— Так давайте притворимся, что мы все еще друзья. Хотя бы на этот вечер, — улыбнулся барон.

— Пусть будет так, — согласилась княгиня.

— Вот и славно! Пора поднять бокалы! Сударыня, что вы предпочитаете? Бургундское, шабли, а может, бренди?

— Пожалуй, бургундского.

— Мне тоже.

— И я, пожалуй, тоже выпью бургундского, — решил Владимир. — Вам, отец?

— Бренди, как обычно. Господа! Я поднимаю этот бокал за здоровье господина Забалуева и его невесты, очаровательной Елизаветы Петровны.

— И за успех сегодняшнего спектакля, дражайший Иван Иванович! За вас! — ответно поднял свой бокал Забалуев.

Потом все направились в театр. Большинство гостей уже сидели в своих ложах на балконе, полукругом опоясывающем партер, где были расставлены декорации, весьма достоверно изображавшие улочки Вероны.

Ложа Корфа — первая слева от партера. Проходя на свое место, барон негромко сказал сыну:

— Не ожидал тебя здесь увидеть.

— А я так просто горю желанием увидеть ту, ради которой вы готовы лишить наследства родного сына.

— Она делает меня счастливым.

— И вы полагаете, что этого достаточно, чтобы переписать завещание в ее пользу?

— Да.

— Признаться, я надеялся, что решение было принято в запале, и что вы передумаете…

— Я не передумал, — тон барона был настолько категоричен, что Владимир решил более эту тему не развивать.

Он сел в кресло чуть позади отца и весь обратился в слух. На сцене заговорили о Джульетте — леди Капулетти и кормилица.

— Кормилица… Скорее, где Джульетта?

— Клянусь былой невинностью, звала. Джульетта, где ты? Что за непоседа! Куда девалась ярочка моя?..

А «Джульетта» готовилась к выходу. Анна очень волновалась. Утром после возвращения из Петербурга она пришла проведать старого Корфа и призналась ему, что прослушивание не состоялось. Анна умолчала об истинных причинах, помешавших состояться ее встрече с Оболенским. Она сослалась на скверные столичные дороги и боялась поднять на барона глаза. Но Иван Иванович принял ее сдержанность за усталость и переживание. И Анна действительно чувствовала себя неловко — барон так надеялся на эту встречу, которая, наверное, состоялась бы, если бы…

Если бы они с Михаилом не увлеклись репетицией… Если бы не смотрели друг другу так долго и нежно в глаза, если бы не это неожиданное объятие и поцелуй… Их первый поцелуй…

— Не переживай, милая, — ласково сказал ей Корф. — Сыграешь сегодня Джульетту, а я приглашу Сергея Степановича к нам. Уверен, он с удовольствием приедет на пару дней — проветриться от суеты столичной жизни и посмотреть на тебя.

И вот теперь Анна мечтала только об одном — сыграть так, чтобы доставить Корфу радость своим искусством. Она обожала своего покровителя и преклонялась перед ним. Анна ничего не замечала вокруг себя. Там впереди горели огни рампы, от которых всегда в первый миг останавливалось сердце, и в теле появлялась странная легкость, как будто душа освобождалась от своей оболочки и становилась твоим ангелом, и вела тебя за собой — туда, где свет сцены и тишина зрительного зала.

Анна не видела, как Полина прокралась к веревочным тросам, поддерживающим кулисные противовесы — мешки с песком. Как она глубоко надрезала канат, и он хрустнул. Анна даже не слышала звука упавшего за ее спиной мешка — Никита, игравший Бенволио, успел вытолкнуть ее на сцену.

— Что вы хотели? — произнесла она свою первую реплику.

— Тебя зовет мамаша, — ответила ей по тексту кормилица-Варвара.

Анна не видела, как на финальной сцене в зал вошел Репнин. Она почти не слышала криков «Браво!» Но она обратила свое счастливое лицо к барону и с ужасом поняла, что он медленно сползает с кресла, и лицо его исковеркано страшной болью, а Владимир кричит безумным голосом:

— Да помогите же кто-нибудь! Отцу плохо! Доктора! Ради Бога, ради Бога! Быстрее! — Владимир склонился над отцом и попытался приподнять его.

Но тело барона как-то неожиданно отяжелело и стало неподъемным. Его лицо побагровело, рот свело судорогой.

Гости растерянно молчали, замерев на своих местах, а по балкону побежал человек, сидевший в третьем ряду в ложе с противоположной стороны, — доктор Штерн.

— Отец, что с вами? Папа, вы слышите меня? Доктор Штерн, доктор Штерн! Ради Бога, ради Бога, быстрее! Папа! Папа!

— Позовите слуг, — велел доктор Штерн, наконец, оказавшийся рядом. — Понадобятся два человека — мы должны осторожно перенести барона.

— Я сам отнесу отца, — Владимир хотел оттеснить доктора, но тот властным движением руки остановил его.

— Мы должны быть очень осторожны. Один вы не справитесь, Владимир. Позовите слуг!

Но на помощь уже бежали Никита и Григорий. По команде Штерна они подняли барона, стараясь держать его голову выше тела, и плавно понесли из зала в жилую часть особняка.

