А вот это правда. Глашка никогда в своей жизни не плакала. Может, не случалось пока такого, из-за чего стоило плакать, или не умела? Ну да, да, ей доставалось первые годы в интернате, но все же обходилось, и ничего такого уж страшного не произошло, ну, дрались, но как-то проносило, травм страшных и ужасных не случилось, да и отстали от нее вскоре девчонки. И там она встретила Колю Крайнова.

Он был старше на год и занимался гимнастикой. Коля был гениальным, он – вот кто одарен от бога особым талантом спортсмена! Уже в десять лет он побеждал на всех детских соревнованиях любого масштаба: от регионального до Европы.

Их дружба началась странно.

Глашке девять лет, заканчивался ее первый учебный год в школе-интернате, впереди маячили так называемые сборы, то есть два летних месяца в спортивных лагерях с бесконечными тренировками и целая куча соревнований разного уровня.

На одной из обычных ежедневных тренировок девчонки вдруг завыпендривались, зашушукались, поглядывая куда-то на трибуну. Глашка проследила за их заинтересованными взглядами и увидела мальчика, сидевшего в первом ряду, с большим аппетитом кушавшего яблоко и наблюдающего за ними. После тренировки он подошел прямо к ней, как-то слишком уж очевидно проигнорировав окружающих.

– Ты Глаша Стрельникова? – спросил мальчик.

– Я, – честно, как на допросе, призналась она, ожидая последствий.

Последствия оказались столь удивительными, что Аглая не знала, что и думать.

– Я Коля Крайнов. Слышала о таком?

Глашка кивнула – о Коле Крайнове она слышала много, в основном с влюбленным придыханием при многозначительном закатывании глазок, от соседок по комнате. В данный момент закатывальщицы глаз образовали вокруг них более чем заинтересованный круг слушательниц.

– Я буду с тобой дружить, – заявил мальчик весьма серьезно.

– А зачем? – поинтересовалась раскладом Аглая.

– Потому что это интересно, – непонятно объяснил он.

– Кому? – полюбопытствовала она.

– Мне, – ответил мальчик, отвернулся от нее и стал уходить.

– А мне? – крикнула вдогонку ему Аглая.

– Я постараюсь! – пообещал Коля Крайнов.

– Тебе было интересно? – спросила его Аглая.

– Мне до сих пор интересно, Глашуня, я так и не смог разгадать твой секрет! – усмехнулся Коля.

– Да какой секрет, Алтай! – в очередной раз возроптала Аглая. – Я самая обыкновенная!

– Ну, это ты своему министру рассказывай, ему положено верить, ты ж его бортанула! – хохотнул Коля. – А я тебе всегда говорил: ты странная.

– А ты нет? – возмутилась Глашка. – Вот так запросто, в десять мальчишеских лет, подойти к девочке и заявить: я буду с тобой дружить! На глазах у обожающих тебя девочек, каждая из которых мечтала, чтоб ты хотя бы посмотрел в ее сторону!

– Я тогда о тебе много чего уже слышал, мне было любопытно, – ничего не прояснил Николай.

– Мальчики в таком возрасте так не поступают и вообще смущаются дружить с девочками, – авторитетно заявила Глашка.

– Да наплевать мне было, что делают мальчики в моем возрасте, а что им там стыдно! – спокойненько заявил Коля. – Я себя чемпионом чувствовал. Первым. Победителем всего! А за это, знаешь, много чего позволительно. Например, заявить девчонке, что буду с ней дружить!

И они дружили, с вечера того памятного дня и на всю жизнь.

Вечером, перед самым отбоем, Коля постучал в дверь их девчоночьей спальни, дождался разрешения войти, заглянул в комнату и громко объявил:

– Стрельникова, идем поболтаем! – и вышел, провожаемый потрясенным молчанием девичьей аудитории.

Они сидели на лестнице, ведущей на чердак, он сунул Глаше в руки два пирожка:

– Ешь, это вкусно, мама сегодня принесла, сама пекла. А то ты слишком худая.

Глашка запихала полпирожка в рот, откусила и спросила:

– А ты действительно придумал со мной дружить или это прикол такой?

– Не прикол, – весомо заявил он.

– А зачем тебе это надо? – допытывалась Глашка, примеряясь взглядом к оставшейся половине пирожка.

– Я ж объяснил: интересно, – пожал плечами Коля.

Глашка засовывать остатки угощения в рот до поры удержалась, уделяя все свое внимание разговору.

– И что такого интересного ты во мне нашел? – со всей серьезностью, между прочим, даже с пристрастием спросила она.

– Странная ты, необычная, – размышлял вслух Коля. – Весь интернат в курсе про вашу войну с девчонками. Даже ставки делают, что они в очередной раз придумают и попадешь ты, или им снова все трендюли достанутся.

– И ты ставки делаешь?

– Делаю, – кивнул он, – я все время на тебя ставлю, поэтому почти всегда в выигрыше. Вот мне и стало любопытно, как это у тебя, Аглая Стрельникова, так получается: не попадать под раздачу? Есть в тебе какой-то секрет.

– Да нет во мне никакого секрета, – вздохнула печально Глашка и таки запихала оставшиеся полпирожка в рот.

