— Павел Васильевич, — сказала она, когда Санников, проводив ее в дом, собрался откланяться, — я прошу вас задержаться и выслушать меня.

Санников кивнул и остановился.

— Когда-то вы сказали, что считаете себя моим другом и всегда готовы прийти мне на помощь.

— Но разве я уже не доказал это? — растерялся Санников.

— Без сомнения, — улыбнулась Анна. — Но теперь я прошу вас не об одолжении, а об ответственности. Я должна ехать в Италию, и как можно скорее. Мне непременно надо найти там эту таинственную пани Ванду и узнать у нее, что стало с моим мужем. И поэтому я прошу вас на это время, которое вполне может оказаться неопределенным, взять на себя заботу о моих детях. Разумеется, вам будут помогать Варвара и мадам и месье Боннэ. Но, уезжая, я хотела бы знать, что рядом с Ванечкой и Катюшей останется такой верный и добрый человек, как вы. Тем более, как я понимаю, у вас уже есть опыт сиделки.

— Это так неожиданно… — после некоторой паузы сказал растроганный Санников. — Но я, не раздумывая, принимаю ваш «приказ» к исполнению. Это честь для меня, и я сделаю все возможное, чтобы никакие беды не коснулись вашей семьи. Однако как вы поедете в Италию? Неужели одна?! Ведь это опасно!

— Любовь всегда опасна, а мною движет именно она, — грустно улыбнулась Анна. — Благодарю вас, Павел Васильевич. Прошу вас, пойдемте в гостиную, я позову Варвару и слуг и объявлю им о своем решении.

— А как же дети? — тихо спросил Санников.

— Я поговорю и с ними, только… позже. Сейчас не могу, мне так тяжело!..

* * *

— Итак, мадам, еще раз повторяю свой вопрос: какова цель вашей поездки в Италию? — нагловатый, лощеный жандарм с тонкими, острыми усиками над верхней губой склонился к самому лицу Анны, обдавая ее стойким винным запахом.

— Господин офицер, — Анна прикрыла лицо рукой в тонкой шелковой перчатке, сделав вид, будто пыталась смахнуть скопившуюся на ресницах дорожную пыль, — еще раз повторяю вам: цель моего визита сугубо личная. Я еду навестить больную подругу.

— Какое упорство! — криво усмехнулся жандарм и, пройдя на другой край стола, сел напротив Анны и принялся стучать пальцами по столешнице.

Вот уже два часа он допрашивал Анну в помещении пограничной кордегардии. Ее заставили покинуть дилижанс, едва он пересек границу Австрийской империи, но о причинах этого, как она считала, самоуправства таможенников Анна только могла догадываться.

Первые сомнения, что удастся благополучно доехать до Жозефины, овладели ею, когда она обратила внимание, как милый юноша-студент, с которым Анна весьма оживленно болтала всю дорогу из Парижа, очень странно в упор посмотрел на проверявшего их документы жандарма и, не поворачивая головы, кивнул в ее сторону. Заметив этот жест, Анна принялась корить себя за излишнюю доброжелательность и доверчивость. Молодой человек еще со станции в Париже стал проявлять к ней повышенный интерес — Анна видела, что он откликнулся на русскую речь, когда они прощались с Санниковым, приехавшим проводить ее.

Но потом юноша, сев рядом с нею, «разъяснил» ее подозрения. Оказывается, он ехал, чтобы присоединиться к «Молодой Италии» Мадзини, в рядах которой было много французских «легионеров» — сторонников революции. Подобные разговоры в то время были не редкость, и Анна не придала эмоциональной болтовне студента особого значения и стала включаться в разговор лишь тогда, когда ей показалось, что юноша идет по тому же следу. Молодой человек шепотом, приближаясь к самому уху Анны, поведал, что хотел бы воссоединиться с отрядом, где собрались революционеры-интернационалисты — французы, поляки…

«Возможно, он что-то знает и о пане Ванде», — подумала Анна и сменила сдержанность и осторожность замужней женщины, вынужденной путешествовать одна, на столь отчетливый интерес, который, по-видимому, был воспринят молодым человеком за симпатию к революции. И теперь она расплачивалась за свою неосмотрительность.

Сделанную ошибку Анна поняла уже на границе, когда увидела «студента», маячившего за спиной австрийского офицера, перед которым сидела за грубым деревянным столом в душном помещении кордегардии. Лето уже набрало силу и жарило неимоверно. В комнате, несмотря на открытые окна, было душно, и стаи мух носились туда-сюда, норовя прилипнуть к любому доступному кусочку живой кожи.

— И все-таки вы настаиваете на том, что в столь опасное и тревожное время пересекли границу ради встречи с заболевшей подругой? — жандарм как будто вперился в Анну немигающим взглядом. — А если не секрет, чем она так страшно больна?

— У нее… — на секунду замешкалась Анна, — у нее чахотка.

— Вот как, — недобро усмехнулся жандарм и кивнул. — Зря вы это сказали, еще накликаете на подругу беду. Впрочем, это ваше личное дело. А вот мое дело — уличить вас во лжи. И сделать это довольно нетрудно. Вы показали, что едете в Сант-Агату? Но там проживает только одна дама вашего круга — госпожа Стреппони, кстати, чувствующая там себя совсем неплохо. И даже, вернее, не там — вместе со своим новым мужем она сейчас направляется в Рим, где бунтовщики пытаются захватить власть, которая принадлежит, принадлежала и будет принадлежать нам — дому Габсбургов!

