – Щиты с запрещающими плакатами вдоль всей реки стоят! У нас же тут детей много купается, да и вообще скутеры запрещены, волны от них размывают берега, и лодкам с моторами разрешено движение только на сверхмалых скоростях. Ставили сети оградительные, но отказались от них – птиц много попадает, да и для скутеристов слишком опасно: сетей не видно, а на скорости голову сломать можно запросто. Запрещаем, въезд с озера в речку низким тросом перегородили. Но богатым и от этого дурным трос не помеха, протаскивают машины под ним и давай наяривать! Им же адреналин и кайф на таких крутых поворотах реки на скорости фигачить! Козлы! Идиоты! Вылавливаем всех, штрафуем и районную милицию подключаем. У нас в поселке знаешь, как много людей непростых живет! А тот, что тебя ударил, от страха вверх по течению далеко уплыл, но его Генерал поймал. И сидит лихач с набитой мордой теперь арестованный в управе, привязанный к батарее, плачет и завтрашнего утра ждет. Мы в отделение районное позвонили и протокол составили. Тебе, кстати, придется заявление написать в милицию.

Значит, не привиделось. Был, был там кто-то, кого Алтай Генералом называет, со знакомыми глазами, голосом и запахом…

– Напишу, – кивнула Глашка и сморщилась: от резкого движения головой в виске стрельнуло болью и повело так немного головушку покружиться. – Раз у вас детей много плавает и вообще запрещено, напишу, – и перевела разговор на более важную для нее тему. – А кто этот мой спаситель? – стараясь не выказывать сильной заинтересованности, спросила Аглая.

– Глеб Егорович-то? – улыбнулся Алтай.

Он! Точно! Мистика какая-то, ну не может же этого быть? Так не бывает!

– Он у нас здесь еще до меня поселился, года три назад, – не заметив Глашкиной напряженности, рассказывал Коля. – Загадочная личность. Шутит, что пенсионер, а ему всего сорок два года, и мужик здоровый, моложавый, спортивный, явно боевые навыки имеет. Уезжает часто надолго, бывает, и месяца на три. Кстати, дом у него классный, интересный, его со второго этажа хорошо видно, прямо напротив моего дома на том холме стоит. Чем занимается Генерал, никто не знает, но народ у нас здесь живет сплошь непростой, поэтому в чужие дела особо не лезут любопытством: захочет человек, сам расскажет, а не захочет – его право. Участковый наш посмотрит по базам милицейским, не числится ли что за личностью, и милости просим. Правда, проверять приходится в основном приезжих, после меня еще никто дома не продавал, и не селились новые люди.

– Он что, и вправду генерал? – вернула Алтая из рассуждений в живо интересующую ее тему Глаша.

– Да кто его знает, может, и вправду, но зовем так, потому что фамилия у него Генералов.

Фамилии того человека Аглая не знала, а имя запомнила на всю жизнь. И не только имя.

– А как он этого скутериста поймал?

– Я б не поймал, – удрученно вздохнул Алтай, – не додумался бы. А Генерал на моторной лодке поднялся вверх по реке и, когда тот гад, решив, что отсиделся, начал сплавляться тихонечко вниз, неожиданно выехал ему наперерез и, представляешь, веревку, как лассо, набросил на него петлей, выдернул со скутера в воду и за собой по реке так на веревке и притащил. И сдал на руки участковому, которого вызвал по сотовому. Это мне сам Васька-участковый рассказал, он приходил узнать, как у тебя дела.

– Кто? – уточнила Аглая. – Генерал приходил?

– Нет, участковый, – пояснил Коля. – Генерал звонил несколько раз, с Сергеем Ивановичем о тебе разговаривал. А знаешь, – принялся рассказывать дальше явно влюбленный и в свой поселок, и в людей, населяющих его, Коля, – Сергей Иванович тоже у нас со-о-овсем не простой доктор. Он был известнейший на всю страну нейрохирург, в нашем областном центре работал. Но в конце девяностых на него напали грабители ночью, когда он возвращался домой, сильно избили и раздробили кисть правой руки. Хирургия для него оказалась закрытой. Руку-то собрали, но оперировать Иваныч уже не мог. От переживаний сбежал сюда, у его семьи дом здесь с еще довоенных времен. Ну вот, а поселковый управляющий уговорил его стать местным врачом, сельским, так сказать. Иваныч и согласился, и больничку маленькую ему отстроили, вполне приличную. Кстати, а руку-то он совсем вылечил на наших-то ключах, но возвращаться к нейрохирургии не стал. Говорит, это наука, а я на годы из нее выпал, все утерял. Зато здесь ему работы хватает – и оперировать часто приходится.