– Есть, – убежденно возразил Коля Крайнов. – Ты вроде обыкновенная: ни ку-ку, ни ботаничка, ни дурочка – и ведешь себя как все девчонки, да только как будто из космоса, не от мира сего. Как первые собаки-космонавты с земли: Белка и Стрелка. Вроде самые простые дворняги, а Землю из космоса видели и сам космос и знают про него побольше всех других землян! Вот! – вдруг заулыбавшись, объявил он. – Буду звать тебя Стрелкой! Точно!

– Тогда и тебе надо прозвище придумать, – дожевав, заявила Глашка. – Чтоб честно было. Вот Крайнов, фамилия твоя, это от слова «край»?

– Наверное, – неопределенно пожал плечами Коля.

– А край чего? Земли? Я вот еще знаю, у нас есть Краснодарский край, а еще Алтайский… О! – осенило Глашку. – Ты будешь Алтай! Красиво и загадочно!

– А что, – согласился Коля и повторил за ней, словно смаковал слово: – Алтай. Мне нравится. Договорились.

Они дружили честно, всерьез и в гости друг к другу ездили, когда их забирали на выходные и праздники, и семьи их сдружились на фоне тесного общения детей, родители принимали друга своего ребенка как собственного. Коля с первой же минуты знакомства был настолько потрясен личностью Григория Павловича, что влюбился в него по-человечески, испытывая какое-то даже благоговейное уважение.

Старшие Крайновы относились как раз к тому родительскому типу номер один. Они изо всех сил старались помочь ребенку реализоваться в жизни, в данном конкретном случае – в спорте. Поэтому и отдали Кольку в школу-интернат, с глубоким убеждением в собственной правоте, и ездили навещать через день, и сопровождали в поездках на соревнования и сборы, и вкладывали в него все что могли.

А, на минуточку, на дворе стоял девяностый год, и страна разваливалась на куски, но даже такой стране требовались свои чемпионы, спортивный интернат вполне прилично снабжался и находился под пристальным вниманием ответственных лиц.

Года через полтора Глашиной с Колей дружбы, когда у всех сомневающихся и гаденько намекающих отпали любые сомнения, а мерзкие слухи и высказывания Алтай попресекал где вербально, а где и физически, закадычные врагини наконец отстали от Глашки.

Скорее не из боязни наполучать, а больше от осознания бесполезности военных действий – должной реакции от Аглаи они так и не дождались: она почему-то не чувствовала себя обиженной, униженной, не плакала, не жаловалась и мстить не собиралась – игнорировала напрочь и глухо. И зачем, спрашивается, силы, время и нервы на нее тратить в таком случае? Так что оставшиеся годы в школе Глаша провела в относительном спокойствии. В относительном – потому что бесконечные выматывающие тренировки, сдача нормативов, соревнования, сборы-разъезды и снова тренировки. А в любую выкроенную из этой жизни минуту она рисовала.

Все, даже самые неумные психологи утверждают, что дружбы между мужчиной и женщиной быть не может, что обязательно под дружбой подразумевается скрытое сексуально-эротическое влечение хотя бы одного из них.

Может, оно и было, это самое скрытое, да только их дружба, поддержка и понимание значили и весили куда как больше, чем любое страстно-эротическое и хоть трижды сексуальное. Да и испытаний на их дружбу вывалилось – врагу не пожелаешь. Выдержали!

К окончанию школы практически все ее выпускники уже имели звания, награды, травмы и четко обозримое будущее – спорт! И вперед – все в эту сторону, а Глашка в Суриковский институт прямым ходом, на следующий же день после торжественного вручения аттестата.

Офигели все до ступора!

У тренера аж сердце прихватило!

– Какой, на… Суриковский?!

Он орал так, что в тренерской позвякивали плафоны на люстре. Не жалея голосовых связок и рвущегося матерного возмущения, с красным натужным лицом, с вздувшимися жилами на шее он орал во все горло:

– Ты о… Стрельникова?! Тебе присвоили мастера спорта! Ты юношеские европейские только что выиграла, тебя, на… зачислили в сборную страны! Какая художница, твою мать?!

Маринка Бойкина на выпускном вечере отвела Глашку в сторонку и прочувствованно поинтересовалась:

– Стрельникова, ты больная? В какой там художественный институт ты собралась? У тебя же данные лучше, чем у всех у нас! Тебе же прямая дорога на Олимпийские! Стопудово!

– Марин, – спокойно пояснила Глаша, – я не хочу заниматься спортом, я рисовать хочу. Это просто.

Маринка поразглядывала ее пристально, отпила из большой керамической кружки со смешной рожицей Гуффи на боку в целях конспирации налитого туда шампанского и поделилась откровением:

– Ты всегда была не такая, как все. Я тебя за это ненавидела. – вздохнула, отпила еще и совсем уж разоткровенничалась: – И боялась. Что бы я тебе ни сделала, какие бы подставы ни устроила, ты потом на меня так смотрела, словно жалела, что ли, или сочувствовала. Словно это не ты, а я пострадала. Терпеть не могу, когда ты так смотришь! Ладно, Стрельникова, удачи тебе! Хоть и странная ты тетка, но боец настоящий. Уважаю!

Председатель приемной комиссии, он же декан факультета, когда Глашка пришла подавать документы, прочитав все ее звания, регалии и награды, чуть не зарыдал: