Наталия Терентьева - Бедный Бобик

Лишь бы только они не исчезли, Алена и маленький мальчик в его пилотке, где маминой рукой были вышиты его инициалы «Д. Т.»…

Нет, нет, они все так же стоят, улыбаются и машут ему. Они зовут и ждут его… Зовут… Или прощаются? Или прощаются…

Алена прикрыла дверь на кухню и набрала номер «скорой».

– Простите, я вчера вызывала «скорую» в парке…

– Фамилия! – нетерпеливо спросила диспетчер.

– Моя? Или…

– Кому вызывали!

Алена вздохнула:

– Турчанец, Денис Игоревич.

– А что вы хотите?

– Узнать, куда его увезли. Я видела, как машина…

– Минуту!

На кухню вошел Данила и посмотрел на мать:

– Мам, ты кому звонишь?

– Хочу узнать, как чувствует себя один… знакомый.

– Который вчера в парке с нами разговаривал?

– Почему ты так решил? – Она взглянула на сына. – Ну да… Сейчас, подожди…

В трубке уже кричала диспетчер:

– Вы слушаете?

– Да-да!

– В Склифосовского отвезли! – Диспетчер тут же отключилась.

Алена задумчиво держала трубку, прислонившись спиной к подоконнику, а Данила уселся за стол напротив нее, подпер подбородок руками и спросил:

– Мам, а почему ты не хочешь говорить о нем? Он кто?

– Дед Пихто. – Алена взяла из шкафа огромный справочник и начала листать его.

Данила, поглядывая на нее, тоже молча открыл прозрачную папку, с которой пришел на кухню, и стал складывать большие квадраты из разноцветных треугольников. Через несколько секунд он снова подал голос:

– Это ты нарочно говоришь, да, мам?

– Именно. Так… – Она нашла нужный номер и сразу набрала его. – Это просто человек.

– А ты сейчас сказала – знакомый… Мам, а почему ты ему сказала, что тебя зовут по-другому?

– Потому.

– А как по-другому?

– Даня… – Алена посмотрела на сына. – Ну… Я просто так сказала.

– Почему?

Алена лишь вздохнула. Конечно, Даня уже очень большой мальчик, но как ему это объяснить?

– Тебя ведь только тетя Наташа зовет Аля, – продолжал допытываться сын. – А все остальные Алена. Значит, он знает тебя. Ты вчера мне обещала, что сегодня все объяснишь.

– Обещала – значит, объясню.

– Вот – я сижу, слушаю.

– А я стою и номер набираю! И там все время занято.

– А ты набирай и объясняй одновременно.

– А ты учись букву «р» произносить! Чем любопытничать!..

– Одновррременно! – изо всех своих сил произнес мальчик. – Теперь объяснишь?

– Фу-у… Даня… Ну подожди, сейчас я узнаю, как он себя чувствует, и потом объясню.

– А почему ты волнуешься?

– Я?… Ну ты смотри какой – глаз-алмаз!

Они взглянули друг на друга и засмеялись.

Алена услышала длинные гудки. Лишь бы сейчас ответили… Наконец послышалось:

– Говорите!

В трубке были слышны другие голоса и шум приемного покоя. Она сделала знак Даниле, чтобы тот не мешал ей.

– Здравствуйте, я хочу узнать, как себя чувствует Турчанец Денис Игоревич, он вчера поступил к вам…

– Отделение какое? – перебила ее регистраторша. – Женщина, я вам уже объяснила, что нельзя!

– Что нельзя? – растерянно переспросила Алена.

– Да не вам я говорю! У вас отделение какое?

– Не знаю…

– Не знаете, а что ж тогда звоните!

– Не вешайте, пожалуйста, трубку, – заторопилась Алена. – Ему плохо было с сердцем, его забрали на «скорой» из парка…

– Фамилия! – перебила регистраторша. Она одновременно отвечала людям в очереди, которые пытались в ее окошке узнать о своих близких. – После трех приходите, сейчас сведений нет!

– После трех? – Алена взяла карандаш, чтобы записать отделение.

– Что? Фамилия!..

– Турчанец.

Данила не выдержал:

– Мам, а почему у него такая фамилия смешная, он что – из Турции?

– Не думаю, – машинально ответила Алена.

Она услышала, как регистраторша положила трубку на стол и ответила кому-то:

– Перевели! В травму, еще вчера!

– Как перевели? – перекрикивая другие голоса, стал возмущаться какой-то мужчина. – Я же договорился!.. Завотделением сказал…

– Подождите, мужчина, подождите… – Регистраторша снова заговорила в трубку: – Женщина… Так… А ваш… скончался ночью. Девушка, я вам сказала – после трех! Дайте другим узнать! Что, мужчина, что? По очереди! Матвеева, а имя? Тут у нас может быть пятнадцать Матвеевых… В одной психушке триста человек… Что? Если я буду слова выбирать, вы у меня до утра тут будете стоять! Посидите с мое! Шестьдесят четвертого?… А как вы отчества не знаете и говорите, что родственница…

– Что?! Что вы сказали? Как – скончался? – Алена услышала частый и громкий стук собственного сердца.

– Подъезжайте, женщина, вам все скажут! – ответили ей, и в трубке раздались короткие гудки.

Алена не сразу выключила телефон, с недоумением глядя на дисплей радиотрубки. Мигает и мигает значок пустого аккумулятора… Надо зарядить… И частые, настойчивые гудки. Все, ей все уже сказали… Все, говорить больше нечего…

Алена села, несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула, попыталась собраться с мыслями.

