– Чего-чего? – В трубке раздались короткие гудки.

Алена перевела дух и снова набрала номер.

– Не отключайтесь, пожалуйста, ответьте мне…

– Что вы хотите? – спросила регистраторша.

– Я хочу знать, работает ли в консультации мужчина – врач или медбрат… или практикант, я не знаю… Я не шучу, просто…

– Как фамилия?

– Моя? Ведерникова Алена… Владимировна.

– Да не ваша! Мужчины этого?

– Я не знаю… Просто мне звонил какой-то врач сейчас, из консультации…

– Нет у нас мужчин!

– Ни одного? Спасибо. А… а меня сейчас никто не вызывал на анализы? Никто не мог звонить?

– Ну я же сказала, женщина! Не-ту! Вот дурные, а…

– Да, понятно, конечно… – Алена повесила трубку. – Понятно, что ничего не понятно…

Она подошла к полке, на которой стояла старая, послевоенная фотография очень красивой женщины. Женщина смеялась, и белые поля большой шляпы смотрелись бы ореолом, если бы на шляпе не было так много цветов… Бабушка так любила все яркое, веселое, солнечное… что не избавляло ее саму от периодических приступов хандры и недовольства собой и жизнью… Но пролежав два дня с потрепанным «Графом Монте-Кристо» и отключенным телефоном, бабуля решительно вставала, отшвыривая книжку и вместе с ней свою хандру: «Хватит!»

Алена смотрела на фотографию и на себя в зеркале, висевшем на стене.

– Как ты, бабуля, говорила мне всегда? – вздохнула она. – «Р-радуйся, Аленка, р-радуйся! Ты – красавица!» Ничего не понятно, бабуля, в этой жизни. Но я – красавица! Да? Красавица! И умница!.. И сильная… – Алена потрогала живот. – Ты слышишь меня, мой маленький человек? Мама твоя – ужасно сильная! Как большой бегемот! Маму уже давно-давно не тошнит. Мама – просто умница… – Она пошла на кухню, взяла яблоки и морковь, начала чистить их, чтобы сделать сок. – Все делает правильно. Вот сейчас выпьем с тобой свежего соку и пойдем гулять, пораньше, пока машины не испортили весь воздух… И я никого не боюсь… Никого…

Алена села на стул в кухне, посмотрела на фотографию Дениса, которая хранилась над плитой на полочке со специями. Потом взяла портрет и спокойно убрала его в кухонный шкаф между коробками с крупами.

– Видишь, какая у тебя будет красивая кухня… У нас с тобой…

Она, стараясь не плакать, включила соковыжималку.

– Мой малыш… Нам с тобой нужно еще столько сил, столько сил… Р-радуйся, Аленка, р-радуйся… – Алена остановилась на минуту и посмотрела в окно на качающиеся ветви деревьев. – Я твоего папу часто спрашивала: «Ты меня любишь?» Мне так важно было это услышать. А он отвечал: «Ебсессьно! А то!» Или хрюкал в ответ… Я думала, что он стеснялся часто говорить о любви. А может, он просто ничего другого не мог мне сказать?

Алена увидела, как у самой земли две крупные вороны дерутся, отлетая друг от друга на метр-два и снова слетаясь, сталкиваясь изо всех сил. Одна из них была явно сильнее. Вторая вдруг повернулась и, проковыляв несколько шагов, отлетела на приличное расстояние. Интересно, из-за чего они так разодрались? Алена присмотрелась, но не увидела ничего ни на асфальте, ни в клюве у победительницы. Наверно, по моральным соображениям…

Нет, так не пойдет. Алена отвернулась от окна, вылила в высокий стакан сок с пышной оранжевой пенкой. Затем поискала музыку на радио, оставила программу, где звучала жизнерадостная детская песенка и заставила себя подпевать.

