— Я опоздал… — прошептал Михаил, присаживаясь на скамейку рядом с Анной.

— Когда вы вернулись, князь? — тихо спросила Анна, будучи не в силах поднять на него глаза.

— Только что, и сразу — сюда, — вздохнул Михаил. — Я хотел увидеть… ее и мальчиков.

— Они замечательные, — промолвила Анна, — так мужественно все перенесли. Уверена, они станут такими же сильными и благородными, как и их отец. Как завершилась ваша миссия, князь? Надолго вы останетесь с нами в Двугорском?

— Завтра утром я должен быть в Зимнем, чтобы дать отчет Его высочеству, так что, — развел руками Репнин, — с рассветом я уеду.

— Жаль, дети так соскучились по отцу, — кивнула Анна.

— Мне тоже не хватало их и… Лизы. — В голосе Михаила послышалось с трудом сдерживаемое рыдание, и Анна поднялась, чтобы оставить его наедине с той, кого он любил, и последние дни которой прошли без него.

— Побудьте с нею. — Анна незаметным жестом, как будто поправляла упавшую на висок прядь, смахнула непрошенную слезу и повернулась уйти, оставляя Репнина одного у могил князя Петра и Лизы. — Я не стану вам мешать.

— Аня… — вдруг позвал ее Михаил, и она в растерянности замерла — уже много лет она не слышала от него такого обращения к себе.

— Да? — взглянула на него Анна, но Михаил, по-видимому, так и не решился сказать то, что хотел. Но в его глазах она не увидела обиды или осуждения — нет, он не винил ее в смерти Лизы, там было нечто другое, но что? Молчание неожиданно затянулось, и Анна в какое-то мгновение ощутила неловкость, заставившую ее смутиться. Но потом наваждение рассеялось — его как будто унесло набежавшим ветерком, всколыхнувшим рябиновое деревце над могилой сестры.

— Простите, баронесса. — Михаил снова опустил голову и вздохнул. — Я благодарю вас за то участие, что вы принимаете в нас. В то время как у вас и самой довольно случилось горя. Примите мои соболезнования о князе Петре Михайловиче и Володе. Вы похоронили его рядом с отцом?

— Я не смогла похоронить того, чье тело так и не вернулось на родину. — Голос Анны дрогнул.

— Вы полагаете — он еще жив? — Михаил удивленно и быстро посмотрел на нее.

— Обстоятельства, при которых все произошло, лишают меня такой надежды, — тяжко вздохнула Анна, — но предавать ее земле я еще не готова. Простите, но мне пора идти, не хочу более мешать вам.

Михаил с признательностью кивнул ей — он тоже был еще не готов. Не готов к тому разговору, который завещала ему провести с Анною Лиза.

Он вернулся в Петербург и так взволнованный провалом миссии, в которой принимал, участие по просьбе Александра. И всю дорогу из Константинополя они с генералом Асмоловым, старым воякой и опытным стратегом, который командовал армейским корпусом в Бессарабии и получил предписание сразу же после окончания посольства Меншикова прибыть в столицу для получения дальнейших указаний, обсуждали последствия этой дипломатической неудачи. Репнину генерал нравился, и он пригласил Асмолова остановиться у них на время отчета участников миссии Его Величеству. Генерал был давно вдов, но при своих летах сохранил выправку и ту удивительную бодрость, которая всегда отличала кадровых, боевых офицеров. Но главное — Асмолову было присуще редкое и по годам, и по выслуге здравомыслие: прекрасно понимая свои задачи как исполнительного командира, свято соблюдающего законы субординации, он, тем не менее, ясно видел перспективы решений своего начальства и, подобно Репнину, прекрасно понимал все последствия Стамбульского поражения, хотя оно — и по дипломатическому ведомству.

Узнав о кончине супруги своего любезного хозяина, Асмолов собрался было переехать, но Михаил не отпустил его, поручив заботу о генерале сестре. И, даже если Репнин и был удивлен возвращением Наташи к родным пенатам, то виду о том не подал — с одной стороны, ему среди обрушившихся на его голову печальных новостей было недосуг размышлять над перипетиями отношений сестры с наследником, а с другой — он был бы рад разрешению неясностей между ними, ибо это мешало его дружбе с Александром и порождало натянутость между ними. Краем глаза Репнин успел заметить, как изменился Асмолов при встрече с Наташей — генерал прежде не был с нею знаком, но явно наслышан, однако личное знакомство, судя по всему, рассеяло в нем порожденное светскими слухами предубеждение, и Асмолов с военной стремительностью бросился на приступ. Наташа этим вниманием генерала была удивлена, но против обыкновения повела себя не столь бестактно, как всегда это делала, замечая в ком-то столь пылкий интерес к своей особе. И Михаил дал себе слово позже расспросить сестру, которая ничего не делала напрасно, — почему? Наташа, с которой они с детства, понимали друг друга с полуслова, догадалась, что брат оценил необычность ее поведения, но вдаваться в подробности не стала. Она вообще была сдержанна и грустна и, сухо поведав Михаилу обо всех, предшествующих смерти Лизы событиях, Наташа передала брату письмо, которое они с Анной нашли в ящике ее письменного стола. Обращение на запечатанном конверте гласило — любимому супругу и отцу моих детей, и Михаил, предчувствуя что-то, не решился немедленно вскрыть его, а прочитал по дороге в Двугорское.

