Симона Элкелес - Беги от любви

– И что это значит?

– Кэссиди вместо тебя, – объясняет Бри. – Пока ты не вернешься.

– Я уже вернулась.

– Да нет. То есть… ну да. Просто ты пару недель не ходила на тренировки, и, так как мы не знали, вернешься ты или нет, мы придумали новый танец и… – Она широко улыбается, конский хвост болтается туда-сюда. – Ты только взгляни! Получилось просто классно. Кэссиди в прошлые весенние каникулы ездила в лагерь чирлидеров в Калифорнии и выучила там кучу всего, а потом показала нам.

– Как здорово. – Я буквально заставляю себя сказать это. – С удовольствием посмотрю.

Бри радостно взвизгивает.

– Ой, супер! Садись сюда, – взволнованно говорит она, указывая на землю. – Мы тебе все покажем, а ты посмотри. Тебе понравится! Ты такого еще не видела!

Сидя на траве, я смотрю танец под новую музыку, я ее еще не слышала. В танце есть сложные построения в форме буквы F, сопровождаемые крутыми движениями. По правде сказать, Кэссиди двигается великолепно. И я вдруг особенно резко начинаю ощущать мой артрит. Я массирую запястья в надежде облегчить ноющую боль.

– Вау! – только это я и могу сказать в конце.

Бри аплодирует девочкам и себе.

– Моника, так тебе понравилось? Правда круто?

Я киваю с трудом – шея будто затекла.

– Действительно круто.

Бри не из тех девчонок, у кого есть чувство такта, вот и сейчас все, как обычно: занята только собой. Она одна из моих самых близких подруг, но иногда мне кажется, что наша дружба сошла бы на нет, если бы мы с ней не были капитанами чирлидерской команды.

– Я подумала, что нам лучше не исполнять это на собрании болельщиков перед матчем, а подождать до следующей игры и выступить в перерыве. – Бри опускается на колени рядом со мной. – Мы, конечно, разучим танец и с тобой, чтобы ты заняла место Кэссиди. Если только ты не решишь уступить ей, ведь ты так много пропустила…

– Конечно, – перебиваю я, притворяясь, что ничего особенного не происходит. – Кэссиди великолепно смотрится. Пусть стоит впереди и будет ведущей.

– Правда? – У Кэссиди округляются глаза, и она прикрывает руками рот, как будто выиграла в лотерею. – Ты серьезно?

– Ну да. – Я говорю от чистого сердца, когда добавляю: – Вы все смотритесь великолепно. Бри права. Если вы не против, я отойду в сторону, и вы сами завершите сезон.

– Ты хочешь уйти из команды? – спрашивает Бри.

Я киваю:

– Ну да.

Вообще-то уходить я не хочу, но мне нашли замену, и никто не ждет, что я в этом году еще буду выступать.

Я еще немного наблюдаю за тренировкой, как дальний родственник, до которого никому нет дела. Когда все уходят в помещение на перерыв, я беру бутылку с водой и натягиваю худи. Мне всегда казалось, что в моей жизни все устроено и предопределено. Выходит, я ошибалась.

НЕ МОГУ ПРОСТИТЬ себе, что не был у Трея на похоронах. Просто не смог заставить себя находиться среди толпы людей, пришедших проститься с нашим городским героем. Он мог получить наивысший средний бал в нашей параллели, поступить в Университет Лиги плюща и многого добиться в жизни. Жители Фремонта всегда бы помнили о том, что в их городе рождаются великие люди. А теперь Трея нет. Меня же Фремонт запомнит как парнишку-неудачника, который еще и виновен в смерти их городского героя. Вот и все, что останется после меня.

Не хотел я идти на кладбище еще и потому, что вид могилы Трея вернул бы меня к реальности. А когда я лежу на диване у Айзы, можно делать вид, что окружающего мира не существует. Когда я сплю, я убегаю от реальности и могу не обращать внимания на то, что моя жизнь рушится прямо у меня на глазах.

Когда мои глаза открыты, на меня налетают кошмары. Но больше нельзя делать вид, что с Треем все в порядке. Я пытался игнорировать тот факт, что мой лучший друг лежит в земле, а это еще раз подтверждает, что я недочеловек и недостоин дышать таким же воздухом, каким дышал Трей. Как же мне его не хватает!

Приняв душ и переодевшись в чистое, я еду на кладбище. Всю дорогу меня трясет и внутренности как желе. Не хочу признавать то, что друг умер. И то, что в этом виноват я… Я не могу этого сделать. Но надо. В память о Трее. Возможно, у меня не осталось собственного достоинства, но по-прежнему есть уважение к лучшему другу. Пойти к нему на могилу – самое меньшее из того, что я могу сделать.

Найти могилу не составляет труда: вокруг земляного холмика на том месте, где гроб опустили в землю, лежит гора цветов. Когда я замечаю временную деревянную табличку с именем «Трей Аарон Мэттьюс», на глаза наворачиваются слезы. Я подхожу к могиле, и меня накрывает волной эмоций. Черт! В горле ком, и сколько бы я ни сглатывал, он не уходит. Как же тяжело! Реальность – отстой. Ненавижу ее. Я склоняю голову. Что сказать? Просто поговорить с ним?

– Привет, чувак, – бормочу я, утирая слезы.