– «Р-раз ступенька, два ступенька, будет ле-сен-ка!» – звонким, пронзительным голоском пел совсем юный певец, мальчик, похоже. А может, и девочка…

* * *

Денис поправил козырек желтой спортивной кепки, прикрывая глаза от бьющего солнца, и с силой ударил по мячу ракеткой.

– Оксанка! А ведь измены изменам рознь, правда? – Ему пришлось прокричать это, чтобы Оксана услышала. Денис прокричал смело, неожиданно для самого себя. А вот сейчас остановись, подойди к ней… и – все. И ничего не скажешь.

Оксана легко отбила, отправив мяч на другой конец площадки, и тоже прокричала, смеясь:

– Неправда!

Денису пришлось идти за потерянным мячом, поэтому он сказал вполголоса, не очень надеясь, что Оксана его услышит:

– Ты сама говорила: жизнь – это не только мощная эрекция…

Оксана, не дожидаясь его, взяла из полной корзины новый ярко-желтый мячик и подала, все прекрасно услышав и отвечая ему так же весело, как и прежде:

– Дура была!

– Мне надо тебе кое-что сказать, – проговорил Денис, не обращая внимания на ее подачу.

Оксана взяла еще один мячик, снова подала и засмеялась:

– Не надо!

– Тут кое-какие обстоятельства…

Денис подкинул ракетку, поймал ее левой рукой и пошел на Оксанину половину площадки. Оксана взяла у него из рук ракетку, положила вместе со своей на землю и крепко обняла его:

– Да и черт с ними!

– Ты просто не знаешь… – Денис тоже обнял жену.

Оксана крепко обхватила его, прижавшись щекой к его плечу и целуя его.

– И знать не хочу…

Денис погладил ее по голове. Оксана в спортивных туфлях без каблука казалась беззащитным ребенком. Смешным неловким подростком, с большой попой, коротковатыми ручками в крупных веснушках и маленькой головой.

– Слышишь меня? – Оксана смотрела на него снизу вверх. Это было неожиданно приятно. – Ты для меня важнее, чем… – Она запнулась, подобные объяснения были для нее непривычны. – Чем все мои магазины…

Денис засмеялся. Оксана вопросительно посмотрела ему в глаза. Вопрос у нее был только один. Денис поцеловал ее в лоб, потом в нос. Оксана тоже негромко засмеялась и вытерла ладонью капельки пота, выступившие у Дениса над верхней губой.

– Ты меня любишь, Оксанка? – Денис внимательно смотрел на жену.

– Смешной! Конечно! – Оксана прислонилась к его груди. – Конечно…

– А за что?

– За что? – Жена подняла на него глаза. – Ты – красивый…

Денис ждал, что она еще что-то добавит, но Оксана лишь нежно погладила его по лицу.

– Смотрю на тебя, и мне хорошо. Настоящий принц…

– Оксан! – Денис с досадой чуть отодвинулся от жены. – Ну ты же взрослая женщина! Какой я принц!..

– Принц, – упрямо повторила Оксана. – Мой принц. Красивый, добрый и… и…

– Смелый, – вздохнул Денис. – Ладно, проехали.


Вернувшись в номер, Денис пообещал Оксане:

– Загляну на огонек, не выгоняй, если что…

– Смотря что… – улыбнувшись, покачала головой Оксана.

Денис, услышав, что жена пустила воду в ванной, быстро прошел на балкон своей комнаты, прикрыл, как смог, дверь и набрал номер, который переслал ему Евгений.

– Шалом, – ответил ему мужской голос.

– Шалом, – машинально подтвердил Денис.

Мужчина что-то спросил его, Денис даже не понял, на каком языке.

– Мне Лору! Можно Лору?

Мужчина что-то ответил, уже довольно резко. Денис испугался, что тот сейчас положит трубку.

– Кен ай… – попытался он сказать по-английски, – спик… Лора… агент… спешиал…

– Ноу! – заорал мужик.

