А потом он прилип к Оксане. Он знал, что Оксана не пойдет с ним вместе умирать, это точно. Но жить рядом с ней было лучше, гораздо лучше, чем одному.

И еще чуть позже в его жизни появился Эмиль. Вот Эмиль, казалось Денису в минуты слабости, и умер бы вместе с ним. А минуты слабости наступали часто, когда Эмиль смотрел на него своими темными влажными глазами, смотрел так, как будто знал о нем все. И что было, и что будет, и что придется преодолеть – вместе, вместе…

Мама ошиблась. Она просто не знала о жизни того, что узнал Денис. Что встречаются два человека и прилипают, как икринки. Она не встретила такого человека. И не могла понять, как можно ради друга, когда тому плохо, встать ночью, взять билет на самолет, прилететь в другой город, купить бутылку водки и позвонить в дверь…

Хорошо, что теперь Эмиль тоже обосновался в Москве. После смерти отца, известного писателя, который думал на турецком языке, а писал на русском, прожив в России полжизни, Эмиль получил права на все его книги, издающиеся и переиздающиеся во многих странах мира. Что в них было, в этих полудетских книжках для взрослых, им обоим было непонятно. Но какая разница? Эмиль имел теперь полное право не работать, заняться увековечением памяти отца и просто думать о сущем. Думать и говорить с друзьями.


Вспомнив Эмиля, Денис, как обычно, ощутил тепло в груди. Странно, ни одна женщина не вызывала у него такого чувства. Разве что мама, и то очень давно… Он увидел, как уборщица в соседнем номере собрала кучу белья и понесла ее в коридор. Денис ухватился за фигурную решетку, подтянулся, перелез через перила и спрыгнул на смежный балкон. Даже если кто-то и заметил… а может, он в гости к девушке идет…

Он быстро прошел по номеру, отметив, что тот вдвое меньше их апартаментов, и оказался в коридоре, никем, похоже, не замеченный. Вот пусть Оксана теперь и думает, куда он делся… Маргоша скажет ей, что из двери он не выходил, ключ от его номера лежит со вчерашнего дня у нее на трельяже… Вряд ли ей придет в голову, что он, как пацан, полез на соседний балкон. Скорее он, чем-то очень расстроенный, взял и спрыгнул с четвертого этажа. Он же ранимый, эмоциональный…


Денис хорошо помнил, как однажды в детстве он боялся идти домой с двойкой. Учился он очень хорошо, а тут… Двойку поставила математичка просто так, со злости, не за знания, а за прогул. Прогулял контрольную – изволь, получи свое. Она, оказывается, наблюдала, как Денис бежал в расстегнутой куртке, оглядываясь, по школьному двору. Листья вдруг облетели, быстро, за пару дней, и все стало видно…

Он-то знал, зачем бежал. К самой старшей сестре должен был прийти жених, летчик… Как хотелось Денису увидеть настоящего летчика! В их городке, где было три частные машины и два рейсовых автобуса, ни летчиков, ни моряков, ни даже солдат он ни разу не встречал. А тут – настоящий военный летчик!

Жених, правда, ни в тот день, ни после так больше и не пришел. Сестра плакала, мать ругалась, вторая сестра о чем-то шепталась со старшей, отец молчал и яростно ел. А Денис ходил и ждал, что сделает математичка. Вызовет маму в школу, напишет замечание в дневник или оставит его после уроков и будет воспитывать. Та сделала проще: влепила жирную, наглую «пару». И расписалась рядом – элегантно, с завиточком. Математичка, которая всегда смотрела на него с удовольствием и радостью – он был такой способный, старательный…

Двойку Денис получил второй раз в жизни. Первый раз мать оттаскала его за уши так, что он лег спать в шапке – тяжелые, распухшие уши болели и мешали спать. Как же смеялись над ним мальчишки в школе, когда увидели его сизо-красные уши! Денис тогда хотел уйти. Вообще, совсем. От всех – куда-нибудь в лес, где нет даже лесника. Чтобы был только он и… и… какой-нибудь домик с едой, книжками, теплой печкой… И пусть бы там была добрая бабушка, которая бы его не трогала. А еще лучше – дедушка, глухой… Который бы смотрел на него добрыми глазами и улыбался… Всегда…

Когда Денис получил вторую двойку, за летчика, который забыл взять с собой сестру, плачущую теперь по углам, он домой не пошел. Весь день гулял по городу, доел кем-то оставленную на скамейке в парке булку, зашел в маленький магазин и попросил водички, а продавщица дала ему чашку теплого чая с соевым батончиком… Маленький хорошенький Денис в аккуратно зашитых мамой старых сестриных пальтишках с заплатанными рукавами вызывал у чужих людей жалость и симпатию.

К вечеру он замерз, но по-прежнему не знал, что скажет матери. Он просидел у подъезда своего трехэтажного дома еще час, пока совсем не стемнело. Потом взял и вырвал страницу из дневника и пошел домой. Переполошенная мать набросилась на него со слезами и кулаками – она уже обегала всех соседей, опросила всех мальчишек во дворе…

– Я ходил навещать мальчика из класса, мне дали задание, он заболел… – быстро произнес Денис, еще минуту назад не знавший, что ей сказать.

– Чем?! – вскрикнула та, схватившись за сердце.