— Никита! Не спеши! Полегче, Григорий! — умолял их Владимир.

— Что с ним? Это сердечный приступ? — враз охрипшим и каким-то чужим голосом спросила Анна, когда доктор Штерн проходил мимо нее.

— Сейчас я ничего не могу сказать. Мне нужно осмотреть его в более спокойной обстановке.

— Можно я пойду с вами?

— Оставайтесь здесь! — отрезал услышавший ее Владимир.

— Я умоляю вас, можно я буду с ним?! — настаивала Анна. — Я могу помочь!

— Ты можешь помочь только одним — не мешай нам!

— Успокойтесь, господа! — доктор Штерн веско положил Владимиру руку на плечо. — Никто не войдет к барону, пока я его не осмотрю.

Когда барона вынесли из зала, озадаченные и встревоженные гости начали расходиться. И их уход скорее напоминал бегство — в полной тишине, оглядываясь по сторонам и с заметной поспешностью.

— Аня… — позвал Ренин.

— Миша! Ты… вы здесь!.. Как, почему?!

— Вам надо успокоиться, — Репнин взял Анну под руку. — Давайте уйдем отсюда. Мы подождем в библиотеке.

Барона между тем отнесли в спальню. Штерн велел открыть окно, и свежий вечерний воздух возымел свое благотворное действие — барон открыл глаза.

— Что со мной? — слабым, бесцветным голосом спросил он.

— Похоже, у вас опять сердечный приступ, — сказал Штерн, с трудом нащупывая точку пульса на его руке. — Хотя я до конца не уверен. Очень странные симптомы.

— Бог с ними, с симптомами… Володя… Где Володя?

— Володя ждет в кабинете. Примите лекарство, Иван Иванович. Вам нужен покой.

— Илья Петрович, не лукавь, — закашлялся барон. — У меня впереди — целая вечность покоя. Позови Володю. Я должен поговорить с ним.

— Потом.

— Потом будет поздно. Ты же знаешь. Я должен поговорить с сыном.

Штерн покачал головой, но не решился перечить умирающему. Он вышел и вызвал из кабинета Владимира.

— Как он? — бросился к нему тот.

— Отец хочет вас видеть.

— Он так плох?

— Владимир, не спрашивайте меня ни о чем. Но вам, я думаю, стоит поторопиться.

После этих слов лицо Владимира побелело, и он опрометью бросился прочь из кабинета.

— Отец! — Корф упал на колени перед постелью, на которую возложили отца, и замер, боясь посмотреть на него.

— Володя… Ты вдруг оробел? Еще утром помнится, дерзил мне.

— Я должен был держать себя в руках, прости меня.

— Я в молодости тоже был вспыльчив и упрям… — барон слабой рукой указал на стену напротив постели.

— Мои медали… — разглядел Владимир.

— Ты удивлен? А ведь я храню… Трофейное оружие на стене — все, что ты мне присылал.

— Я хотел, чтобы ты всегда гордился мной!

— А я всегда гордился тобой. Жаль, что редко говорил тебе об этом. Мы оба с тобой умеем скрывать свои чувства, не правда ли?

— Почему нам понадобилось столько лет, чтобы сказать друг другу эти слова, папа?

— Володя, лет десять назад я пытался поговорить с тобой о том, что было очень важным для меня. Но именно в тот день ты изрезал мое любимое кресло ножом для бумаги! Ты помнишь это, негодный мальчишка? А потом два часа стоял в углу, обиженный на весь свет!

Владимир улыбнулся сквозь слезы.

— Вот видишь, а я уже начал забывать, как это прекрасно — посмеяться вместе с сыном. Помни об этом, когда меня не станет. И — Анну, Анну позови!..

Владимир хотел ответить, но понял, что отец снова потерял сознание и выбежал из спальной звать доктора.

Штерн разговаривал в библиотеке с Анной.

— Илья Петрович, как он?

— Мне жаль огорчать вас…

— Но что с ним?

— Я еще пока не готов поставить окончательный диагноз. Странные шумы в сердце и легких, ритм неровный, одышка слишком сильная, спазмы… Нет, я не готов сказать вам что-то определенное, я прежде никогда с подобным не сталкивался… — покачал головой Штерн.

— Но ведь он поправится?

— Я… не знаю.

— Анна! — Репнин едва успел подхватить ее под руки. — Илья Петрович!

— Дайте ей выпить. У барона всегда был прекрасный бренди, — тихо сказал доктор. — Да и нам двоим налейте — не помешает.

Репнин тотчас бросился наливать — глоток Анне, чуть больше в бокалы для себя и Штерна.

— Пейте, дитя мое… — ласково попросил Штерн Анну. — Это вас успокоит.

Но выпить не успели — в библиотеку вбежал Владимир.

— Скорее, доктор! Отцу хуже… — Владимир повернулся уйти за доктором, но потом вспомнил и обернулся к Анне. — Он звал тебя. Я не мог не сказать…

Когда Анна вошла в спальню Корфа, барону снова, кажется, полегчало.

— Иван Иванович… — Анна присела к нему на кровать и припала к его руке.

— Чего ты испугалась? Не видела, как люди кашляют? Я — старый солдат, бывал в переплетах и похуже.