Она обыденно провожала друзей навсегда, пересчитывала багаж, бегала в киоск за куклой ревущему ребенку, торопливо записывала на обрывках газеты забытые в суете последние поручения.

Друзья усаживались в самолет и по команде «Застегнуть ремни!», затаив дыхание, неслись в новую жизнь, а Даша в одиночестве понуро брела к машине и привычно-горестно возвращалась домой, невыносимо завидуя. Америку она представляла себе пионерским лагерем, где у всех вечером будут танцы у костра, на которые ее не взяли.

«Я как Серая Шейка, – печально размышляла Даша. – Все улетели, а она осталась… и ее съели лисы». Растроганная удачно найденным образом, она плакала от жалости к себе, при всей искренности своих переживаний немного любуясь своим горем и ни на минуту не забывая, что в действительности Серая Шейка выжила.

«Как ты можешь оставаться в этой страшной стране!» – говорили друзья. Олегу удалось свить вокруг нее такой теплый уютный кокон, что Даша никогда не задумывалась, страшно ли ей здесь жить. Она просто не хотела оставаться одна и жила, стараясь не раствориться в ужасе перед надвигающимся одиночеством. Теперь Даша дружила с родителями уехавших друзей, приносила им читать письма, которые получала сама, и читала те, что дети написали им. Родители постепенно уезжали к детям, окончательно разрывая последние ниточки.

Она ходила по городу, впервые не ощущая его родным. Дашин город опустел, теперь ей даже случайно на улице некого встретить, это не ее город, а склеп. Повсюду здесь жили ее друзья. Раньше, в другой жизни. Теперь это просто пустые внутри коробки.


Женька с Дашей шли по Александровскому саду, обнявшись и подпрыгивая на каждый третий шаг.

– А Игорек говорит: как можно сейчас уезжать из страны? Именно сейчас, когда такие огромные, потрясающие возможности!.. Удивляется, что все уезжают… – задумчиво сказала Даша.

– Недочеловеков не обсуждаю, к тому же ваш Игорек русский.

– При чем здесь, кто русский, кто еврей? Можно подумать, что Игорька волнует судьба России, а не его собственные перспективы, а именно деньги! – Даша даже поморщилась от нелепости предположения о патриотизме Игорька.

– Мумзель, ты не сможешь до конца понять ни русских, ни евреев, потому что ты половинка, а значит, никто!

– Никто? Я никто? А сам ты тоже никто! – рассеянно произнесла Даша и, неестественно хихикнув, смущенно спросила: – Мумзель, а ты меня не бросишь?.. Ты не уедешь?

– Я не уеду. А ты? – шутливо ответил Женька.

Даша отчаянно кружила вокруг Олега, упрашивая его последовать общему примеру и эмигрировать. Безразлично куда, но лучше в Америку, там больше друзей. Олег в обсуждения не пускался. «Почему я должен объяснять тебе очевидные вещи? – мягко, жалея Дашу, отвечал он. – Наша фирма, родители, которые никогда не уедут из Москвы… А Соня? Ее муж тоже не поедет, ты что, всерьез хочешь обсуждать жизнь на другом конце света без нее?» Даша не хотела, и на этом вялый разговор заканчивался.

Женькины обстоятельства были схожи с Дашиными своей безоговорочностью. Бывшая советская власть давно уже вежливо проводила Владислава Сергеевича на персональную пенсию с ценным подношением, позолоченным макетом Исаакиевского собора. Ежедневно любуясь подарком, Владислав Сергеевич представлял, что у исполкома, как раз напротив собора, его ждет черная «Волга». По старой партийной привычке не допуская в свой дом никакого упоминания об эмиграции, осуждая уехавших знакомых и боясь модного слова «отъезд», он не мог даже предположить, что это слово может иметь отношение к его семье. Теперь они с Евгенией Леонидовной почти безвыездно жили на даче. Устроившись на маленькой веранде вдвоем с матерью, Женька шепотом рассказывал ей, кто еще собирается уезжать. Евгения Леонидовна смотрела на него жалкими глазами и однажды сказала: «Смотри, Женечка, отец не переживет!..» «С тех пор я дома на эту тему не говорю, как будто я сам старый заслуженный партиец!» – смеялся он.

– Я не совсем уверен в необходимости отъезда, но даже если бы я умирал от желания улететь в теплые края, я никогда не оставлю родителей! – убежденно произнес Женька.

Что-то неуловимо смутило Дашу в его словах, не смысл, а, пожалуй, некоторая интонация сомнения, все-таки она знала Женьку как саму себя.

– Обещай мне, – больно вцепилась ему в локоть Даша. – Пусть я идиотка, обещай, что ты никуда не уедешь!

Женька дернулся, а она вдруг сильно ущипнула его и злобно прошипела:

– Ну, обещаешь? Буду щипать, пока не скажешь!

– Ты с ума сошла, больно! Ладно, мумзоподобный придурок, обещаю!


Через год Даша опять стояла в зале международного аэропорта. Одной рукой она крепко прижимала Женькину руку к себе, а другой непрерывно гладила его по плечу, как будто боялась, что он растворится прямо у нее на глазах.

– Почему в Германию? – в сотый раз повторяла она.

