Приняв, наконец, бесплодность своих розысков как данность, Анна покинула кабинет Владимира и решила подняться к детям, мысли о которых отошли для нее сегодня на второй план.

Сначала она навестила Катеньку, увлеченно игравшую в обществе Варвары. И Анна с удовольствием присоединилась к ним. Они играли то в ладошки, то в шар или шнур — обычные игры придворных детей, которым Катеньку обучили братья Репнины, юные наследники Михаила и Лизы Долгорукой. Поскольку отец мальчиков состоял при наследнике, им дозволялось играть с детьми цесаревича Александра и его супруги Марии — Сашенькой и Николенькой.

Вдоволь натешившись играми и успокоив сердце, Анна велела Варваре укладывать девочку — пришло время дневного сна. И, слушая, как Варвара вполголоса напевает знакомую с детства колыбельную, Анна посветлела душой и на короткое время забыла о тягостях и тревогах. Песня словно вернула ее в те безмятежные годы, когда они с Владимиром были маленькими, и жизнь казалась им полной радости и счастья.

Варвара, увидев, что Катенька начала засыпать, осторожно помахала Анне: иди, дескать, матушка, здесь все в порядке. Успокоенная Анна потихоньку вышла из комнаты дочери и направилась в гостиную, чтобы посмотреть, чем занят Ванечка. Ему тоже уже пришло время отдыхать, но до этого у него должно было окончиться занятие с учителем, занимавшимся с мальчиком математикой, литературой, историей, родной речью и иностранным языком.

Павел Васильевич Санников был одного возраста с Владимиром и происходил из семьи богатого симбирского помещика. И хотя начальное образование он получил в Горном корпусе, позже увлекся гуманитарными науками и слушал в Петербурге лекции на философском (историко-филологическом) факультете. В Европе Санников жил уже почти десять лет, но связи с родиной не прерывал. Он много писал, и его письма печатались как статьи сначала в «Общественных записках», а потом в ставшем весьма популярным в России «Современнике». Санников пару лет назад взял на себя заботу о главном редакторе этого журнала господине Белинском, коего почитал за личность выдающуюся и имеющую большое значение для отечественной литературы, и теперь возил его на курорты для лечения.

Павел Васильевич был человеком добрым и всегда благожелательным, его отличали терпение и хорошая настойчивость, выделяющая подлинного педагога. В искусстве он всегда демонстрировал весьма изысканный вкус и глубокое понимание, которые, будучи помноженными на его наблюдательность и талант рассказчика, превращали его в идеального наставника для молодого человека, вынужденного по обстоятельствам семьи проводить время вдали от родины.

— Маменька, маменька! — с радостным криком бросился к Анне Ванечка. — А я о тебе и папе стихи написал!

— Мы сегодня пытались заниматься поэзией, — пояснил его учитель.

Стихосложение было его слабостью: Санников прекрасно разбирался в поэзии и особую тонкость проявлял в оценке пушкинской. Но сам он, как поэт, писал вещи дилетантские, трогательные, но домашние, для альбома, что заставляло его переживать и иногда расстраивало. Однако Анне эта его «беда» казалась удачной именно в обучении Ванечки — Санников мог привить мальчику любовь и понимание поэзии, но она вряд ли стала бы смыслом его жизни. И Владимир поддерживал эти ее настроения. Он искренне полагал, что прививать подрастающему мужчине навыки стихосложения достаточно только в той мере, насколько это соответствовало бы его статусу галантного кавалера и образованного человека.

— Любопытно, очень любопытно, — ласково сказала Анна, принимая от сына листок бумаги и с удивлением вглядываясь в скачущие вкривь и вкось строчки. — Но что-то я никак не пойму…

— Извините, Анастасия Петровна, — смущенно откликнулся Санников, — позвольте Ивану Владимировичу прочитать вам стихи, а я ему помогу. Мы еще не успели переписать их набело.

— Да-да, разумеется, окажите любезность, прочтите вслух. Так даже лучше будет, — кивнула Анна и подала руку сыну, который уже тянул ее к креслу.

Анна села, а Ванечка встал посередине комнаты с торжественно развернутым листом бумаги. Его учитель застыл слева от мальчика и, заглядывая через его плечо в текст, подсказывал Ване ясным шепотом строчки и отдельные слова.

— Благословляю Небеса

И Господа за это счастье —

Быть сыном своего отца

И матери моей прекрасной.

За детство средь родных пенат,

За нежность сердца и вниманье,

Какими в доме окружат

Меня родительские длани.

Моя душа полна любви,

А сердце — пылкого признанья:

Я вас благодарю за жизнь,

Что вместе с Богом вы мне дали,

— вдохновенно читал Ванечка, эффектно вскидывая голову и в упоении блестя глазами.

— Умница ты моя! — нежно промолвила Анна, обнимая сына, когда, завершив чтение, он подбежал к ней и подал ей листок со стихами, предварительно поцеловав его. — Спасибо, спасибо, родной ты мой, это так замечательно…

— Вам понравилось? — улыбнулся Санников, подходя к ним. Анна подняла на него сияющие гордостью глаза и кивнула. Конечно, она прекрасно понимала, чья рука если и не водила пером по бумаге, то уж точно подсказывала речевые обороты и рифмы.