Предсмертное послание Лизы его потрясло — она просила Михаила, когда истекут все обязательные траурные сроки, сделать Анне предложение и соединить их семьи в одну. Поначалу кровь бросилась ему в голову — Михаил вдруг решил было, что в том есть участие самой Анны. Неужели все это время, терзал он себя страшными вопросами, Анна продолжала любить меня, ведь говорят же, что первое чувство никогда не проходит? И у нее хватило бесстыдства выпросить у несчастной больной индульгенцию своим последующим притязаниям на ее мужа? Так значит, Владимир был прав, когда бесконечно ревновал к нему Анну, Анастасию, свою жену?

Однако вскоре смущение овладело им с той же силой, как и прежде возмущение. Господи, да как он мог подумать такое?.. Михаил был даже рад, что едет в Двугорское один, и никто не может стать свидетелем его позора. Что он возомнил себе? В чем вздумал упрекнуть ту, кто только что потеряла мужа и сама была сочтена пропавшей без вести, едва не лишившись не только имени, но и состояния? До интриг ли, которые в ходу скорее при дворе, чем в ее душе, той, кого он всегда ценил за открытость и искренность? Нет-нет, это горе помутило его рассудок, и отчаяние, вызванное ужасной потерей, отняло разум и достоинство. А когда Михаил на фамильном кладбище заглянул Анне в глаза, ему сделалось и того больнее — ее невинность была несомненна, его подозрения беспочвенны. И все же он не стал спешить с откровениями — перемены произошли в его жизни так стремительно и так обреченно, что ему прежде стоило привыкнуть к новым обстоятельствам. Сначала следовало залечить раны, и лишь потом думать о завещании Лизы. Михаилу еще надо было привыкнуть к ее отсутствию — за годы, проведенные вместе, они стали продолжением друг друга, и вот теперь эта связь оборвалась.

Проведя вечер с детьми, Михаил покинул Двугорское засветло и утром прибыл в Зимний на доклад к наследнику.

Александр встретил его без всегдашнего расположения и настороженно, хотя и высказал сочувствие по поводу безвременной кончины супруги, и Репнин, поздравив великого князя с радостью ожидания еще одного наследника — при дворе уже было объявлено о том, что Мария опять ждет ребенка, — спросил спокойно и без обиняков: чем вызвана такая суровость его высочества?

— Полагаю, вы знаете, что вчера князь Александр Сергеевич Меншиков сделал перед Его Императорским Величеством доклад о положении дел в Святой земле, — хмуро начал Александр. — И среди прочих сообщений с его стороны прозвучала сентенция о том, что во время осуществления миссии вы выражали активное неудовольствие позицией, которую занимал князь Меншиков, выполняя в порученной ему экспедиции прямые и однозначные указания Его Императорского Величества. Вы можете чем-то оправдать или хотя бы объяснить причину такого поведения? Ведь в данном посольстве вы представляли мою персону и, следовательно — поставили под сомнение мое единодушие с политикой и стратегией внешнего курса моего отца, а значит — и всего государства.

— Ваше высочество, — уважительно поклонился Александру Репнин, — я ни в коей мере не помышлял о том, чтобы внести разногласие между вами и Его Императорским Величеством. Мои замечания касались только тактики ведения переговоров, которую, как глава делегации, принял князь. А, на мой взгляд, именно они послужили первопричиной той неприязни, что установилась с османами к исходу нашей миссии в Константинополе.

— Что вы хотите этим сказать? — удивленно приподнял брови Александр: он только что выслушал весьма оскорбительные по тону претензии от отца, который и так в последнее время стал невероятно раздражителен.

Александр Николаевич, хотя и был на счету у императора талантливым и перспективным, но все — еще довольно молодым лидером с точки зрения руководства жизнью и политикой столь огромной державы, прекрасно видел, что болезненная нервность отца вызвана невероятными, катастрофическими переменами, случившимися в Европе после революций 1848 года. Три великие империи, две из которых — Англия и Франция — прикрывали свою амбициозную сущность видимостью формально узаконенных там демократий, вступили в период опасного противостояния, в котором Россия опять (уже в который раз!) оказывалась в меньшинстве. И, хотя Николаю удалось договориться с Австрией и Пруссией о нейтралитете, Александр остро ощущал это одиночество страны и ее монарха, которое неизбежно должно было привести к катастрофе. Об этом ему говорила и жена: Мария Александровна, совсем недавно приняв православие, стала более русской, чем даже многие из чиновных иноземцев, уже не одно поколение верой и правдой служивших России. Однако любые попытки вдумчиво и серьезно поговорить на эту тему с отцом для Александра успехом не завершались — император, даже и потрясенный предательством Европы, все еще не хотел верить в неизбежность скорой трагедии.