Трей здесь, я ощущаю его присутствие. Да, зная его, можно предположить, что он договорился с Богом и теперь присматривает за своим телом, чтобы ничего плохого не случилось.

– П-п-рости м-меня. – Я давлюсь словами.

Но мне не получить прощения. Не выйдет, потому что Трея больше нет. Мне придется до конца дней жить с этим изнуряющим чувством вины, потому что он никогда не отпустит мне мой грех.

– Я пропал. Трей, что ты хочешь, чтобы я сделал? Мы должны были остаться друзьями навечно.

Почему вечность оказалась такой короткой?

– Вот, это тебе, – говорю я, протягивая красивую желтую розу. – Сорвал у Айзы с куста за мастерской. Уверен, Айза не заметит. Слишком занята – отбивается от ухаживаний Берни.

Я стою, не сводя глаз с холмика земли и представляя себе гроб, в котором покоится тело лучшего друга.

– Знаешь, мне нужна твоя помощь, – говорю я. – Я недостоин жизни. Я хочу поменяться с тобой местами. Реально.

Если убить себя, страдания закончатся. Я подвел Трея, подвел команду. После смерти Трея они все время проигрывают. А я трус, потому что должен набраться мужества и выслушать их слова о том, что я кусок дерьма, который лишил их шанса попасть на чемпионат штата.

Все из-за меня. И меня это терзает. Футбол и друзья по команде – это все, что у меня было.

Когда отец сказал, что я ничего не стою, друзья были рядом, чтобы сказать, как они меня ценят. Когда Кэссиди постила обо мне всякую дрянь, друзья смеялись над этим, они не велись на ее обвинения в мой адрес.

Теперь друзей по команде у меня больше нет. Нет и лучшего друга. Моих сестер больше некому защищать. Я потерял все, что для меня важно. И в довершение всего девушка, которая мне дороже жизни, девушка, которую я никогда не смогу назвать своей, терпеть меня не может.

На земляной холмик падает лучик солнца. Он необычной формы, напоминает молнию. Это мне единственный знак от Трея. Что это означает? Не знаю. Если бы мы поменялись местами, Трей бы все понял. Он всегда знал ответы. Я же никогда ничего не знаю.

– ТЫ В ШКОЛЕ разговаривала с психологом? – спрашивает меня мама, когда я утром спускаюсь вниз.

– Да нет. А что?

Она пожимает плечами:

– Просто мы с папой заметили в тебе перемену. Ты как будто стала поэнергичней, а когда ты вчера вернулась с чирлидерской тренировки, мы даже заметили у тебя на лице улыбку. А ты уже давно не улыбалась.

Ах да, я и забыла сообщить им последнюю новость. Ну вот, сейчас…

– Я бросила чирлидинг, – говорю я.

– Что?

– Да. И пожалуйста, не пугайтесь, я действительно этого хочу. Мое тело больше на такое не способно. Это не мое, потому что… ну, сама понимаешь…

Мама хмурится и похоже, сейчас расплачется.

– Я очень сожалею, малыш.

– Перестань, пожалуйста. Со мной все в порядке. Все будет в порядке. Обещаю.

Мама гладит меня по голове:

– Мы с папой за тебя переживаем. Знаем, что смерть Трея стала для тебя сильным ударом. Не буду врать тебе, мы не думали, что вы обязательно поженитесь, но мы знаем, насколько глубоким было твое чувство к нему.

Я киваю. Да, я переживала за Трея, но, видимо, недостаточно.

– Хочешь, я отвезу тебя в школу, а потом заберу? – спрашивает мама.

– Нет. Вообще-то у меня после уроков теперь работа. – Увидев шок у нее на лице и поняв, что сейчас посыплются вопросы, я решаю соврать. – Это волонтерство. В реабилитационном центре. Мне для поступления нужно набрать волонтерские часы, а теперь, когда я больше не занимаюсь чирлидингом, на это появилось время.

– Ну ладно. – Мама берет сумочку и ключи. – Если тебе что-нибудь понадобится, звони. А так – напиши, как придешь домой. – Она вопросительно поднимает бровь. – Договорились?

– Хорошо.

– А если у тебя начнутся боли или надо будет стоять на ногах дольше часа, скажи, что тебе из-за твоей болезни требуются особые условия.

– Поняла. Все будет хорошо, мам, – говорю я, подталкивая маму к выходу. – Не переживай за меня.

– Я за тебя всегда переживаю, малыш, – отвечает она.

В этом-то все и дело.

Как надоело, что многие ко мне относятся так, будто отношения с Треем и моя болезнь определили мой характер, мою индивидуальность. Да, довольно долго Трей играл большую роль в моей жизни… ну, пока не начал изменять и употреблять наркотики, без которых уже не мог прожить и дня. В последние несколько месяцев я чувствовала себя рядом с ним такой одинокой, будто мы даже друзьями не были. Сначала мне не хотелось верить в то, что наши отношения изменились На самом деле это Трей изменился, а меня оставил в прошлом.

Мне нужно забыть о вине, которая мучает меня после смерти Трея. В мастерской я забываю о вине. Забываю о грусти. И мне даже кажется, что у меня появляется цель в жизни. Айза не считает меня хрупкой. Ей неважно, что я из Фремонта и что у меня проблемы со здоровьем. Мне это нравится. Тот факт, что наверху обитает Вик, лишь распаляет у меня внутри огонек, которого мне не хватало. Я уже давно не чувствовала его.