– Да все нормально, – отвечает Алекс. – Мы с Брит хотим помочь, так что иди работай, а я научу кое-чему Монику, чтобы она тут не стояла сложа руки.

Айза, сказав, что ей нужно по делам, оставляет меня с Алексом. Я впадаю в панику: совершенно очевидно, что я вообще не умею ремонтировать машины. Но мне будет помогать Алекс, это уже хорошо. К тому же его, кажется, это не смущает и не расстраивает.

Я снова вглядываюсь в имя на груди – «Виктор». Он делал все, для того чтобы отговорить Айзу брать меня на работу. И Трей не верил в то, что я могу заниматься грязной работой. Ну и пусть, мне все равно. Их сомнения не помешают мне доказать окружающим (да и себе самой), что я со всем справлюсь.

– Пойдем, – говорит Алекс, подводя меня к огромному ящику с инструментами, стоящему посреди мастерской. – Научу тебя самому основному, чтобы ты могла заменить масло.

Мы оказываемся под одной из машин, и я держу ладонь над головой, как будто это поможет, если машина вдруг упадет.

– А что, если машина сорвется и придавит нас? – спрашиваю я.

– Не сорвется, – говорит Алекс. – Подъемник крепкий.

Я поднимаю глаза на подъемное устройство. Не уверена, что оно надежное, однако Алекс ведет себя так, будто ничего страшного не случится, если сверху на него рухнет глыба металла почти в полторы тонны весом.

– Вот, смотри, – говорит он, светя фонариком на днище машины. – Сначала находим сливную пробку. Вон она, видишь?

Рукой поддерживая спину, я пытаюсь выгнуться, не напрягая позвоночник.

– Не вижу.

Алекс едва слышно ворчит.

– Дай руку. – Он прикладывает мои пальцы к пробке и спрашивает: – Чувствуешь?

– Ну да, чувствую.

– Ладно, Фуэнтес. Дальше я сам, – от двери мастерской до нас доносится знакомый голос. Это Вик, взгляд у него хмурый. – Если уж кто-то и будет дальше учить Монику, то это я.

Глава тридцать седьмая

Виктор

КОГДА Я ВХОЖУ В МАСТЕРСКУЮ, этот парень по имени Алекс Фуэнтес, с которым Айза училась в старшей школе, стоит под «Бьюиком» с Моникой и учит ее менять масло. Все бы ничего, будь Фуэнтес уродом или ботаником вроде Берни, но он вовсе не такой. Совсем наоборот.

Этот pendejo похож на актера или на фотомодель, он в черной майке, которая только подчеркивает его рельефную мускулатуру. Когда он, объясняя, как менять масло в машине, берет Монику за руку, у меня сжимаются кулаки. Я не видел Алекса целую вечность. Энрике был его двоюродным братом. Вроде бы Фуэнтес в Северо-Западном университете изучает медицину или что-то типа этого. Раньше он появлялся здесь чаще, но это было еще до того, как я начал работать у Айзы.

– Да ладно? – говорит Алекс. – А Айза говорила, что ты сидишь наверху на заднице и ничего не делаешь. Ты слился, вот я и помогаю Айзе вместо тебя, – бурчит Алекс и, оставив Монику под машиной, уходит за маслоуловителем.

– Иди ты к черту, чувак, – говорю я.

Он ведь понятия не имеет, через что мне пришлось пройти. Не ему меня судить. Вообще никому не позволю меня судить.

Остановившись как вкопанный, Алекс поворачивается ко мне:

– Что ты сказал?

– Иди. К черту.

– Вик, прекрати вести себя, как придурок, – вступает Моника. – Он прав.

– Да все нормально, Моника. – Алекса, похоже, развлекло, что кто-то осмелился бросить такому, как он, вызов. – Слушай, amigo, – говорит Алекс, приблизившись. – Или помогай, или убирайся. Что выбираешь?

Мы уставились друг на друга, Алекс протягивает мне маслоуловитель.

– Виктор, – предупреждающим тоном говорит Моника.

Я не свожу глаз с Фуэнтеса, но голос Моники звенит в ушах. Чутье подсказывает мне, что лучше ударить первым, потому что такой чувак, как Фуэнтес, не уступит. В моих венах закипает кровь. Наплевать, что он опасен. Я не боюсь. Можем сразиться прямо здесь.

Трей больше не может защитить Монику от всех и вся, так что теперь я беру это на себя. Но я не смогу ее защищать, если она будет на меня злиться, так что я отступаю. Я сосредотачиваю взгляд на маслоуловителе, который все еще у Алекса в руке. Выхватив его, я закатываю глаза в ответ на удовлетворенный кивок Алекса.

– Ты напоминаешь мне меня в юности, – говорит Фуэнтес. – Напор и энергия. Но подожди, появится девушка, которая заставит тебя стать на колени. Такие, как ты, тоже не застрахованы от этого, güey[21].

– Это еще посмотрим, – бормочу я, радуясь тому, что необходимость заботиться о жене и ребенке не дает Алексу ошиваться здесь день и ночь. – Я не такой, как ты.

– Такой же. Ты просто этого еще не знаешь.

Я встаю под машину рядом с Моникой. На ней мой комбинезон. Он ей велик, но, черт возьми, все равно ее можно сразу на разворот любого журнала.

– Я не хочу, чтобы меня учил ты, – говорит она, а потом указывает на Алекса. – Лучше пусть это будет он.

Больше всего на свете мне сейчас хочется стереть самодовольную ухмылку с лица Фуэнтеса.

– Почему? – раздраженно спрашиваю я.

– Потому что он милый.

– Это я милый, – возражаю я.