… Как относительно время… Со вчерашнего дня внутри нее прошло как будто несколько лет… Она ведь уже ничего не вспоминала. Почти не вспоминала. Все было понятно. Все давно прошло. Говорят, надо прожить целый год без человека, которого больше нет, – весну, лето, осень, зиму… Чтобы без него выпал первый снег, без него прошел Новый год, без него улетели и прилетели птицы и появилась первая трава весной… И когда год проходит, становится легче, жизнь берет свое.

Денис где-то жил, но его больше не было в ее жизни.

На второй год ей стало легче, почти прошли пустота, обида и боль. Малыш рос, начал ходить, говорить первые слова, и это было важнее, чем то, что нет рядом Дениса, который так всего этого и не узнал. И чем больше проходило времени, тем проще становилось. И пришла пора признаться себе: все, что было с этим человеком, – было зря, все долгие годы любви… И он вовсе не такой, каким казался Алене.

Наверно, каждый любит то, что в состоянии придумать. Влюбиться-то можно – за день и даже за секунду. А вот когда становится ясно, что собственное воображение сыграло с тобой не самую лучшую шутку, разлюбить за день невозможно. Но потом время проходит, и все становится не так важно. И уже не помнишь, как было когда-то больно.

Может, права была Кира, – не надо было сочинять эту глупость про летчика. Почему было не сказать, что он – биолог, ботаник? И вероятно, надо было даже, как советовала Наташка, взять и позвонить Денису, года два назад. Сказать – так, на всякий случай, что она поменяла квартиру, что мальчик растет умный и хороший… Но история, как известно, не знает сослагательного наклонения. Сделано так, как было сделано, значит, по-другому в тот момент сделать было невозможно. И сам он ее не искал. Если бы искал – нашел бы, это не сложно. В огромной, бесконечной Москве можно спрятаться. Но она же не пряталась. Когда было страшно и непонятно – уехала. Но потом вернулась. Поменяла квартиру и жила в том же районе, что и прежде. Не искал, значит, ему это было не нужно. Он не хотел ничего знать о ребенке, о своем ребенке. И это было обиднее, чем его слова о том, что он не любит Алену. Одно дело – не любят тебя. Другое дело – твоего ребенка. Оказывается, это гораздо больнее.

Раньше она часто представляла их встречу, непременно случайную. Почему-то ей всегда казалось, что они встретятся зимой, холодной, солнечной. Она скажет Денису: «Вот твой сын…» А встретились в сентябре. И все оказалось по-другому. И она ничего не сказала. Она не испугалась. Она просто не хотела ничего ему говорить. И побыстрей увела Даню, чтобы Денис не спросил главного. Алена, против своей воли, оглянулась, увидела издалека, что с Денисом что-то не то, вернулась, вызвала «скорую», дождалась ее, но Денис этого всего так и не узнал. И не узнает уже никогда. Вот как, значит, судьба распорядилась…

– Так. Ну ладно, – остановила Алена собственные мысли и встала.

– Что? – Данила с тревогой и любопытством смотрел на мать.

– Сейчас, малыш…

– Ему плохо?

– Слушай, – посмотрела Алена на сына, – а что это ты так заинтересовался? Ну плохо. Совсем плохо. Вернее, ему уже никак.

Данила очень внимательно слушал, оставив игру.

– Мам, ты будешь плакать?

– Я? – Алена с ужасом почувствовала, что не сможет сдержать слез, это значит, придется все объяснять Даниле, иначе он не успокоится… – Нет, не буду… ни в коем случае… Просто… Данюша… он умер – этот человек…

– Почему умер?

– Не знаю, Даня. Это же совсем чужой человек. Он… – Алена открыла воду, умылась прямо на кухне, включила чайник. – Так. Ну хватит. Глупость какая-то. Будем теперь… Собирайся, пошли гулять. Я только быстро выпью кофе. А ты одевайся. И давай энергично, погода отличная…

Данила радостно подхватился:

– На площадку пойдем?

– Конечно. На дальнюю, где большие качели.

– Сегодня можно до неба покачаться?

Алена попыталась улыбнуться:

– Думаю, да… Есть все основания…

Данила вприпрыжку убежал одеваться. Алена крикнула ему вдогонку:

– Толстовку надень серую!

Она достала из шкафчика на стене засунутый между коробками с крупами небольшой фотоальбом. Открыв его, она долго смотрела на фотографию молодого Дениса: он улыбался, чуть прищурив глаза, точно так, делает сейчас Даня… Алена резко захлопнула альбом и вдвинула его на место, заставив баночкой со специями.

– Ну ладно, – вздохнула она. – Как все странно… Встретиться, чтобы проститься… Наверно, так нужно было. Ничего не бывает случайно. Денис, я тебе все простила. Теперь… простила. Что мне остается?

Несколько секунд она смотрела в окно, потом встряхнулась и быстро пошла в прихожую одеваться.

Алена стояла, прислонившись к красной стойке качелей. Надо же, сколько раз она здесь гуляла, и ей всегда казалось, что когда-то в лесу проложили тропинки, поставили скамейки, а на самом деле – как правильно и ровно растут деревья, чередуются в определенном порядке: березы, ели, сосны, ясени… Это же просто посадки, старые, ставшие похожими на настоящий лес… Что здесь было раньше? Поле? Пустырь? Или, может быть, старое кладбище?