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — растерялась Анна. Из всей долгой речи жандарма она поняла лишь одно — Жозефины в Сант-Агате уже нет, и ей опять предстоит долгий путь, но теперь еще дальше — в Рим.

— Значит, прикидываетесь глупенькой? — жандарм бросил стучать пальцами по крышке стола. — И вы не знаете, что происходит в мире вокруг вас? Вы не слышали, что во Франции — революция, что в Вене — восстание, что поляки взялись за оружие, а венгры и итальянцы подняли мятежи?

— Я слышала обо всех этих неприятностях… — вполне миролюбиво начала Анна, но жандарм грубо прервал ее.

— Неприятностях?! — закричал он, снова поднимаясь из-за стола и всем корпусом наклоняясь вперед. — Не старайтесь казаться наивной, это вам не поможет! У нас есть свидетель, который утверждает и готов подтвердить это под присягой, что вы проявляли особый интерес к сведениям о местонахождении повстанческих отрядов в Италии.

— Я не просила месье Компа, — Анна кивнула в сторону затихшего в углу «студента», — рассказывать мне об этом, но была признательна ему за информацию, которая помогла бы мне в будущем избежать бед.

— И каким же это способом? — ехидным тоном осведомился жандарм.

— Самым простым. С ее помощью можно исключить опасные регионы из маршрута своей поездки, — спокойно пояснила Анна.

— Вы удивительная женщина, мадам, — офицер откинулся на стуле и с любопытством взглянул на нее. — Такая стойкость, такая выдержка и хладнокровие! И это в тот момент, когда вас ищут все полиции Европы!

— О чем вы? — вздрогнула Анна, и на ее лице отразилось такое сильное недоумение, что даже жандарм задумался, а не ошибся ли он, точнее его агент.

Неделю назад офицер Пфайль получил, как и другие его коллеги, секретную депешу, в которой сообщалось, что на всех пограничных постах объявлено двойное предупреждение. Из парижского источника, близкого к кругам тайной революционной секты господина Мадзини, стало известно о том, что в Италию направляется одна из самых известных и горячих сторонниц лидера террористической группы «Молодая Италия», больше известная под именем пани Ванда.

Ее приметы отчасти совпадали с описанием, переданным на одной из промежуточных станций по телеграфу Пфайлю филером, следовавшим парижским дилижансом. Женщина, которая обратила на себя внимание агента, маскировавшегося под студента Сорбонны, еще в Париже вызвала его интерес тем, что говорила с провожавшим ее спутником на каком-то из славянских диалектов. И упускать такую возможность для повышения жандарм не мог. Он велел арестовать даму, на которую указал «студент».

Однако чем дольше Пфайль говорил с ней, тем больше убеждался, что агент ошибся. Женщина была как будто ниже ростом и более изящного сложения, чем «пани Ванда». И у нее был русский паспорт на имя баронессы Корф, и ехала она открыто, что, впрочем, вполне могло быть уловкой. Но что-то все-таки подсказывало Пфайлю, что он промахнулся, а признавать это он не хотел — по крайней мере, не так публично.

И поэтому продолжал допрос, пытаясь спровоцировать «подозреваемую» на какую-нибудь неосторожную фразу или случайную реплику, позволившую бы ему продержать русскую под арестом для вида хотя бы некоторое время и тем самым утешить свое самолюбие.

— Вы так и не ответили на мой вопрос! — воскликнула Анна. — В чем меня обвиняют?

— Мы не в суде, мадам, — высокомерным гоном «успокоил» ее жандарм. — Мы всего лишь пытаемся выяснить вашу причастность… или непричастность к деятельности одной известной вам особы. Я говорю о пани Ванде. Ведь вы не станете отрицать, что это имя вам знакомо?

— Лишь ее имя! — вынуждена была признать Анна. Этого еще только не хватало: таинственная незнакомка словно преследовала ее! — Я слышала его вот от того молодого человека, который прячется за вашей спиной.

— Этот молодой человек исполнял свой служебный долг, — скривился Пфайль. — А вот почему вы должным образом не отреагировали на его слова и не сообщили о возможном волонтере бунтовщиков на первом же посту?

— Я не состою доносчиком ни в Охранном отделении, ни в Тайной полиции, — возмутилась Анна.

— А мне казалось, что русские больше других заинтересованы в том, чтобы революционная зараза перестала распространяться по Европе, и как можно быстрее.

— Русские предпочитают честный бой, — гордо вскинулась Анна.

— И напрасно, — самоуверенно произнес Пфайль. — Пока вы будете собирать войска, заговорщики проникнут во все слои общества и расколют его, отравив всех заразой сомнения и сказками про лучшую жизнь.

— Я не имею никакого отношения к большой политике, — устало сказала Анна. — Я ехала навестить подругу, которая недавно вышла замуж, чтобы поздравить ее с этим событием. Я невероятно утомлена дорогой и этим бессмысленным диалогом. И вы ведь можете проверить подлинность моего паспорта у русского консула в Ницце.