– Нет. – Она упирает руки в боки. – Ты совсем про меня забыл. Хочешь знать, что я думаю?

– Не-а.

– Ну я все равно скажу. – Она подходит ближе и тыкает пальцем мне в грудь. – Я думаю, что ты забрался в темное местечко, чтобы от всех отгородиться и забыть о жизни и о мире вокруг. Но знаешь что, Вик? Мне тоже больно. Я страдаю из-за смерти Трея не меньше, чем ты, так что если ты готов вернуться в реальность и общаться со мной, то хорошо, оставайся. Но если хочешь и дальше жить в темноте и изоляции, тогда проваливай отсюда.

Алекс смеется:

– Andas bien[22], Вик? У нее есть ol’ huevos[23]. Смотри в оба.

– Не лезь не в свое дело, Фуэнтес. У меня все под контролем.

Он смеется:

– Конечно, чувак. Я займусь вон той машиной. Если будут проблемы с твоей chica[24], зови.

Я не говорю ему, что это chica моего лучшего друга, не моя. Когда он отходит на достаточное расстояние, я поворачиваюсь к Монике. Волосы лезут ей в лицо, пальцы вымазаны в масле после масляного фильтра. Она похожа на принцессу, которая упала в грязь.

– На, – говорю я, протягивая ей полотенце. – У тебя грязные руки.

Моника неохотно берет его.

– Выслушаешь меня, пока я показываю тебе, что делать? – спрашиваю я.

Она вздергивает подбородок:

– Возможно.

– Моника, ты стала вести себя агрессивно.

– А может, я узнала что-то, что меня выбесило?

– Например?

Она не отвечает. Мне хочется все ей выложить, рассказать, как ужасно мне от того, что я сделал с Треем. Но я не могу. Я показываю ей, как менять масло. Словно робот, она делает то, что я говорю. Мы вместе меняем масло в трех машинах, после чего я наблюдаю за ней, пока она делает все самостоятельно. Работая, она для опоры держится за спину.

Я предлагаю сделать перерыв, Моника отказывается. Мы не говорим о том, что, скорее всего, не выходит из головы у нас обоих – о том, что произошло на поле, когда погиб Трей. Я-то уж точно не хочу говорить о случившемся. Я бы согласился лишиться обеих ног, если бы этим можно было вернуть Трея. Да, черт побери, я бы жизнь отдал в обмен на его жизнь.

Я стараюсь не слишком приближаться к Монике, потому что, честно говоря, меня до сих пор тянет к ней. И это просто ужасно. Моя задача – учить ее всему, что должен знать автомеханик, и защищать ее – это все.

– Я пошел, – через некоторое время сообщает Алекс. Он показывает на мобильник. – Жена забросала сообщениями, спрашивает, когда вернусь. Передай Айзе, что мне пришлось уйти, но с «Фордом» я закончил, а в «Монте-Карло» пришлось заменить ремень на новый.

Моника с широкой дружелюбной улыбкой на лице сердечком машет Алексу рукой.

– Приятно было с тобой познакомиться, Алекс.

Он кивает ей:

– И мне тоже. Увидимся, Вик.

Он уходит, мы остаемся в мастерской одни. Моника и я. В мастерской. Одни. Прочистив горло, я подхожу к ящику с инструментами. Она идет за мной. Я чувствую ее присутствие, потому что точно настроен на нее.

– Можно я кое-что скажу? Только не злись, – просит она.

– Валяй.

– Обещаешь, что не будешь сердиться?

– Хорошо. Что там, давай.

– Вик, вернись в школу, – говорит Моника. – Если не ради себя и не ради Трея, то хотя бы ради футбольной команды. Мы должны дойти в этом году до чемпионата штата. А последние две игры мы проиграли. Если бы там был ты, то… – Она замолкает.

– То что? – бросив полотенце на пол, спрашиваю я. – Если бы там был я, то мы бы выиграли? Это Трей бегал быстрее всех. Это Трей зарабатывал тачдауны. А я, черт побери, просто атакую людей, вот и все. Я тупой робот. Меня может заменить любой.

– Это неправда. Я наблюдала за тобой. Ты можешь просчитать квотербека, Вик. Будто шестым чувством улавливаешь, что предпримет команда противника. – Она подбирает брошенное мной полотенце. – И вопреки тому, что думаешь ты сам, ты не просто нападающий. На тебя все равняются, потому что ты играешь с уверенностью, ты будто точно знаешь, что выиграешь матч. Игроки без тебя потеряны… Они проигрывают.

– Ты разве не знаешь, что я просто тупой, бесполезный качок?

Отвернувшись, я собираюсь уйти. Мне нужно убраться отсюда, пойти наверх и остаться одному. Я сказал себе, что хочу ей помочь, сделать из нее механика, как она хотела. Защитить ее. Но я самому себе врал. Я предложил помощь, потому что хотел быть рядом. Я хочу быть с ней при любой возможности, не из-за Трея или кого-то еще.

Она же здесь по совершенно другой причине. Она здесь, чтобы сделать то, чего, по мнению Трея и всех нас, она не может сделать. Она здесь, чтобы убедить меня вернуться во Фремонт. Но не потому, что хочет быть рядом со мной. Какой я идиот.

– Куда ты? – спрашивает она.

Мне нужно держаться от нее подальше, а иначе слишком велико будет искушение сказать ей о своих чувствах. Обнять ее.

– Воздухом подышать.

– Почему ты опять пытаешься убежать? – Она старается заглянуть мне в глаза. – Ты не бесполезный, Вик. И у тебя есть чувства. Не скрывай их, не держи внутри.