– Мумзяша, я через полчаса улечу, а ты еще не поняла? Почему я должен тратить свой бесценный мозг на такого тупоумного червяка, как ты? Объясняю тебе, я просто еду посмотреть. Это же не Америка, все рядом, потусуюсь и вернусь к своему Мумзелю.

– Твои родители остаются здесь, я понимаю, что вернешься. А кстати, откуда ты знаешь, что в Германии платят такое пособие, что можно жить не работая?

– Говорят. А я хочу проверить.

Женька коротко обнял Дашу.

– Не плачь, Дашка, я пришлю тебе жвачку! – И, просочившись через узкий проход в таможню, обернулся и крикнул: – Пожеванную! На новую не надейся!


24 марта 89-го г.

Дорогая Дашка!

Так суетливо привыкала к Америке, что не было сил писать, извини! Цинциннати – это всего лишь один торжественный торговый центр в окружении нескольких улиц с большими домами, где живут только бедные и черные. Все нормальные люди живут в маленьких communities вокруг. Это похоже на деревни, только дома в них красивые.

Дом Гордона, то есть наш дом, похож на все дома вокруг. Ты будешь смеяться, я один раз вечером перепутала и заехала на соседнюю улицу, вошла в открытый дом и улеглась на диван с книгой. Смотрю, обивка другая! Перепутала! Представляешь, дома как близнецы, даже внутри! Но это все неинтересная нам с тобой ерунда! САМОЕ ГЛАВНОЕ! Я БЕРЕМЕННА!!!!!

Кроме того, что я давно уже не против детей, я подумала, что ребенок поможет мне вернее всего закрепиться в этой стране, в этом городе, на этой улице, в этом доме, на этом диване! УРА! Гордон счастлив, так что я тоже счастлива.

Я уже работаю! В Trevel Agency! Мой шеф говорит, что лучше бы мне работать вместе с Гордоном в «Проктер энд Гэмбл», потому что у них имеется такое специальное место, куда можно брать с собой младенца, оставлять его там и бегать кормить во время рабочего дня. Представь, что ты с месячной Маргошей на руках прешься на работу! Дикие они люди!

Кстати, помнишь наш разговор в аэропорту? Я была не права, считая, что Гордон будет спать со мной по субботам. Это для него слишком часто! Я думала, может, он тайный голубой, но точно нет. Он нормальный, только вялый, работает много и собирается работать еще больше.

Я не думаю об Андрее, потому что не хочу! Нам, беременным, это вредно! Если серьезно, я почувствовала облегчение, что мне больше не надо думать, что он думает, что я думаю… и так далее! Никогда не люби таких сложных мужчин! (Это я уже шучу.)

Ну а теперь перехожу наконец к единственно интересной мне теме и собираюсь очень подробно рассказать тебе, как я себя чувствую и что происходит у меня в животе!!!..

12 апреля 90-го г.

Дашка-зараза!

Ты уже была у Юли? Видела фотографии лучшего в мире ребенка? Гордон настоял, чтобы его тоже назвали Гордоном. Глупо, правда? Ему хочется иметь Гордона Рэнсома-второго! Ничего, буду звать его Гошей, как в нашем любимом фильме. Можно Гогой, можно Жорой! Ты представляешь, мой сын – white american protestant!

А Юля как-то сдала за этот год, правда? Ты ее навещай, представить страшно, как ей одиноко.

Гордона повысили, он теперь получает пятьдесят тысяч, это очень неплохо для нашей дыры! Головной офис «Проктер энд Гэмбл» представляет собой две сиськообразные башни, он шутит, что работает в женской груди. Каждый день так шутит, уходя на работу. И это еще вершина его юмора, представляешь?! Швырну в него ботинок и скажу, что у нас, русских, так принято!

Не скучаю по Ленинграду, по садику на Некрасова, по дому, как заскучаю, съезжу в центр, у меня там в бутике подружка русская завелась.

А про Андрея ты что-нибудь знаешь? Дашка!..

2 января 91-го г.

Дашка, дорогая!

…Мне повысили зарплату! Я приеду в этом году в отпуск с Гошкой! Гордон обещал меня отпустить! Приеду, приеду!

5 февраля 91-го г.

Маринка, американская вонючка, я скучаю по тебе!

…Вчера очень весело делили продукты с Игорьком и девушкой, с которой он сейчас живет. Жаль, что ты не видела эту сцену: килограмм гречки нам, килограмм гречки им, курицу им, курицу нам, печенье «Мария» им и нам. Все разделили, сварили курицу с гречневой кашей, выпили чай с печеньем.

На следующий день пошли к Игорьку, угостились у него курицей с гречневой кашей. Олег смеется, говорит: «А печенье давайте сухим пайком!»

…Пришли мне из Америки вермишель и рожки! Можешь сразу отварить! А если серьезно, то довольно странно, когда есть деньги, но нет продуктов!..

15 октября 91-го г.

Маринка, привет!

…теперь путч кажется просто фарсом, а тогда было очень страшно. Олег с Игорьком ушли на Исаакиевскую такие довольные, как будто им по восемь лет и им разрешили до ужина поиграть в войнушку. Только они вышли, по радио передали: «Просим всех мужчин выйти на площадь, к городу подходят танки! В Москве уже есть первые жертвы». Представляешь? Я сижу, плачу и думаю, что никогда их больше не увижу…

19 сентября 93-го г.

…В этом году не вышло, мы ездили в Мексику, обязательно приеду в следующем! Это уже точно!..