Денис занервничал. Но должен же он как-то объяснить…

– Лора! Ло-ра! Намбер? Позвонить!

– Ноу!!!

– Вэйт! Подождите! Мобильный? Мобайл? – торопясь, стал спрашивать Денис, чувствуя, что тот его понял. – Намбер? Куда позвонить? Где она? Москоу? Израиль? Где?!

Мужик то ли кашлянул, то ли выругался на каком-то семитском наречии, вздохнул и сказал:

– Да хрена тебе лысого еще объяснять? Сказано – ни одной русской задницы тут нету и не было никогда! И в то же самое место засунь себе свою долбаную Москву! Хазер![1] – и повесил трубку.

Денис, ошарашенный, аж крякнул:

– Ну спасибо, Жека…

Он услышал, что Оксана прошла из ванной в свою спальню, о чем-то говорит с Маргошей. Сейчас позовет его… Но вот он совсем никак не готов теперь… ни на огонек заглянуть, ни на взбучку…

Денис подошел к краю балкона и посмотрел на крышу этажа ниже, выдающуюся террасой на несколько метров вперед. Теоретически можно бы было… А если на соседнюю лоджию? Он перегнулся через кованую решетку и увидел, что в номере убирает горничная, убирает основательно, все сдвинуто… Значит, толстый австриец с огромной, глыбообразной женой уехали. Они любили стоять на балконе, молча, обнявшись, и смотреть на море, а Денис, глядя на них, думал: «Неужели они друг другу нравятся? Ну значит, нравятся… если так жмутся друг к другу…» Для него такое полное слияние двух человеческих существ всегда казалось странным и противоестественным, как, скажем, инородная пища – скользкие кусочки маринованной змеи, засахаренные жучки с хрустящими панцирями, густой травяной соус, в котором беспомощно плавают лягушачьи лапки, тонкие, нежные и совершенно отвратительные в качестве еды…


Мама когда-то очень давно ему сказала, когда он с ледяными ногами норовил залезать к ней ночью в постель из своей записанной кроватки:

– Не пытайся объединиться никогда и ни с кем. Не прилипай. Ни к мужчине, ни тем более к женщине. Даже ко мне. Человек рожден один и один умрет. И никто вместе с тобой на тот свет не пойдет.

Маленькому Денису это не было ясно, а было обидно и страшно. И непонятно, почему нельзя прижаться ночью к теплой, надежной маме, рядом с которой его не съедят прятавшиеся в ванной комнате и в шкафу голодные волки и призраки… Папа все равно храпит на диване в большой кухне, где можно встать и, не рискуя напороться на мамин суровый взгляд, залезть в трясущийся урчащий холодильник и схватить колбаски или с наслаждением проглотить недоеденную за ужином толстую мягкую котлетку…

Мама и потом повторяла эту фразу – про одиночество рождения и ухода. В какой-то момент Денису показалось, что она не права. Жизнь – ведь это не подготовка к смерти. Смерть смертью, зачем думать про нее в десять, двадцать лет? Один он или не один умрет… Может, он вообще никогда не умрет…

И он пытался прилипнуть. К веселому другу Паше, с которым убегал с уроков и вместо музыкальной школы шел в кино, пролезая в кинотеатр через окно в туалете. Паша в девятый класс не пошел, стал за одно лето взрослым и чужим. Старался Денис прилипнуть, притереться – чтобы вдвоем было теплее, надежнее – и к одной из своих сестер, которая первая взяла и уехала из их городка и не написала ему ни строчки, а ведь обещала взять его с собой… К отцу, раз мама не разрешала приближаться к ней на то расстояние, где начинается теплое, такое желанное «вместе»… Но отец молчал. Только когда Денис садился около него и смотрел, как тот читает газету, или ест, или слушает радио, отец начинал молчать зло. Он яростно хрустел газетой, давился котлетой, снимал-надевал очки, ронял их… И Денис перестал к нему подсаживаться.