— Иван Владимирович хотел сделать вам приятное. И Владимиру Ивановичу тоже.

— Мама, а папа скоро приедет? — принялся тормошить ее Ванечка. — Я хочу и ему стихи почитать.

— Приедет, милый, обязательно приедет. — Анна едва удержалась от слез. — Ты позволишь мне сохранить это стихотворение?

Анна прижала листок к груди и погладила сына по голове. Все-таки хорошо, что он еще маленький и не сравнялся пока с Владимиром в строгости и независимости, иначе ей стало бы сейчас совсем невмоготу без нежности и тепла.

— Я позову Варвару, — Анна поднялась, — она уложит Ванечку. Было очень любезно с вашей стороны, Павел Васильевич, вдохновить его на эти строки. Я искренне тронута, спасибо.

— Что вы, Анастасия Петровна, — растерялся Санников. — Ваш сын — очень способный мальчик, и мне не стоит труда преподавать ему азы, а остальное — дело вдохновения. А оно ему, поверьте, дано, равно как и его прекрасной матери.

Сказав это, он вдруг еще больше смутился, сообразив, что невольно выдал себя, а Анна печально, но подбадривающе посмотрела на него. В глубине души она понимала, что вырвались эти слова не случайно. Анна уже давно замечала, что учитель питает к ней особую привязанность совсем не педагогического свойства, но никогда не поощряла его. Ее сердце уже много лет было несвободно, но чувствовало себя при этом не в рабстве страсти, а в благодати подлинного чувства, основанного на любви и уважении. И она видела, что Санников ценил это и оттого восхищался еще больше и все сильнее привязывался к ней и ее семье.

— Что слышно о Владимире Ивановиче? — тихо спросил он, когда они вышли из комнаты Ванечки. — Он скоро возвращается? Мальчик сильно тоскует, ему не хватает отца. Что с вами? Я вас обидел? Что-то не так сказал? Боже, простите, простите меня!

— Нет-нет, не беспокойтесь, все в порядке. — Анна остановила бросившегося поддержать ее Санникова. У нее вдруг закружилась голова, и перехватило дыхание. — Это… это мигрень, знаете, обычные дамские штучки.

— Вы особенный человек, Анастасия Петровна, — пристально глядя ей в глаза, сказал учитель. — Вы редкая женщина, умная, сильная. И если вы взволнованы, значит, случилось что-то нехорошее, и это выбило вас из нормы. Скажите, я могу вам чем-нибудь помочь?

— Когда-нибудь, наверное, сумеете, но сейчас… — Анна взяла себя в руки и улыбнулась. — Сейчас я просто хотела бы остаться одна. Не обижайтесь, вы правы, у меня появился повод подумать над некоторыми обстоятельствами, вторгшимися в мою жизнь. Но пока это — моя жизнь, и я должна сама разобраться во всем.

— Надеюсь, Владимир Иванович не обидел вас? — голос Санникова дрогнул.

— Вы полагаете, муж изменяет мне? — Анна вздохнула, светло и с облегчением. — Хорошо же вы думаете о нас! Не смущайтесь, полагаю, это единственное разумное объяснение, которое только и может прийти на ум нормальному человеку — честному и отзывчивому. Именно таким я вас считаю и верю, что вы никогда не дадите мне повода изменить свое мнение о вас.

— Но я… — хотел объясниться учитель.

Санников чувствовал себя отвратительно — не хватало еще, чтобы баронесса заподозрила его в ревности.

— Не волнуйтесь, — успокоила его Анна, — вы все сделали правильно: увидели, что мне плохо, и предложили руку друга. Надеюсь, вы и впредь сделаете это, если ваша помощь понадобится.

— Всегда, — прошептал смущенный Санников. — Для вас и вашей семьи — в любое время, днем, ночью, когда прикажете.

— Я могу только просить, — поблагодарила его Анна, — и надеяться, что вы в том не откажете.

Санников кивнул и вышел вслед за Боннэ, вернувшимся с улицы. Всегда к тому часу, когда учитель завершал занятия с Ванечкой, он отправлялся за фиакром, чтобы тот отвез учителя домой. Анна с теплотой посмотрела вслед Санникову и тут вспомнила, что все еще сжимает в руке листок со стихотворением. Она аккуратно сложила его вчетверо и решила, что будет всегда носить стихи с собою в ридикюле, как вдруг заметила на оборотной стороне листка какие-то записи, сделанные рукой Владимира.

— Господи! — воскликнула Анна. Это был черновик письма к графу де Морни — барон вызывал его на дуэль. Анна вздрогнула и бросилась догонять Санникова. — Павел Васильевич, Павел Васильевич! Остановитесь, не уезжайте!

Она выбежала на улицу и принялась кричать вслед фиакру, а потом кинулась за ним, подхватив подол платья и размахивая листком со стихами как флагом. Напротив соседней булочной фиакр, наконец, остановился, и Санников, немедленно спрыгнув, поспешил ей навстречу.