– Корью, – неожиданно для самого себя сказал десятилетний Денис, недавно услышавший это слово.

Мать раскричалась, расплакалась, стала одеваться, чтобы бежать к классной руководительнице, ругаться с ней…

– Она не знала, чем он болеет, – тут же сообразил Денис.

– Да? – Мать остановилась. – А что ж тебя послали? А? Почему тебя?

– Как отличника, чтобы я помог с новой темой… по математике…

– А как твоя контрольная, кстати? – спросила мать и, не дожидаясь ответа, полезла в его портфель за дневником.

– Еще не проверили, – небрежно ответил Денис, стараясь не отводить глаз.

В темноте крошечной прихожей мать не разглядела, что неделя в дневнике начиналась с пятого октября, а заканчивалась не десятым, а семнадцатым. Да ей и не пришло в голову смотреть…

Маленький Денис стоял и думал, как и куда он поставит пятерку… Красная ручка у него есть, а вот нарисовать так, как пишут учителя – с размахом, ровную, летящую пятерку, с гладким круглым бочком – вряд ли получится…

– Иди, Денечка, мой руки и за стол… – сказала мать и потрепала его за щеку. – Вон как весь застыл… Не берегут отличников… Ты у меня умница…

Денис стоял, мыл руки вонючим черным мылом, которое мать покупала, экономя на всем. Они не так плохо жили, отец прилично зарабатывал. Но мать собирала копеечку к копеечке и по-другому не могла. Потом приобретался новый шкаф, и она несколько дней была счастлива, а потом начинала копить снова.

Сейчас в зеркале он смотрел на свои уши, нормальные, не распухшие, красивые уши. Кровоподтеки так долго проходят, так долго напоминают всем, и тебе самому в первую очередь, что ты – побитый, униженный щенок, слабый и глупый. Бобик.

Бобика откуда-то принесли соседские девчонки, взять его домой им не разрешили, и он стал расти у них во дворе. Каждый звал его, как хотел – и Шарик, и Джеки, и Пушок, когда он был совсем маленький. Но потом стало ясно, что он – Бобик, вечно виляющий хвостом, всё всем прощающий, и за ошметок недоеденной куриной гузки, и просто так, по доброте. Ему то выносили еду, то играли с ним, а то пинали и прогоняли, когда он, грязный, взъерошенный, с жалкой просящей мордочкой норовил сунуться к ним в квартиру на первом этаже.

Один раз он пропал на неделю и пришел с подбитой лапой и оторванным ухом. Девочки поохали-поахали, погладили его, да и пошли прочь. Бобик вырос, стал неловким, довольно большим псом, еще очень молодым, глупым, но совсем не похожим на трогательного щеночка, которого они когда-то пожалели.

Потом Бобика поймали и увезли на машине с зарешеченной задней стенкой, через которую можно было видеть всех пойманных во время облавы бездомных собак. Вообще-то облава проходила ночью, и видеть ее никто не должен был. Но Денис, услышав отчаянный лай Бобика, проснулся и смотрел в окно. Как на Бобика накинули огромную сеть, как волокли к машине, как он отчаянно лаял и бултыхался в этой сети. Денису казалось, что тот глядит прямо на него, моля о помощи. Но мать никогда бы не разрешила взять собаку – от нее убытки и грязь в доме. А отец все делает, как говорит мать. Бездомным же собакам путь один – на мыло.

Наверное, черное мыло, которое покупает мать из экономии и санитарной гигиены, делают из таких вот бедолаг. Поэтому оно и получается черным, вонючим, едким.

Но он, Денис, не бездомный пес. И он вообще не собака, не щенок, из него не сварят мыла. Он человек. И ему больше не надерут уши. Потому что он стал умнее. Он как будто за день повзрослел на целый год.

Из зеркала на него смотрел чуть напуганный, не совсем уверенный в своей победе, но, кажется, победивший на сей раз мальчик. Почти что большой мальчик. Умный и хитрый. Чтобы быть хитрым, надо иметь смелость, – так казалось Денису. Если ты трусишь – не соврешь так, как надо. Хитрый лис – разве он не смелый? Денису всегда очень нравились лисы во всех сказках, и так было жалко их в конце, когда какой-нибудь никчемный заяц или еж обводил-таки ловкача вокруг пальца.

Выдержать мамин взгляд и ничем себя не выдать – это и есть смелость, понял тогда маленький Денис. Мама не права. И он ее победил.

* * *

В гостиницу Денис вернулся только к обеду, заготовив несколько вариантов ответа на Оксанкины упреки.

Оксана не спросила ничего. Подошла к нему в ресторане, нежно обняла за плечи, потерлась носом о шею и тихонько спросила:

– Можно мне с вами сесть?

– И мне? – Маргоша тоже постаралась говорить тихо и вздохнула ему прямо в ухо.

* * *

Алена лежала на низкой кушетке, а худенькая врач быстрыми привычными движениями измеряла объем ее живота поверх тонкой блузки. Медсестра записывала все показания, подперев густо накрашенное красивое лицо полной рукой.

– Так… Пиши – девяносто восемь… – Врач слегка улыбнулась Алене. – Активно растем. Сколько ты набрала?

Медсестра ответила за Алену:

– Двести граммов за две недели.

Врач Елена Ивановна опять улыбнулась Алене: